Диссертация (1098035), страница 20

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 20)

³²⁸ Парнок С.Я. Пастернак и другие// Русский современник. Л., 1924. №1. С.309.

³²⁹ Там же. С.310.

³³⁰ Ходасевич В.Ф.Бесы// Возрождение. 11 апреля 1927. № 678. С.3.

разваливающегося здания – и воспевают его разваливающимися стихами, вполне последовательно: именно “ухабистую дорогу современности” – ухабистыми стихами» ³³¹.

Как кажется, Ходасевич использует уже знакомую образность –

«разбойничьим посвистом» назвала Парнок в своей статье призыв к разрушению традиционной языковой парадигмы, далее она пишет о роли Пастернака в этом процессе: «Он – разбойник, но разбойник самых строгих правил» ³³². «Хулиганская разудалость» и «ухабистые стихи» в заметке Ходасевича, разворачивающие метафору разрушения «дома Пушкина» – языкового слома, весьма вероятно, заимствованы им у С.Я.Парнок, учитывая, что с первым номером «Русского современника» (как, впрочем, и с другими) он был хорошо знаком. «Русский современник» был детищем А.М.Горького, и Ходасевич естественно интересовался этим изданием, в том числе и как автор³³³. Невозможно предположить, что статья Парнок о Пастернаке осталась незамеченной Ходасевичем, пастернаковской известностью в это время глубоко уязвленным. Так что в своей статье

«Бесы», посвященной современной литературе в советской России, Ходасевич ведет спор не только с Адамовичем, но и с С.Парнок, к которой, в числе прочих, обращены его горькие слова: «Даже именем Пушкина не можем мы больше перекликаться с друзьями, которые там» ³³⁴.

Возможно, что и название статьи С.Парнок «Пастернак и другие» отразилось в построениях Ходасевича. Неслучайно заметка его называется

«Бесы» и направлена не только против самого Пастернака, но и против других современных поэтов (подражателей Пастернака), следующих по тому же порочному пути: «…пастернаки (а не Пастернак) весьма возле дома сего хлопочут и трудятся (не без таланта, тоже согласен). Только труд

³³¹ Там же.

³³² Парнок С.Я. Пастернак и другие// Русский современник. Л., 1924. №1. С.310.

³³³ Во 2-м номере «Русского современника» появилась статья Ходасевича «Амур и Гименей». В 3-м была опубликована рецензия Томашевского на пушкинские работы Ходасевича (Томашевский Б.В. Ходасевич В. Поэтическое хозяйство Пушкина. Книга 1. Ленинград. 1924. [Рецензия] С.262-263). А 4-ая книжка журнала напечатала два стихотворения Ходасевича (“An Mariechen”, «Окна во двор») и ответ на рецензию Б.В.Томашевского, вызвавший резкую отповедь пушкиниста.

³³⁴ Ходасевич В.Ф.Бесы// Возрождение. 11 апреля 1927. № 678. С.3.

их – не чистка, а загаживание, не стройка, а разваливание» ³³⁵. В этом месте Цветаева, как известно, отчеркнула газетные строки и приписала на полях:

«Трус», – пояснив Пастернаку: «Порадуйся на своего protégé Х<одасеви>ча. Отзыв труса. Ведь А<дамо>вич-то (статьи не читала, достану, пришлю) писал о тебе, а этот, минуя тебя, о твоих ублюдках» ³³⁶. Ходасевич писал, конечно, не минуя Пастернака, он придерживался логики

«Пастернак и другие», под «другими» подразумевая не названных современников, в то время как С.Парнок их назвала поименно: «Пастернак и – Брюсов, и – Асеев, и – Третьяков, и – Эренбург, и – Тихонов, и – Антокольский, – эти созвучия более или менее пикантны, да и то скорее в психологическом, чем в литературном смысле» ³³⁷. Но версификаторами С.Парнок не ограничивается, среди поэтов-подражателей она называет и двух крупнейших – Цветаеву и Мандельштама: «Конечно, ни Мандельштам, ни Цветаева не могли попросту “заняться отражением современности”, – им слишком ведома другая игра, но ими владеет тот же импульс, то же эпидемическое беспокойство о несоответствии искусства с сегодняшним днем. Их пугает одиночество, подле Пастернака им кажется надежнее и они всем своим существом жмутся к Пастернаку» ³³⁸. Только

«несовременная» Ахматова оказывается в стороне от пастернаковского влияния. Собственно, вся «большая четверка» включена С.Я.Парнок в название «Пастернак и другие». Понятно, против кого направлен и удар Ходасевича, у которого статья Парнок остается в подтексте.

Если Ходасевич и Парнок не сходятся в оценке Пастернака, то их противоречие по вопросу о Пушкине оказывается мнимым. Включая в разговор о Пастернаке его пушкинскую книгу «Темы и варьяции», С.Парнок рассматривает перспективы поэтического роста Пастернака уже за рамками современности, во вневременной перспективе: «Пастернака

³³⁵ Там же.

³³⁶ Письмо М.И.Цветаевой Б.Л. Пастернаку от середины апреля 1927// Цветаева М.И., Пастернак Б.Л. Души начинают видеть: Письма 1922-1936 годов. С.321.

³³⁷ Парнок С.Я. Пастернак и другие// Русский современник. Л., 1924. №1. С.311.

³³⁸ Там же.

начинает тешить высокая игра, объединяющая все поколения русской поэзии. Благородно-напряженные стихи его “Темы” тому порукой. Эти стихи во всех отношениях исключительны для Пастернака: их образный и звуковой состав однороден и целостен, в них нет убийственных зияний, которые чернят даже лучшие стихи двух его первых книг. И разве не удивительно, что в стихах “Темы”, не припадочно-порывистых, а мужественно-стремительных, Пастернак точно забывает свой истерический словарь? Словесный материал его разительно суровеет, мужает, облагораживается. Да, это знакомый словарь, – тот самый, из которого черпала наша поэзия, говоря не на один век, а навеки. Пастернак не “пушкинианствует”, а попросту – растет, и по естественным законам роста растет не в сторону, не вкривь, не вкось, а по прямой — вверх, т. е. к Пушкину, потому что иной меры, иного направления, иного предела роста у русской поэзии нет. Он хочет и, по всем видимостям, может перелететь поверх барьеров, поставленных ему нашей современностью» ³³⁹. Будущее русской поэзии Ходасевич тоже cвязывает с Пушкиным и пушкинской поэтикой, но принципиально исключает из него Пастернака, для которого никаких возможностей роста не подразумевает: «Верю – кончится нынешнее, кончится и работа пастернаков. Им скажут – руки прочь! Сами опять начнут собирать и строить, разрубленные члены русского языка и русской поэзии вновь срастутся. Будущие поэты не будут писать “под Пушкина”, но пушкинская поэтика воскреснет, когда воскреснет Россия» ³⁴⁰. Думается, позиция Ходасевича «между Пушкиным и Пастернаком» определялась во многом сознанием собственного значения в истории русской поэзии, вынужденно преуменьшенного ситуацией изгнания. Говоря о воскрешении пушкинской поэтики, Ходасевич прежде всего должен был подразумевать самого себя, с течением лет все прочней

³³⁹ Парнок С.Я. Пастернак и другие// Русский современник. Л., 1924. №1. С.310.

³⁴⁰ Ходасевич В.Ф.Бесы// Возрождение. 11 апреля 1927. № 678. С.3.

выстраивавшего свой художественный мир на языке золотого века и мелодике классического русского стиха.

Эта мысль, которая никогда не могла быть высказана Ходасевичем прямо, нашла свое выражение в статье его друга и апологета В.В.Вейдле

«Владислав Ходасевич»: «Ходасевич среди современников своих, как и вообще среди русских поэтов, остается единственным, для кого, в русской поэзии Пушкин — это все» ³⁴¹. Пушкинский язык «умирает в безславных опытах москвичей и живет особою жизнью в стихах Ходасевича» ³⁴². В финале своей статьи Вейдле настолько сближается с критическими выводами Ходасевича, что даже использует его ключевые образы. К примеру, -- «здание подлинной поэзии», которое «растаскивают по камням»: «Можно найти некоторое удовлетворение и в том, что здание подлинной поэзии не сразу растащат по камням ее нетерпеливые потомки. Вокруг этого здания теперь еще так много пестрых балаганов и покосившихся лачуг. Со временем все устроится, упростится. Забудут многое. Но будут помнить как неслыханное чудо, что Россия, в такую эпоху ее истории, имела не только чревовещателей, фокусников и пионеров, не одних стихотворцев и литераторов, но и поэта, в котором она жила и в котором мы жили с нею» ³⁴³. Под чревовещателями, фокусниками, стихотворцами и литераторами Вейдле подразумевал прежде всего Пастернака, которому вскоре посвятил разгромную статью³⁴⁴. Статьи Вейдле подвели итог дискуссии о языке, в которой Ходасевич принимал такое горячее участие, и оформили главное противостояние эпохи, как оно виделось с другого берега – хранитель пушкинского языка Ходасевич vs фокусник и словесный жонглер Пастернак. Однако для С.Я.Парнок это противостояние было совершенно неактуальным. Пушкинская традиция в ее представлении нашла свое отражение в «Темах и вариациях»

³⁴¹ Вейдле В.В. Владислав Ходасевич// Современные записки, 1928, №34. С.454-455.

³⁴² Там же.

³⁴³ Там же. С.469.

³⁴⁴ Вейдле В.В. Стихи и проза Пастернака// Современные записки. Париж., 1928. №36. С.459-470.

Пастернака, и самый современный поэт обрел все основания для того, чтобы стать «заложником вечности».

Необходимо еще раз подчеркнуть, что взгляд на современную поэзию через призму пушкинского языка, попытки установить связи между эпохой Пушкина и сегодняшним днем российской культуры, наконец, сам способ оценки поэта с помощью пушкинского критерия – все это было абсолютно индивидуальным делом С.Я.Парнок, публиковавшейся в маргинальном журнале «Русский современник». Общим местом было стремление как можно дальше отодвинуть современность от прошлого, провести между эпохами непроницаемую черту. Отчасти мы видели уже это в статьях В.П.Правдухина и В.О.Перцова, там подобная позиция легко объяснялась идеологическими штампами: только порвав с буржуазно- аристократическим прошлым, поэт может возрастать в новой революционной современности. Приведем и еще один, более интересный пример. Один из теоретиков ЛЕФа и страстный приверженец футуризма Н.П.Горлов в своей изданной в 1924 г. книге высказался о Пастернаке как об образцовом футуристе, обогатившим поэтический язык примерами утонченной звукописи: «“И в третий, плеснув, уплывает звоночек// Сплошным извиненьем: жалею не здесь” (Пастернак). Смысловой образ (три звонка) тут подкрепляется и усиливается тремя звуковыми: звоночек – извиненье – здесь. Вы не только воображаете, но и слышите звон, затихающий (звоночек-извиненье) и обрывающийся на третьем ударе (здесь)» ³⁴⁵. Этот проницательный анализ двух пастернаковских стихов приводит критика к неожиданному выводу: «Уже из приведенных примеров видно, как обогатил футуризм поэзию открытием звукового образа. Вне этих завоеваний поэтическое творчество уже немыслимо. Мы требуем от него теперь не только смысловой, но и звуковой выразительности. Беззвучная речь наших классиков и гнусавое слово наших символистов больше нас не может удовлетворить. Мало того, скоро

³⁴⁵ Горлов Н.П. Футуризм и революция. М., 1924. С.25.

эта старая поэзия будет нам казаться таким же смешным детским лепетом, как стихи Тредьяковского, Кантемира и Ломоносова» ³⁴⁶. Старая поэзия – это прежде всего Пушкин и русская классическая традиция, которая отметается полностью как устаревший и не удовлетворяющий современности материал.

1. Ю.Н.Тынянов

После выхода двух книг «Сестра моя жизнь» и «Темы и вариации» положение Пастернака на поэтическом олимпе обрело такую устойчивость, что к 1924 г. он воспринимался как один из крупнейших поэтов современности. Соответственно явилось и стремление вписать его в определенный контекст, увидеть в его творчестве либо продолжение укорененной в литер.атуре традиции, либо признаки принципиально новой поэтики. Собственно поэтому одни критики находили в Пастернаке классическую линию, другие с разной степенью благожелательности говорили о его футуристических интенциях. С другой стороны, стремление критики уложить творчество Пастернака в прокрустово ложе литературной традиции или вписать его в актуальное течение было вызвано ситуацией распада привычных социально-политических форм, повлекшего за собой революции и в культурной сфере. Стремление упорядочить явления литературного бытия, установить связи между ними, попытка увидеть надвременное в сиюминутном – желание, естественно роднящее критика с исследователем литературного процесса. В этих двух ролях гениально выступил в 1924 г. Ю.Н.Тынянов со своей статьей «Промежуток».

Характеристики

Список файлов диссертации