Кортунов С.В. - Современная внешняя политика России (стратегия избирательной вовлечённости) (1094457), страница 55
Текст из файла (страница 55)
Имеет значение и чисто военно-техническая сторона вопроса. Точка возврата здесь была пройдена уже в середине февраля 2003 года, когда накопление сил и вооружений в районе Персидского залива достигло критической массы. В развертывание группировки вооруженных сил США и их союзников, сосредоточение больших запасов материальных средств военной техники и боезапасов были вложены такие средства, которые делали начало крупномасштабной войны неизбежным. По словам посла США в Москве А. Вэршбоу, расходы на иракскую кампанию уже тогда были запланированы в объеме 200 млрд долл.153
С другой стороны, в Белом доме не могли не понимать и того, что военные и политические риски военной операции против Ирака, в условиях, когда США действуют без поддержки мирового сообщества, слишком велики. Конечно, никто не сомневался в том, что американцы способны провести военную операцию практически самостоятельно. Так и произошло. Однако есть большая разница между двумя ситуациями: действия от имени и в интересах всего международного сообщества и действия лишь в собственных интересах – геополитических и экономических. История ХХ века, в том числе и американская, полна весьма поучительными примерами того, к каким катастрофическим последствиям ведут войны, порожденные эгоизмом национальной элиты, игнорирующей мнение и интересы других стран.
В этих условиях Вашингтон предпринимал серьезные усилия для того, чтобы заручиться поддержкой России. Явно выраженная поддержка России линии США была способна кардинально изменить международную обстановку, в том числе повлиять на принятие соответствующих решений Франции и Германии. Подобное развитие событий сделало бы Китай единственным постоянным членом Совета Безопасности ООН, который протестует против любого военного вмешательства в дела Ирака. Но в этой ситуации Пекин вряд ли захотел бы оказаться в изоляции, и у США появился бы шанс получить на свои действия (возможно, после их начала) санкции ООН – хотя бы задним числом.
То, что рано или поздно Россия будет поставлена перед выбором в своей внешней политике, стало ясно уже давно, фактически осенью 2001 г., после того как США предъявили миру список «врагов цивилизованного сообщества», включив в него страны, с которыми Россия традиционно поддерживает партнерские отношения и в первую очередь Ирак.
Политика России в иракском кризисе складывалась под влиянием целого ряда факторов. Одни из них действовали в пользу негативной позиции в отношении военных ударов по Ираку. Это – исторический потенциал двусторонних отношений между Россией и Ираком, большая часть которого составляет история советско-иракских отношений154, складывавшихся в условиях биполярной конфронтации между СССР и США в 1945–1985 гг. и вытекающей из нее ситуации на Ближнем Востоке; большой багаж военно-технического сотрудничества, при котором Ирак на протяжении многих десятков лет был одним из ключевых клиентов СССР, к тому же не расплатившихся по своим долгам (составляющим о некоторым оценкам до 8 млрд долл.)155. Наконец, это положение России как одного из крупнейших поставщиков мировых энергоресурсов и, в частности, нефтяных: этот фактор делает ее экономику крайне чувствительной по отношению к любым потенциальным и фактическим военным потрясениям в нефтеносных районах мира, способным вызвать резкие колебания мировых цен на эти ресурсы; одним из таких районов, несомненно, является Ближний Восток.
К этому следует добавить чувствительность России по отношению к исламскому фактору, которая определяется сложным геополитическим положением России, ее соседством или близостью по отношению к крупнейшим мусульманским странам; сложным внутренним положением, характеризующимся наличием в стране около 20 млн мусульман и ислама, занимающего второе место по распространенности после православия среди религий и конфессий в России; наконец, вовлеченностью России в крупную внутреннюю антитеррористическую операцию (а по существу карательную операцию против сепаратистов, действующих вкупе с международными террористами) в Чечне, в которой террористы к тому же действуют под исламскими лозунгами.
В силу этого Россия не могла безоговорочно поддержать и военный удар США по Ираку. И если бы позиции США и всего Запада были едиными, Москва оказалась бы в исключительно сложном положении. Ведь новый внешнеполитический курс России, начиная с 1991 года, характеризующийся ориентацией на страны Запада, партнерскими отношениями с ними, что предполагает в ряде случаев необходимость жертвовать отношениями с традиционными клиентами СССР, в особенности с одиозными, с точки зрения Запада, режимами.
В сложившейся ситуации Запад, однако, оказался расколот. Россия не могла не учитывать сокрушительное поражение американской дипломатии по формированию антииракской коалиции, которая не смогла обеспечить не только единодушного одобрения предстоящей военной акции всего мирового сообщества, но даже ближайших союзников США, по существу спровоцировав кризис Североатлантического альянса. Выбор поэтому стоял не между Ираком и Западом, а между США и Европой. А по большому счету – между двумя концепциями нового миропорядка – американской и европейской – и путями его формирования. Американская основана на том, что в современных условиях (глобализации) суверенитет отдельных стран менее важен, чем право международного сообщества – при безусловном лидерстве США – этот суверенитет попирать, если это попрание производится во имя а) противодействия международному терроризму; б) обеспечения прав человека. Соответственно, военная сила выше международного права и должна без колебаний использоваться по предназначению, в том числе и против тех государств, в отношении которых есть хоть малейшие подозрения в укрывательстве и поощрении террористов, а также против режимов тоталитарного толка. Американцы готовы защищать город от врагов – независимо от того, хотят ли этого сами жители. Они верят в правомерность применения силы для установления всеобщего блага, свободы, демократии и либеральных ценностей повсюду в мире.
Европа отстаивает национальный суверенитет, считает нормы международного права выше военной силы. Соответственно она ищет формулу мирного сосуществования со странами-изгоями и даже с международным терроризмом, наказывать который военной силой она считает бессмысленным и контрпродуктивным занятием. Надо, полагают европейцы, лечить не симптомы болезни, а ее причины. Такую позицию, например, С. Караганов квалифицирует как «нежелание и способность европейцев принимать реалии нового мира, в котором военная сила и проблемы безопасности снова начинают играть крупную роль» 156.
В этих условиях Россия стояла перед сложной дилеммой. С одной стороны, Россия оставалась ключевым членом глобальной антитеррористической коалиции, возглавляемой США. У нее партнерские отношения с этой крупнейшей в экономическом и военном отношении державой мира, которые стали особенно тесными после трагических событий 11 сентября 2001 года и которые позволяют России активно участвовать в формировании нового мирового порядка; такой возможности не было бы, если бы отношения между Россией и США не были бы столь дружественными. Россия как минимум должна была избежать осложнений отношений с США как «единственной сверхдержавой», с которой она к тому же связана тысячами экономических нитей157.
С другой стороны, положение России как одного из пяти постоянных членов Совета Безопасности ООН и вытекающие из него обязательства по отношению к положениям Устава ООН и другим нормам международного права, а также положение России как великой державы (и по другим, кроме членства в СБ, параметрам – величина территории, количество населения, сырьевых ресурсов, объектов промышленной, энергетической, транспортной, информационной и проч. инфраструктуры), предполагает чувство международной глобальной ответственности за состояние мирового порядка, участие в его формировании и соответствующую вовлеченность в международные дела, включая предотвращение военных кризисов и конфликтов, укрепление международной безопасности.
Кроме того, традиционно дружеские отношения и историко-культурные связи России с крупнейшими европейскими партнерами – Германией и Францией – не могли быть сброшены со счетов даже во имя хороших отношений с «единственной сверхдержавой». К этому следует добавить и единые цивилизационные ценности, разделяемые Россией и Западной Европой: Россия – часть европейской цивилизации. Нам важно сохранить партнерские и взаимоуважительные отношения с другими «центрами силы», которые не остаются равнодушными к военному конфликту на Ближнем Востоке, в первую очередь с Китаем и Индией: проамериканская позиция России, например, может привести к тому, что в Пекине и Дели ее сочтут ненадежным партнером, чего Россия допустить не может.
Важнейшим фактором, влияющим на формирование политики России в отношении иракского кризиса, являлась также ограниченность внутренних ресурсов и понимание этой ограниченности российским руководством. Во-первых, это понимание, что Россия была ослаблена в экономическом и политическом отношении в целом и, соответственно, располагала ограниченными возможностями влияния на мировые процессы, включая военные кризисы. Во-вторых, серьезным ограничительным фактором выступало мощное давление на российское правительство нефтяных олигархических групп, заинтересованных в высоких ценах на нефтяные ресурсы и максимальным увеличении своих поставок прежде всего на Запад, включая США; интересы этих групп далеко не всегда совпадают с национальными интересами. В-третьих, тот факт, что Россия становилась демократической страной со всем ее атрибутами – свободой слова, СМИ, выборными процедурами и т. д.; в частности, сейчас она тогда вступила в предвыборный период, что не может не учитываться ни одним отечественным политиком, и следовательно, не накладывать соответствующих ограничений на его поведение. В-четвертых, настроения политической элиты России, которая была расколота; одна ее часть по существу выступала за поддержку действий американской администрации и за линию на выторговывание экономических благ в обмен на уступки России по иракскому вопросу158, что отражало интересы ряда представителей сверхкрупного сырьевого бизнеса («олигархов»), которые действуют в рамках сценария обмена геополитических уступок России на легализацию их капиталов в западных банках; другая, более ответственная ее часть считала, что такая линия поведения противоречит национальным интересам России. В-пятых, большинство российского народа выступало против американской гегемонии и военной операции в Ираке. Российская власть понимала, что прямым содействием либо молчаливым согласием с действиями Вашингтона она подорвет свой авторитет в собственном обществе и на мировой арене, что вкупе с неблагоприятными последствиями войны для экономики страны может обернуться дестабилизацией общественно-политической и социально-экономической обстановки.
В этих условиях не могло быть и речи, например, об участии России в военной операции США против Ирака. Вопрос стоял лишь о том, не соглашаться ли с Вашингтоном до конца, либо оказать политическую поддержку военным действиям, признав, что С. Хусейн не выполнил резолюцию № 1441, и возможности для политико-дипломатического урегулирования вопроса были исчерпаны. Это означало бы согласие с Вашингтоном и в том, что он представил убедительные доказательства виновности С. Хусейна, его отказа от добросовестного сотрудничества с инспекторами ООН и МАГАТЭ.
Официальная позиция России долгое время была достаточно невнятной. С одной стороны утверждалось, что никто не имеет права действовать в одностороннем порядке без санкции Совета Безопасности ООН. С другой, на высшем уровне заявлялось, что если Ирак начнет создавать проблемы для работы инспекторов, то Россия может изменить позицию и договориться с США «о выработке более жестких решений». В апрельском 2003 года заявлении В.В. Путина, которое многим показалось жестким, действия США квалифицированы как «противоправные», а не как агрессия. Двусмысленные и противоречивые заявления были плохим сигналом мировому сообществу. Они давали повод подозревать Россию в тайном сговоре с США, чего допускать было нельзя. Не случайно иностранные наблюдатели по-разному оценивали позицию Москвы в иракском вопросе. Одни считали, что В. Путин находился на стороне Парижа и Берлина, которые резко негативно относились к военным действиям США. Другие полагали, что в действительности подход Кремля был ближе к американскому. Как писала «Либерасьон», «позиция Москвы не лишена двусмысленности». Газета считала, что Россия лишь на словах является противником войны, а «на самом деле Кремль очень стремится укрепить дружбу с Вашингтоном, благодаря которой Россия могла бы частично восстановить свое величие» 159.
Позиция России должна быть четкой и ясной, основанной на правильно понимаемых национальных интересах, которые не тождественны интересам сырьевых олигархов. При определении этих интересов должно быть стратегическое видение всей проблемы и, в частности, истинных причин американского вторжения в Ирак. Вашингтон оправдывает все свои действия угрозой транснационального терроризма, источником и инкубатором которого якобы выступают страны так называемой «оси зла» (Ирак, КНДР, Куба, Ливия). На самом же деле под флагом борьбы с террористической угрозой США фактически ведут наступление на складывавшуюся веками систему международных отношений и выстраданные человечеством основополагающие гуманистические ценности.
Достаточно очевидны основные долгосрочные глобальные последствия войны в Ираке. К наиболее существенным из них относятся те, которые упомянул Президент РФ В. Путин: раскол Совета Безопасности ООН и антитеррористической коалиции, возможный распад Ирака и радикализация исламского мира160. Добавим к этому, что удар по Ираку может привести к дестабилизации всего региона. Радикализация исламского мира чревата перманентной чередой региональных конфликтов, перспективой развязывания новой мировой войны. Как считают многие американские авторитетные эксперты, подобные силовые акции США могут привести к полной дестабилизации системы международных отношений и активизировать стремление огромного количества государств к обладанию ядерным оружием. «Странам-изгоям, – откровенно говорит главный аналитик американского разведсообщества администрации Дж. Буша-ст. и Клинтона Ф. Эрмарт, – ядерное оружие требуется для того, чтобы сдерживать проецирование нашей обычной военной мощи на них. В этом, например, проявляется стратегия Северной Кореи». Антииракская акция наверняка спровоцирует новый удар исламских экстремистов по территории США и их активных или пассивных союзников. По словам того же Ф. Эрмарта, «есть опасения, что иракский кризис может спровоцировать – по крайней мере в обозримом будущем – вовсе не реформистские тенденции, но панисламское негодование против США и западного мира, что в итоге обернется дестабилизацией и еще большим терроризмом» 161. Еще большее число молодых людей пожелает пополнить ряды Аль-Каиды и других террористических организаций. В результате уровень безопасности людей в этих странах не только не повысится, но существенно снизится. А действовавшие после Второй мировой войны институты международной безопасности разрушатся, либо утратят свое значение и смысл. В 2003 г. не только затрещала по швам антитеррористическая коалиция, но и стала происходить катастрофическая маргинализация ООН.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
