Глава_5 (1128872), страница 3
Текст из файла (страница 3)
14 Сисмонди С. Новые принципы политической экономии. Кн. 4. Гл. 8 (цит. по: Сисмонди, Луи Блан, Прудон в избранных отрывках. М-Л., 1926. С. 1.32).
85
тmи лица» - социальные слои, сами не создающие дополнительного продукта, но имеющие доходы и предъявляющие спрос. Именно эту «функцию» Мальтус отводил земельной аристократии, государственным служащим, священнослужителям.
В мире естественных цен классической политэкономии логические аргументы Мальтуса и Сисмонди выглядели малоубедительно. В самом деле, разве конкуренция удешевляет только доходы, не затрагивая стоимость продукта? И разве величина совокупного спроса зависит от того, какие именно социальные слои его предъявляют? Логика, как казалось, была на стороне Сэя. Другое дело — факты. После 1825 г. кризисы перепроизводства стали повторяться с необъяснимым постоянством и со все более разрушительными последствиями. Этот конфликт между теорией и фактами длился как минимум до конца XIX в., поддерживая на плаву одновременно и теорию Сэя, логически более стройную, но бессильную перед лицом острой социальной болезни, и теорию Сисмонди, в научном отношении слабую, но дающую хоть какое-то объяснение кризисам. В пору бурных дискуссий конца XIX в. о перспективах развития капитализма в России всплеск интереса к идеям Сисмонди затронул и нашу страну (см. гл. 21).
Догма Смита, или первая тайна закона Сэя
За мыслью о тождественности совокупного спроса и совокупного предложения, а соответственно, и законом Сэя скрывались по меньшей мере две теоретические тайны. Первая из них — так называемая догма Смита — возникла и получила решение в рамках теоретических предпосылок классической школы. Ее истоки уходят в теорию стоимости Смита, а ее разгадка содержалась в рукописи II тома «Капитала» — главного сочинения К. Маркса. Рукопись была написана еще в 60-е годы XIX в., но достоянием общественности разгадка Маркса стала только в 1885 г., когда II том был опубликован уже после смерти автора.
Анализ, проведенный Марксом, выявил три важных обстоятельства:
во-первых, наличие грубой теоретической ошибки, лежащей в основании закона Сэя;
во-вторых, корректность аргумента критиков Сэя, обративших внимание на то, что величина общественного продукта имеет тенденцию расти быстрее, чем сумма доходов;
в-третьих, незыблемость главного вывода самого Сэя о том, что капитализм действительно способен обеспечивать полную реализацию создаваемого им общественного продукта.
Догмой Смита Маркс назвал сведение стоимости (естественной цены) товаров к сумме доходов, упрекая в приверженности к ней скорее эпигонов Смита, чем его самого. Как мы уже видели (ем. гл. 4), Смит не признал затраты капитала четвертым элементом цены на том основании, что они соответствуют стоимости ранее созданных продуктов труда, которая в свою очередь распадается на те же три элемента, что и конечный продукт. Позиция Смита имела свои резоны: включение затрат капитала в цену всех товаров привело бы к тому, что один и тот же продукт (например, сено, скормленное овцам) вошел бы в годичный продукт общества многократно: сначала в цене шерсти, затем — пряжи, далее — ткани, сукна и т.д. Так что именно благодаря этой догме Смит избежал повторного счета при измерении годового продукта. Впрочем, у самого Смита отрицание затрат капитала в качестве части цены еще не стало догмой. Во второй книге «Богатства народов» он даже ввел специальное понятие «валовой доход страны», который отличался от «чистого дохода» (равного сумме доходов) как раз на «издержки по восстановлению основного и оборотного капитала» 15.
Однако Сэй и его последователи прошли мимо этих уточнений, в результате в их трактовке стоимость общественного продукта оказалась эквивалентной не только сумме доходов, но и совокупному спросу. А это была двойная ошибка. Во-первых, в силу упомянутой выше разницы между валовым и чистым доходом (продуктом), а во-вторых, потому что рыночный спрос предъявляется не только на конечный продукт. Если вернуться к нашему примеру с сеном, то легко заметить, что на рынок в качестве товара может выноситься и само сено, и щерсть, и пряжа, и сукно. Тот самый промежуточный продукт, который создает повторный счет при измерении годичного продукта, составляет совершенно реальную часть совокупного спроса.
Но если стоимость продукта равна сумме доходов плюс затраты капитала: . ■
Q=I+C
где I— доходы (смитовские W+ Р + R), а С — затраты капитала, то динамика величины продукта Q вполне может — в согласии с доводами Сисмонди и Мальтуса - опережать динамику доходов /. Для этого достаточно, чтобы.опережающим темпом росло слагаемое С- затраты капитала. Для эпохи подъема капитализма такое опережение было вполне закономерным явлением.
Но на этот же промежуточный продукт, связанный с восполнением капитальных запасов, предъявлялся и соответствующий спрос —
15 Смит А. Указ. соч. С. 316.
86
87
тот самый, которого не хватало критикам закона Сэя для полной реализации общественного продукта! Принципиальная возможность (отнюдь, впрочем, не гарантированная) такой реализации и была продемонстрирована Марксом в его теории воспроизводства общественного капитала (см. гл. 7). ■
Спрос на деньги, или вторая тайна закона Сэя
Решение, предложенное Марксом, показало, что значительная часть споров вокруг закона Сэя была вызваны ошибкой, однако устранение ошибки вовсе не снимало проблемы — как объяснить кризисы перепроизводства.
Для того чтобы раскрыть вторую тайну закона Сэя, нужно было прежде всего четко осознать, что абстрактная возможность совпадения совокупного спроса и совокупного предложения вовсе не гарантирует их действительного совпадения и, более того, что их расхождения могут иметь закономерный характер. А это предполагало выход за рамки привычных для классической школы предпосылок теоретического анализа и, стало быть, преодоление определенных стереотипов мышления, что всегда нелегко и что в данном случае существенно затянуло решение вопроса. Наметки такого решения можно обнаружить даже у самого Сэя; Дж.Ст. Милль имел вполне четкий ответ на него уже в начале 30-х годов, Маркс — в 60-е годы, однако общее признание этих достижений произошло много позже.
Речь шла прежде всего о переосмыслении роли денег, отказе от ее сведения к функции средства обращения. В отличие от меркантилистов Буагильбера и Кенэ, которые опасались «придерживания» денег и тем самым допускали, что деньги нужны не только в обращении, Смит и его последователи вполне сознательно отбросили подобные опасения. Такое поведение они считали неразумным: кто откажется от возможности получать доход, хотя бы в размере банковского процента? «Во всех странах, — писал Смит, — где существует достаточно устойчивый порядок, каждый человек, обладающий здравым смыслом, старается употребить имеющиеся в его распоряжении запасы [ради]... удовлетворения своих потребностей в настоящем или прибыли в. будущем*16.
Иными словами, предполагалось, что денъги не задерживаются на руках экономических агентов, выступая лишь мимолетным посредником в обмене одних товаров на другие. В этом смысле закон Сэя — это закон бартерной экономики при равновесии спроса и предложения на всех рынках. Дж.Ст. Милль решился на прямо противополож-
16 Там же. С. 314.
88
ное предположение: «В случае бартера покупка и продажа сливаются в один одновременный акт... Эффект применения денег, более того, их полезность состоит в том, что они позволяют разделить этот единый акт на две операции, из которых одна осуществляется теперь, а другая — хотя бы и год спустя, в любое удобное время... И вполне может случиться, что в определенное время всеобщая склонность продавать без задержки совместится со столь же распространенной склонностью по возможности воздерживаться от покупок. Именно так всегда и происходит в периоды, которые называют периодами перепроизводства»".
Милль весьма четко охарактеризовал условия, при которых закон Сэя не выполняется. Стоит заменить выражение «склонность воздерживаться от покупок» на оборот со словами «спрос на деньги», чтобы это объяснение стало вполне современным. Закон Сэя действует тогда, когда спрос на деньги неизменен.
Тем не менее для самого Милля закон Сэя так и остался непреложным. Как и для других классиков, для него главным объектом экономической теории оставалась экономика в состоянии устойчивого равновесия, мир естественных цен. В этом мире для «склонности воздерживаться от покупок» места не было. Только в XX в., когда — во многом под влиянием Дж.М. Кейнса — экономисты всерьез заинтересовались краткосрочными экономическими процессами и неравновесными состояниями, по-новому высветились к многие мысли экономистов прошлого, включая рассмотренную идею Милля. Особенно характерна переоценка «теории третьих лиц» Мальтуса, в прошлом не раз осмеянной. Оказалось, что Мальтусу удалось проследить механизмы, порождающие состояние экономики, которое стали называть ее «перегревом». Для такой ситуации рецепт перераспределять доходы в пользу «третьих лиц» имел смысл - в той мере, в какой это ограничивало инвестиционный спрос и тем самым «охлаждало» конъюнктуру.
3. Дискуссии о деньгах и кредите
Тот факт, что в стремлении докопаться до причин богатства, «классики» создали теорию «реальной», т.е. неденежной, экономики, вовсе не означает, что представления эпохи на тему денег ограничивались простой версией количественной теории в духе Д. Юма. По своему характеру денежная теория «классического периода» была скорее прикладной областью экономической науки. В этих рамках разрабатывались многие важные проблемы, от которых абстраги-
17 Цит. по: Hollander S. Classical economics. Oxford, Blackwell, 1987. P. 257.
89
ровалась «высокая» теория. Среди них — условия, при которых деньги могли активно влиять на реальные экономические процессы. Собственно уже у Юма проскальзывала мысль, что количественная теория не применима к тому короткому периоду времени, который следует непосредственно за поступлением денег в обращение, т.е. к периоду приспособления к новому объему денежной массы. Первым, кто эту идею выразил вполне отчетливо (и раньше, чем Юм), был Р. Кантильон (см. гл. 3). Именно ему принадлежит анализ эффекта «впрыскивания» дополнительной денежной массы в обращение, или эффекта Кантильона. Предположив некую страну, которая сама добывает денежный металл, Кантильон проанализировал, как новая партия этого металла может влиять на хозяйственные процессы. Сначала, полагал Кантильон, создается дополнительный спрос и стимулируется производство в смежных секторах экономики, затем возникает цепная реакция проникновения этого первичного импульса в остальные сектора экономики, и только после того, как первичный краткосрочный импульс иссякнет, возникает долгосрочный эффект от дополнительной денежной массы — рост уровня цен.
В конце XVIII — начале XIX в. основные дискуссии сфокусировались на «бумажных деньгах» — кредитных инструментах обслуживания хозяйственного оборота. Их главной темой — не без влияния уроков Джона Ло - стало обсуждение возможностей, границ и методов регулирования кредитной эмиссии.
«Закон оттока» и доктрина реальных векселей
Отправной точкой дискуссии и в этом случае была позиция А. Смита. Он исходил из наличия, во-первых, определенной «потребности торговли» в деньгах (в современных терминах — трансакцион-ного спроса на деньги), во-вторых, способности рынка удовлетворять эту потребность, т.е. механизма саморегулирования объема денежной массы в обращении, и, в-третьих, из того, что бумажные деньги (прежде всего банкноты) — это не что иное, как заменители собственно денег, под которыми подразумевались металлические деньги (золото и серебро), выполняющие функцию средства обращения. Те же золото и серебро, используемые для накопления сокровищ или для обмена на импортируемые товары, в качестве денег уже не рассматривались. Соответственно, вопрос о размерах эмиссии бумажных денег сводился для Смита к простому правилу: «Общее количество бумажных денег всякого рода, какое может без затруднений обращаться в какой-либо стране, ни при каких условиях не может превы-
90
шать стоимости золотой или серебряной монеты, которую они заменяют или которая (при тех же размерах торгового оборота) находилась бы в обращении, если бы не было бумажных денег>>%.