Платон. Федон. док-ва бессмертия души (1092794), страница 7

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 7)

покажется тебе полезным, ты сможешь использовать это для подкрепления твоих взглядов.

• Конечно, я не против, — ответил Кебет.

[Аргумент четвертый: теория души как эйдоса жизни]

— Тогда послушай. В молодые годы, Кебет, у меня была настоящая страсть к тому виду

мудрости, который называют познанием природы. Мне представлялось чем-то

возвышенным знать причины каждого явления — почему что рождается, почему погибает

и почему существует. И я часто бросался из крайности в крайность и вот какого рода

вопросы задавал себе в первую очередь: когда теплое и холодное вызывают гниение, не

тогда ли как судили некоторые, образуются живые существа? Чем мы мыслим — кровью,

воздухом или огнем? Или же ни тем, ни другим и ни третьим, а это наш мозг вызывает

чувство слуха, в зрения, и обоняния, а из них возникают память и представление, а из

памяти и представления, когда они приобретут устойчивость, возникает знание?

Размышлял я и о гибели всего этого, и о переменах, которые происходят в небе и на Земле,

и всё для того, чтобы в конце концов счесть себя совершенно непригодным к такому

исследованию. Сейчас я приведу тебе достаточно веский довод. До тех пор я кое-что знал

ясно — так казалось и мне самому, и остальным, — а теперь, из-за этих исследований, я

окончательно ослеп и утратил даже то знание, что имел прежде, — например, среди

многого прочего перестал понимать, почему человек растет. Прежде я думал, что это

каждому ясно: человек растет потому, что ест и пьет. Мясо прибавляется к мясу, кости — к

костям, и так же точно, по тому же правилу, всякая часть [пищи] прибавляется к

родственной ей части человеческого тела и впоследствии малая величина становится

большою. Так малорослый человек делается крупным. Вот как я думал прежде. Правильно,

по-твоему, или нет?

— По-моему, правильно, — сказал Кебет.

— Или еще. Если высокий человек, стоя рядом с низкорослым, оказывался головою выше,

то никаких сомнений это у меня не вызывало. И два коня рядом — тоже. Или еще

нагляднее: десять мне казалось больше восьми потому, что к восьми прибавляется два, а

вещь в два локтя длиннее вещи в один локоть потому, что превосходит ее на половину

собственной длины.

— Ну, хорошо, а что ты думаешь обо всем этом теперь? — спросил Кебет.

— Теперь, клянусь Зевсом, — сказал Сократ, — я далек от мысли, будто знаю причину

хотя бы одной из этих вещей. Я не решаюсь судить даже тогда, когда к единице

прибавляют единицу, — то ли единица, к которой прибавили другую, стала двумя, то ли

прибавляемая единица и та, к которой прибавляют, вместе становятся двумя через

прибавление одной к другой. Пока каждая из них была отдельно от другой, каждая

оставалась единицей и двух тогда не существовало, но вот они сблизились, и я спрашиваю

себя: в этом ли именно причина возникновения двух — в том, что произошла встреча,

вызванная взаимным сближением? И если кто разделяет единицу, я не могу больше

верить, что двойка появляется именно по этой причине — через разделение, ибо тогда

причина будет как раз противоположной причине образования двух: только что мы

утверждали, будто единицы взаимно сближаются и прибавляются одна к другой, а теперь

говорим, что одна от другой отделяется и отнимается! И я не могу уверить себя, будто

понимаю, почему и как возникает единица или что бы то ни было иное — почему оно

возникает, гибнет или существует. Короче говоря, этот способ исследования мне

решительно не нравится, и я выбираю себе наугад другой.

Но однажды мне кто-то рассказал, как он вычитал в книге Анаксагора, что всему в мире

сообщает порядок и всему служит причиной Ум; и эта причина мне пришлась по душе, я

подумал, что это прекрасный выход из затруднений, если всему причина — Ум. Я решил,

что если так, то Ум-устроитель должен устраивать все наилучшим образом и всякую вещь

помещать там, где ей всего лучше находиться. И если кто желает отыскать причину, по

которой что-либо рождается, гибнет или существует, ему следует выяснить, как лучше

всего этой вещи существовать, действовать или самой испытывать какое-либо

воздействие. Исходя из этого рассуждения, человеку не нужно исследовать ни в себе, ни в

окружающем ничего иного, кроме самого лучшего и самого совершенного. Конечно, он

непременно должен знать и худшее, ибо знание лучшего и знание худшего — это одно и то

же знание. Рассудивши так, я с удовольствием думал, что нашел в Анаксагоре учителя,

который откроет мне причину бытия, доступную моему разуму, и прежде всего расскажет,

плоская ли Земля или круглая, а рассказавши, объяснит необходимую причину — сошлется

на самое лучшее, утверждая, что Земле лучше всего быть именно такой, а не какой-нибудь

еще. И если он скажет, что Земля находится в центре [мира], объяснит, почему ей лучше

быть в центре. Если он откроет мне все это, думал я, я готов не искать причины иного

рода. Да, я был готов спросить у него таким же образом о Солнце, Луне и звездах — о

скорости их движения относительно друг друга, об их поворотах и обо всем остальном,

что с ними происходит: каким способом каждое из них действует само или подвергается

воздействию. Я ни на миг не допускал мысли, что, назвавши их устроителем Ум,

Анаксагор может ввести еще какую-то причину помимо той, что им лучше всего быть в

таком положении, в каком они и находятся. Я полагал, что, определив причину каждого из

них и всех вместе, он затем объяснит, что всего лучше для каждого и в чем их общее благо.

И эту свою надежду я не отдал бы ни за что! С величайшим рвением принялся я за книги

Анаксагора, чтобы поскорее их прочесть и поскорее узнать, что же всего лучше и что хуже.

Но с вершины изумительной этой надежды, друг Кебет, я стремглав полетел вниз, когда,

продолжая читать, увидел, что Ум у него остается без всякого применения и что порядок

вещей вообще не возводится ни к каким причинам, но приписывается — совершенно

нелепо — воздуху, эфиру, воде и многому иному. На мой взгляд, это все равно, как если бы

кто сперва объявил, что всеми своими действиями Сократ обязан Уму, а потом,

принявшись объяснять причины каждого из них в отдельности, сказал: "Сократ сейчас

сидит здесь потому, что его тело состоит из костей и сухожилий и кости твердые и

отделены одна от другой сочленениями, а сухожилия могут натягиваться и расслабляться и

окружают кости — вместе с мясом и кожею, которая все охватывает. И так как кости

свободно ходят в своих суставах, сухожилия, растягиваясь и напрягаясь, позволяют

Сократу сгибать ноги и руки. Вот по этой-то причине он и сидит теперь здесь,

согнувшись". И для беседы нашей можно найти сходные причины — голос, воздух, слух и

тысячи иных того же рода, пренебрегши истинными причинами — тем, что, раз уж

афиняне почли за лучшее меня осудить, я в свою очередь счел за лучшее сидеть здесь, счел

более справедливым остаться на месте и понести то наказание, какое они назначат. Да,

клянусь собакой, эти жилы и эти кости уже давно, я думаю, были бы где-нибудь в Мегарах

или в Беотии, увлеченные ложным мнением о лучшем, если бы я не признал более

справедливым и более прекрасным не бежать и не скрываться, но принять любое

наказание, какое бы ни назначило мне государство.

Нет, называть подобные вещи причинами — полная бессмыслица. Если бы кто говорил,

что без всего этого — без костей, сухожилий и всего прочего, чем я владею, — я бы не мог

делать то, что считаю нужным, он говорил бы верно. Но утверждать, будто они причина

всему, что я делаю, и в то же время что в данном случае я повинуюсь Уму, а не сам

избираю наилучший образ действий, было бы крайне необдуманно. Это значит не

различать между истинной причиной и тем, без чего причина не могла бы быть

причиною. Это последнее толпа, как бы ощупью шаря в потемках, называет причиной —

чуждым, как мне кажется, именем. И вот последствия: один изображает Землю недвижно

покоящейся под небом и окруженною неким вихрем, для другого она что-то вроде мелкого

корыта, поддерживаемого основанием из воздуха, но силы, которая наилучшим образом

устроила все так, как оно есть сейчас, — этой силы они не ищут и даже не предполагают за

нею великой божественной мощи. Они надеются в один прекрасный день изобрести

Атланта, еще более мощного и бессмертного, способного еще тверже удерживать все на

себе, и нисколько не предполагают, что в действительности все связуется и удерживается

благим и должным. А я с величайшей охотою пошел бы в учение к кому угодно, лишь бы

узнать и понять такую причину. Но она не далась мне в руки, я и сам не сумел ее отыскать,

и от других ничему не смог научиться, и тогда в поисках причины я снова пустился в

плавание. Хочешь, я расскажу тебе, Кебет, о моих стараниях?

— Очень хочу! — отвечал Кебет.

— После того, — продолжал Сократ, — как я отказался от исследования бытия, я решил

быть осторожнее, чтобы меня не постигла участь тех, кто наблюдает и исследует

солнечное затмение. Иные из них губят себе глаза, если смотрят прямо на Солнце, а не на

его образ в воде или еще в чем-нибудь подобном, — вот и я думал со страхом, как бы мне

совершенно не ослепнуть душою, рассматривая вещи глазами и пытаясь коснуться их при

помощи того или иного из чувств. Я решил, что надо прибегнуть к отвлеченным понятиям

и в них рассматривать истину бытия, хотя уподобление, которым я при этом пользуюсь, в

чем-то, пожалуй, и ущербно. Правда, я не очень согласен, что тот, кто рассматривает

бытие в понятиях, лучше видит его в уподоблении, чем если рассматривать его в

осуществлении. Как бы там ни было, именно этим путем двинулся я вперед, каждый раз

полагая в основу понятие, которое считал самым надежным; и то, что, как мне кажется,

согласуется с этим понятием, я принимаю за истинное — идет ли речь о причине или о

чем бы то ни было ином, — а что не согласно с ним, то считаю неистинным. Но я хочу

яснее высказать тебе свою мысль. Мне кажется, ты меня еще не понимаешь.

— Да, клянусь Зевсом, — сказал Кебет. — Не совсем.

— Но ведь я не говорю ничего нового, а лишь повторяю то, что говорил всегда — и ранее,

и только что в нашей беседе. Я хочу показать тебе тот вид причины, который я исследовал,

и вот я снова возвращаюсь к уже сто раз слышанному и с него начинаю, полагая в основу,

что существует прекрасное само по себе, и благое, я великое, и все прочее. Если ты

согласишься со мною и признаешь, что так оно и есть, я надеюсь, это позволит мне

открыть и показать тебе причину бессмертия души.

— Считай, что я согласен, и иди прямо к цели, — отвечал Кебет.

— Посмотри же, примешь ли ты вместе со мною и то, что за этим следует. Если

существует что-либо прекрасное помимо прекрасного самого по себе, оно, мне кажется, не

может быть прекрасным иначе, как через причастность прекрасному самому по себе. Так

же я рассуждаю и во всех остальных случаях. Признаешь ты эту причину?

— Признаю.

— Тогда я уже не понимаю и не могу постигнуть иных причин, таких мудреных, и, если

мне говорят, что такая-то вещь прекрасна либо ярким своим цветом, либо очертаниями,

либо еще чем-нибудь в таком же роде, я отметаю все эти объяснения, они только сбивают

меня с толку. Просто, без затей, может быть даже слишком бесхитростно, я держусь

единственного объяснения: ничто иное не делает вещь прекрасною, кроме присутствия

прекрасного самого по себе или общности с ним, как бы она ни возникла. Я не стану далее

это развивать, и настаиваю лишь на том, что все прекрасные вещи становятся

прекрасными через прекрасное [само по себе]. Надежнее ответа нельзя, по-моему, дать ни

себе, ни кому другому. Опираясь на него, я уже не оступлюсь. Да, я надежно укрылся от

опасностей, сказавши себе и другим, что прекрасное становится прекрасным благодаря

прекрасному. И тебе тоже так кажется?

— Да.

— И стало быть, большие вещи суть большие и бо'льшие суть бо'льшие благодаря

большому [самому по себе], а меньшие — благодаря малому?

— Да.

— И значит, если бы тебе сказали, что один человек головою больше другого, а другой

головою меньше, ты не принял бы этого утверждения, но решительно бы его отклонил,

заявивши так: "Я могу сказать лишь одно — что всякая вещь, которая больше другой вещи,

Характеристики

Список файлов реферата