5.Глава 3. Чужаки (1159203), страница 3
Текст из файла (страница 3)
Чаще всего используется разделение. Разделение можетбыть территориальным, духовным либо и тем и другим одновременно.Территориальное разделение нашло свое наиболее яркое воплощение в гетто иэтнических резервациях, т.е. районах в городе или областях в стране, отведенных длязаселения людьми, с которыми коренное население не желает смешиваться,рассматривая их как чуждый элемент и желая навсегда сохранить за ними этотстатус. Было время, когда такое отведенное для чужаков место огораживалосьстенами и более мощными перегородками в виде всевозможных запретительныхзаконов (необходимость иметь специальный пропуск для того, чтобы выйти запределы “обитания черных”, или запрет на приобретение недвижимости в районах,предназначенных для белых, — вот лишь два недавних, но, тем не менее,беспрецедентных примера из южноафриканского опыта), и чужакам запрещалосьпокидать пределы своей территории.
Иногда перемещение внутри и вне пространстварезервации по закону ненаказуемо и de jure свободно, но на практике жителирезервации не могут или не хотят покидать свое заточение либо потому, что за егопределами созданы невыносимые для них условия (их оскорбляют физически, надними смеются и издеваются), либо потому, что тот жалкий уровень жизни, которыйим доступен в их допотопных кварталах, — единственное, что они могут себепозволить. Если же внешним обликом и манерами чужаки мало чем отличаются откоренных жителей, то им предписывается носить особое одеяние или какие-то другиебесчестящие их знаки, чтобы сделать различие видимым и исключить опасностьслучайной путаницы.
Вместе с такими знаками, которые должны носить чужаки, онитем самым как бы носят с собой свое пространство обитания, куда бы ни пошли, еслиим разрешено перемещаться. А перемещаться им вынуждены были позволить,поскольку они зачастую выполняли пусть низкую и презираемую, но все жежизненно необходимую для коренного населения работу (как, например, евреи всредневековой Европе, предоставлявшие большую часть банковских кредитов иналичных займов).В тех случаях, когда территориальное разделение оказывается неполным или вцеломнеосуществимым,возрастаетзначениедуховногоразделения.Взаимоотношения с чужаками ограничиваются рамками строго деловых связей;социальные контакты исключаются из желания предотвратить перерастаниенеизбежного физического сближения в духовное.
Среди таких превентивных(предохранительных) мер самыми очевидными являются недоброжелательность илиоткрытая враждебность. Барьер, воздвигаемый из предрассудков и злобы, зачастуюоказывается гораздо более эффективным, чем самые толстые каменные стены.Стремление предотвратить всякие контакты с чужаками постоянно подогреваетсястрахом подхватить какую-нибудь заразу в буквальном или переносном смысле:считается, что чужаки кишат паразитами — разносчиками заразных болезней,пренебрегают правилами гигиены и потому представляют опасность для здоровья;или их изображают распространителями вредных идей и привычек, которые обычнохарактерны для чернокнижников, или зловещих и кровавых культов,пропагандирующих моральную нечистоплотность и разнузданность. Озлобленностьпереносится на все, что только может ассоциироваться с чужаками: на их манеруговорить, одеваться, на религиозные обряды, образ их семейной жизни и дажезапахи, которые, как кажется, источает их тело.Рассматриваемая до сих пор практика разделения предполагала простуюситуацию, когда есть “мы”, и нам надо защищаться от “них”, от тех, кто пришел,чтобы остаться среди “нас”, и не уйдет, даже если мы их попросим.
Мы необсуждали до сих пор то, как определяется принадлежность к каждой из групп, будтосуществуют единые стандарты для “нас” и для “них”, т.е. твердо установленные исамоочевидные для нас стандарты, которыми мы пользуемся постоянно. Однаколегко заметить, что такого рода простые ситуации и предельно четкие задачи,порождаемые ими, вряд ли можно обнаружить в современном обществе. Общество, вкотором мы живем, — городское: люди живут вплотную друг к другу, многопередвигаются; выполняя свои повседневные дела, они вступают в самые различныепространства, населенные самыми разными людьми, переезжают из одного города вдругой или из одной части города в другую.
В течение дня мы встречаем так многолюдей, что не можем узнать их всех. И в большинстве случаев мы не можем бытьуверены — разделяют они наши стандарты или нет. На каждом шагу нас поражаютновые картины и звуки, которые мы не вполне понимаем; хуже того, у нас едвахватает времени остановиться, подумать, постараться что-то как следует понять.Мир, в котором мы живем, представляется нам в основном населенным чужаками;это мир универсальной отчужденности.
Мы живем среди чужаков, для которых самимы — чужаки. В таком мире нельзя чужаков запирать или держать в страхе, с ниминадо уживаться.Это не значит, что описанная выше практика разделения совсем неиспользуется в новых условиях. Если взаимно отчужденные группы не могут бытьполностью эффективно разделены, т.е. четко прочертить свои границы, то ихвзаимодействие все еще может быть ограничено (осуществляться нерегулярно ипотому быть безобидным) практикой сегрегации, которая, однако, теперь должнабыть изменена.Для примера возьмем один из методов сегрегации, упоминавшийся ранее, —ношение четких, легко распознаваемых знаков групповой принадлежности.
Такойуказующий на принадлежность к группе внешний вид может быть предписанзаконом, и попытка “сойти за кого-нибудь другого” будет наказуема. Но этого можнодобиться и без помощи закона. На протяжении почти всей истории городов, какизвестно, только богатые и привилегированные люди могли позволить себероскошное, хорошо сшитое платье; приобрести его можно было, как правило, лишьтам, где оно было сшито (всегда согласно местным обычаям), а нездешних людейвсегда можно было легко отличить по наряду, нищете или нелепости их внешнеговида. Теперь же сделать это не так просто. Относительно дешевые копиипревосходных платьев производятся в огромных количествах, их могут приобрести иносить люди относительно небольшого достатка (и, что еще важнее, может носитьчуть ли не каждый).
Более того, эти копии настолько искусно сделаны, что их трудноотличить от оригинала, особенно на расстоянии. Из-за широкой доступности любоймоды одежда практически утратила свою традиционную функцию сегрегации, что, всвою очередь, изменило “социальный адрес” портняжных новшеств. Большинство изних теперь не связано с каким-либо определенным классом или группой: вскорепосле своего появления они становятся доступными широкой публике. Мода такжеутратила свой локальный характер и стала поистине “экстерриториальной”, иликосмополитичной. Одни и те же или почти неразличимые платья можно приобрести вместах, отдаленных друг от друга. Теперь одежда скорее скрывает, нежелидемонстрирует, территориальное происхождение и мобильность своих владельцев.Это не значит, что внешний облик и одежда не разделяют людей; наоборот, одеждаиграет роль одного из первичных символических средств, используемых дляпубличного заявления человеком о своей референтной группе и о том качестве, вкотором он хотел бы быть воспринят другими.
Это равносильно тому, как если бы я,выбирая одеяние, заявил всему миру: “Вот к какому сорту людей я принадлежу, ибудьте любезны воспринимать меня таким и обращаться со мной соответствующимобразом”. Следовательно, выбирая одежду, я могу давать любую информацию о себе,в том числе ложную; замаскировавшись, я могу выдать себя за кого-то другого, чтомне не позволили бы сделать в другом случае; я могу, таким образом, не показывать(или, по крайней мере, скрыть до поры до времени) социально навязанный мнестатус.
Нельзя считать мое одеяние надежным показателем моей идентификации, каки я не могу верить в информативную ценность внешнего облика других людей. Онимогут по своему желанию ввести меня в заблуждение: то надеть, то снять отделяемыеот них символы, по которым я их различаю.По мере того, как разделение по внешнему виду утрачивало свое практическоезначение, возрастала роль разделения по пространственному признаку. Территорияобщего городского обитания постепенно подразделялась на районы, где вероятностьвстретить людей одного типа становилась гораздо выше, чем людей другого типа,или где маловероятно столкнуться с людьми определенного типа, и, таким образом,вероятность ошибиться в идентификации людей значительно уменьшается.
Даже вспецифических районах, куда доступ весьма ограничен, вы, находясь среди чужаков,можете с уверенностью утверждать, что все эти чужаки принадлежат примерно кодной категории людей (или, точнее, что большинство других категорийисключается). Разделение по районам приобретает свою ценность для ориентации пометоду исключения, или выборочного и поэтому ограниченного доступа.Ложа в театре, швейцар, телохранитель — все это явные символы и средства,применяемые в таких случаях.
Их наличие предполагает, что только избраннымдоступно то место, которое они охраняют и контролируют. Критерии отбора бываютразные. В случае с ложей в театре самым важным критерием являются деньги, хотябилет на входе могут и не принять, если человек не удовлетворяет некоторым другимтребованиям, например, приличный костюм или “тот” цвет кожи. Швейцар ителохранитель определяют, “имеет ли право” данный человек войти туда, куда онзахочет.
Любой, кому разрешается войти, должен доказать свое право находитьсявнутри; причем весь груз доказательства ложится на того, кто хочет войти, а праворешать, является ли это доказательство удовлетворительным, сосредоточено всецелов руках тех, кто контролирует вход. В результате установления права на входсоздается ситуация, когда вход бывает заказан людям до тех пор, пока они остаютсясовершенными чужаками, т.е. до тех пор, пока они никак конкретно себя “неопределяют”. Сам акт идентификации превращает безликого члена “серой”,беспорядочной массы чужаков в “конкретного человека”, в “человека со своимлицом”.