Диссертация (1102038), страница 9
Текст из файла (страница 9)
А для Говорухи-Отрока любовное сближение с Марюткой открываловозможность душевной откровенности перед женщиной, которая, как ему46казалось, могла понять его жизненную позицию.Но по существу предпосылки романтики обозначились на более раннемэтапе жизни героини, когда она начинает ощущать себя личностью, способнойреализоваться не только в роли чистильщицы рыбы, но и члена социума,имеющего право на нечто большее.
«Главное в жизни Марюткиной ―мечтание» [333]: мечта о прекрасном, мечта о будущей счастливой жизни, мечтао подвиге, о совершенной красоте человека. Она понимает, что единственнаявозможность для приобщения к участию в общественной жизни ― вступлениев Красную гвардию. Ей близки и понятны мотивы красногвардейцев. У нее естьспособности: (она любит читать и тянется к книге, знаниям, пытается писатьстихи). Именно эти стихи придают Марютке особую поэтичность, помогаютраскрыть ее внутренний мир.
Несомненно, что Мария (Марютка) ―потенциальнаяличность,которыхформировалаэпохареволюцииигражданской войны, из которых вырастали женщины, сыгравшие немалую рольв становлении государства нового типа.Автор повести Лавренев в те годы был искренне предан идее революции,видел и даже ощущал на себе коварные сложности того времени, но еще неподозревалогубительныхпоследствияхпроисходящего.Оноборвалповествование на эпизоде смерти Говорухи-Отрока, оставив читателя счувством горечи по поводу несостоявшейся любви и не пытаясь сказать одальнейшей судьбе Марютки.Конечно, данный момент в жизни героини всеми трактовался какдраматический и даже трагический, но это ощущение относилось более всего кее поступку, означавшему подавление чувства любви во имя долга.
А еслиподумать о ее сорок первом выстреле, обусловленном бескомпромисснымчувством долга перед революцией, то можно представить, что при иныхобстоятельствах она могла стать не только жертвой, но и вершителем судеблюдей, участвовавших в событиях тех сложных лет. Поэтому уже в этом кадре47таитсятрагизм,рожденныйнетольколичнымичувствамидевушки,принадлежавшей к иной среде, чем ее возлюбленный офицер Говоруха-Отрок,но и убеждением в необходимости дальнейшей борьбы ― без глубокогоосознания ее бесконечных утрат, которые сопровождают эту борьбу и которыемогут за этим последовать.В этом контексте нельзя не задуматься над ситуацией в целом, котораянамечена уже в начале повести, когда сообщается, что отряд бредет, шатаясь ипетляя в песках, по зимним песком Кара-Кумов.
Из отступающего отрядакрасноармейцев в 144 человека остается только двадцать пять («двадцать три,Евсюков и Марютка»), один за другим они падают от голода и болезней. Пораспоряжению командира отправляются в Центр пять, из коих остается в живыхтолько Марютка, которая, конечно же, погибнет после убийства ею Говорухи ипопадания в руки офицеров. Эта ситуация явно напоминает финал романаА.Фадеева «Разгром», опубликованного спустя три года, где показано, как отогромного отряда, руководимого командиром Левинсоном, остается толькодевятнадцать человек, а сам он, измученный произошедшим и почтиобессиливший, думает о том, что надо начинать все сначала. Из этого можноделать вывод, что ситуация, изображенная Лавреневым, была характерна дляреальной жизни, а во многом и для литературы того времени.И.
Вишневская отмечала, что в драматическом конфликте этой повестиугадывались эстетические основы социальной трагедии, истоки которойтаились в разделении общества на классы, а вследствие этого в невозможностилюбви между представителями таких классов.Л.С. Левитан утверждала, что выстрел Марютки и неизбежен, инеобходим ― но и горе ее неизбежно и необходимо. Революционнаянеобходимость может оказаться такой жестокой и даже бесчеловечной, чтовыполнение ее сопряжено с душевным страданием118. М.А. Лазарева как быЛевитан. Л. С.
Традиции чеховского сюжетосложения в рассказе Б. Лавренева Сорок первый. // Вопросысюжетосложения 2.11848добавляет, что «Сорок первый» ― это не просто рассказ о героическом подвигебойцов комиссара Евсюкова, погибающих за идеалы революции, и «неромантическая баллада с драматическим сюжетом»119, а трагическая повесть олюбви Марютки и Говорухи-Отрока, обусловленная дикостью человеческихвзаимоотношений в условиях социальныхантагонизмов, приведшаяктрагическому исходу.Все это заставляет еще раз задуматься о сущности трагического и егоместе в данном произведении, а также о необходимости внести некоторыекоррективы в оценку эмоциональной тональности или модальности повести. Вовведении к диссертации было приведено суждение Л.П. Кременцова о том, чтоуже «в литературе 1920-х годов отразилась вся сложность и противоречивостьпослереволюционного времени»120.
Это суждение может быть отнесено и кповести Б.А. Лавренева, в частности к необходимости некоторой переоценки ееатмосферы, которая явно не исчерпывается романтикой.Мысль о наличии трагического в повести Лавренева и других писателейзвучала в работах и середины и конца 60-х гг. И. Вишневская увидела вконфликте повести «эстетические основы социальной трагедии», подчеркнув,что трагизм здесь многогранен121.В настоящее время повесть Лавренева принято относить к категориигероико-трагических.радикальныхВопределениирасхождениймеждугероического,какисследователями.правило,Героика,неткаксвидетельствуют эпопеи древности («Илиада», «Манас», «Калевала») и болеепоздние произведения, всегда порождается необходимостью борьбы застановление и сохранение субстанциального целого, т.
е. народности илигосударства, но не клана или династии. В ходе ее неизбежны и драматические итрагические коллизии, т. к. в фокусе внимания ― идея справедливой борьбы заЛазарева М.А. Указ. соч. С.19.Кременцов Л.П. Литературное движение 1920-х годов // Русская литература ХХ века. М., 2003. С. 23.121Вишневская И. Указ. соч. С. 32.11912049свою территорию, за свое существование.Применительно к жизни русского народа в 10-20-х гг. ХХ в. и советскойлитературе тех лет эта идея представлялась глубоко оправданной, ибоидеология борьбы за справедливое общество в то время была укоренена всознании масс и порождала искренний оптимизм и героизм. Как мы ужеотмечали в первой главе, опираясь на работы Е.Б.
Скороспеловой и М.М.Голубкова,литература,ориентировавшаяся(«литература социалистического выбора»),насоциалистическиеидеи«помогала человеку освоиться вновых жизненных обстоятельствах, возникших в результате революционноговзрыва, «способствовала преодолению экзистенциального одиночества»122.
Вэтих условиях неизбежными были не только героизм, но и жертвенность итрагизм, которой всегда воспринимался как нечто ужасное, но вместе с темобеспечивающеебессмертиеличности.Вруслетакихумонастроениисоздавались многие произведения 20-х гг. XX в.1930-е годы, по словам ученых, ― это десятилетие строительства иутверждения нового типа общества, дававшее основание его членам гордитьсясвоей страной ― Союзом советских социалистических республик. Вместе стем, 30-годы XX в.
― это источник и резервуар трагических судеб и ситуаций,но об этом советская литература и публицистика заговорили гораздо позже.Трагические моменты жизни людей в 30-е гг. XX в. отразились в известныхрассказах А.И. Солженицына и его исследовании «Архипелаг Гулаг», впроизведениях В. Шаламова, О. Волкова и др. авторов, но этот материал невходит в сферу данной диссертации.122Скороспелова Е.Б. Русская проза ХХ века. М., 2003.
С. 19.50&2. Трагические мотивы XX века в интерпретации В. БыковаТяжелые 20-е, а затем 30-е годы XX в. очень скоро сменились еще болеетрагичными сороковыми. Эти годы «снабдили» литературу таким количествомматериала указанной тональности, что не заметить ее было невозможно. Пословам П. Топера, «Литература о войнах ― царство трагического».«Жизнь в предельном напряжении, нравственном и физическом,беспрестанные лишения, постоянная угроза смерти и сама смерть ―неотвратимая, слепая, многоликая, неисчислимые разрушения, опасность,нависшая над родными и близкими, над привычными жизненными устоями, надсамим существованием народным, ― атмосфера современной машиннойвойны, которая ведется не просто армиями, не просто государствами, анародами»123.
«Война оставалась дня нас человеческой трагедией от своегопервого и до своего последнего дня, и в дни поражений, и в дни побед <...> Иесли забыть об этом, то правды о войне не напишешь»124 ― это слова К.Симонова.Трагизм Великой Отечественной войны входил в состав народной жизнина протяжении четырех лет и не ушел из памяти до сих пор. При этом нельзязабывать, что и в это время героическая линия занимает главную роль в жизни илитературе об Великой Отечественной войне.
С точки зрения Топера онарождалась «не из потребительского отношения к жизни, а из пониманиянеисчерпаемыхвозможностейчеловекапреодолеватьнепреодолимыетрудности и свершать поражающие воображение подвиги во имя великой цели,в том числе и ценой своей жизни»125. Хотя годы самой войны творческиевозможности искусства были сильно ограничены цензурой, нота “сострадания иТопер П.
Цена победы: О некоторых аспектах трагического в литературе об Отечественной войне. //Литература великого подвига: Великая Отечественная война в литературе. М., Художественная литература,1975, вып.2, С. 89-116.124Симонов К. О прошлом во имя будущего // Вопросы литературы. 1965. №5. С. 51.125Топер П. Трагическое в искусстве XX века // Вопросы литературы. М., 2000. №. 2. http:// magazines.russ.ru12351ужаса” вне непосредственной героизации подвига не всегда легко пробиваласьв литературу.
Даже после войны истинная “цена победы” оставалась запретнойтемой и проникала в искусство через множество препон. Однако в начале 60-хгодов многие писатели-фронтовики, такие как К. Симонов, Ю.Бондарев,Г.Бакланов, А.Адамович, В. Астафьев и др. вышли на литературную сцену сподчеркнуто правдивым изображением многообразных сторон военной жизни ивоенной проблематики.К таким писателям принадлежал и Василь Быков, известный позже какобщественный деятель, Лауреат Государственной премии СССР,чьи трудыбудут переведены на многие языки мира.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
