Платон. Федон. док-ва бессмертия души (1092794), страница 2

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 2)

противоположен бодрствованию?

— Конечно, есть.

— Что же именно?

— Смерть, — отвечал Кебет.

— Значит, раз они противоположны, то возникают друг из друга, и между двумя этими

противоположностями возможны два перехода.

— Ну, конечно!

— Тогда я назову тебе одну из двух пар, которые только что упомянул, — сказал Сократ, —

и саму пару, и связанные с нею переходы, а ты назовешь мне другую. Я говорю: сон и

бодрствование, и из сна возникает бодрствование, а из бодрствования — сон, а переходы

в этом случае называются засыпанием и пробуждением. Достаточно тебе этого или нет?

— Вполне достаточно.

— Теперь сам скажи так же о жизни и смерти. Ты признаешь, что жизнь противоположна

смерти?

{13}

— Признаю.

— И что они возникают одна из другой?

— Да.

— Стало быть, из живого что возникает?

— Мертвое, — промолвил Кебет.

— А из мертвого что? — продолжал Сократ.

— Должен признать, что живое, — сказал Кебет.

— Итак, Кебет, живое и живые возникают из мертвого?

— По-видимому, да.

— Значит, наши души имеют пребывание в Аиде?

— Похоже, что так.

— Не правда ли, из двух переходов, связанных с этой парой, один совершенно ясен? Ведь

умирание — вещь ясная, ты со мною согласен?

— Разумеется, согласен!

— Как же мы теперь поступим? Не станем вводить для равновесия противоположный

переход — пускай себе природа хромает на одну ногу? Или же мы обязаны уравновесить

умирание каким-то противоположным переходом?

— Пожалуй, что обязаны.

— Каким же именно?

— Оживанием.

— Но если оживание существует, — продолжал Сократ, — то чем оно будет, это

оживание? Не переходом ли из мертвых в живые?

— Да, конечно.

— Значит, мы согласны с тобою и в том, что живые возникли из мертвых ничуть не

иначе, чем мертвые — из живых. Но если так, мы уже располагаем достаточным, на мой

взгляд, доказательством, что души умерших должны существовать в каком-то месте, откуда

они вновь возвращаются к жизни.

— Да, Сократ, мне кажется — это необходимый вывод из всего, в чем мы с тобою

согласились, — сказал Кебет.

— А вот взгляни, Кебет, еще довод в пользу того, что не напрасно, на мой взгляд, пришли

мы с тобою к согласию. Если бы возникающие противоположности не уравновешивали

постоянно одна другую, словно описывая круг, если бы возникновение шло по прямой

линии, только в одном направлении и никогда не поворачивало вспять, в

противоположную сторону, — ты сам понимаешь, что все в конце концов приняло бы

один и тот же образ, приобрело одни и те же свойства, и возникновение прекратилось бы.

{14}

— Нет, не понимаю. Как это? — спросил Кебет.

— Да очень просто. — отвечал Сократ. — Представь себе, например, что существует

только засыпание и что пробуждение от сна его не уравновешивает, — ты легко поймешь,

что в конце концов сказание об Эндимионе оказалось бы вздором и потеряло всякий

смысл, потому что и все остальное также погрузилось бы в сон. И если бы все только

соединялось, прекратив разъединяться, очень быстро стало бы по слову Анаксагора: "Все

вещи [были] вместе". И точно так же, друг Кебет, если бы все причастное к жизни

умирало, а умерев, оставалось бы мертвым и вновь не оживало, — разве не совершенно

ясно, что в конце концов всё стало бы мертво и жизнь бы исчезла? И если бы даже живое

возникало из чего-нибудь иного, а затем все-таки умирало, каким образом можно было бы

избегнуть всеобщей смерти и уничтожения?

— Никаким, сколько я могу судить, Сократ, — сказал Кебет. — А ты, мне кажется,

рассуждаешь совершенно верно.

— Вот и мне кажется, Кебет, что это именно так, а не как-нибудь иначе, — сказал Сократ,

— и что мы нисколько не обманываем себя, приходя к согласию. Поистине существуют и

оживание, и возникновение живых из мертвых. Существуют и души умерших, и добрым

между ними выпадает лучшая доля, а дурным — худшая.

[Аргумент второй: знание как припоминание того, что было до рождения человека]

— Постой-ка, Сократ, — подхватил Кебет, — твои мысли подтверждает ещё один довод,

если только верно то, что ты так часто, бывало, повторял, а именно что знание на самом

деле не что иное, как припоминание: то, что мы теперь припоминаем, мы должны были

знать в прошлом, — вот что с необходимостью следует из этого довода. Но это было бы

невозможно, если бы наша душа не существовала уже в каком-то месте, прежде чем

родиться в нашем человеческом образе. Значит, опять выходит, что душа бессмертна.

— Но как это доказывается, Кебет? — вмешался Симмий. — Напомни мне, я что-то забыл.

— Лучшее доказательство, — сказал Кебет, — заключается в том, что когда человека о

чем-нибудь спрашивают, он сам может дать правильный ответ на любой вопрос — при

условии, что вопрос задан правильно. Между тем, если бы у людей не было знания и

верного понимания, они не могли бы отвечать верно. И кроме того, поставь человека

перед чертежом или чем-нибудь еще в таком же роде — и ты с полнейшей ясностью

убедишься, что так оно и есть.

— А если этого тебе недостаточно, Симмий, — сказал Сократ, — погляди, не согласишься

ли ты с другими соображениями, вот примерно какими. Ты ведь сомневаешься, может ли

то, что называют знанием, быть припоминанием?

— Нет, я-то как раз не сомневаюсь, — возразил Симмий. — Мне нужно лишь одно, и как

раз то, о чем сейчас идет речь: припомнить. Кебет только принялся рассуждать — и я уже

почти все помню и почти что согласен с вами. И тем не менее мне бы хотелось услышать,

как примешься рассуждать ты.

— Я? Да вот как, — сказал Сократ. — Мы оба, разумеется, сходимся на том, что, если

человеку предстоит что-либо припомнить, он должен уже знать это заранее.

— Конечно.

— Тогда, может быть, мы сойдёмся и на том, что знание, если оно возникает таким

образом, каким именно, я сейчас скажу, — это припоминание? Если человек, что-то

увидев, или услыхав, или восприняв иным каким-либо чувством, не только узнает это, но

еще и примыслит нечто иное, принадлежащее к иному знанию, разве не вправе мы

утверждать, что он вспомнил то, о чем мыслит?

{15}

— Как это?

— Вот тебе пример. Знать человека и знать лиру — это ведь разные знания?

— Само собой.

— Но тебе, конечно, известно, что испытывают влюбленные, когда увидят лиру, или

плащ, или иное что из вещей своего любимца: они узнают лиру, и тут же в уме у них

возникает образ юноши, которому эта лира принадлежит. Это и есть припоминание. Так

же точно, когда видят Симмия, часто вспоминают Кебета. Можно бы назвать тысячи

подобных случаев.

— Да, клянусь Зевсом, тысячи! — сказал Симмий.

— Стало быть, это своего рода припоминание, — продолжал Сократ. — Но в

особенности, мне кажется, нужно говорить о припоминании, когда дело касается вещей,

забытых с течением времени или давно не виденных. Как, по-твоему?

— Ты совершенно прав.

— Теперь скажи мне, возможно ли, увидев нарисованного коня или нарисованную лиру,

вспомнить вдруг о человеке? Или, увидев нарисованного Симмия, вспомнить Кебета?

— Вполне возможно.

— А увидев нарисованного Симмия, вспомнить самого Симмия?

— И это возможно.

— Не следует ли из всего этого, что припоминание вызывается когда сходством, а когда и

несходством?

— Следует.

— И если мы припоминаем о чем-то по сходству, не бывает ли при этом, что мы

непременно задаемся вопросом, насколько полно или, напротив, неполно это сходство с

припоминаемым?

— Непременно бывает.

— Тогда смотри, верно ли я рассуждаю дальше. Мы признаем, что существует нечто,

называемое равным, — я говорю не о том, что бревно бывает равно бревну, камень камню

и тому подобное, но о чем-то ином, отличном от всего этого, — о равенстве самом по

себе. Признаем мы, что оно существует, или не признаем?

— Признаем, клянусь Зевсом, да еще как! — отвечал Симмий.

— И мы знаем, что это такое?

— Прекрасно знаем.

— Но откуда мы берем это знание? Не из тех ли вещей, о которых мы сейчас говорили?

Видя равные между собою бревна, или камни, или еще что-нибудь, мы через них

постигаем иное, отличное от них. Или же оно не кажется тебе иным, отличным? Тогда

взгляни вот так: бывает, что равные камни или бревна хоть и не меняются нисколько, а все

ж одному человеку кажутся равными, а другому нет?

— Конечно, бывает.

— Ну, а равное само по себе — не случалось ли, чтобы оно казалось тебе неравным, то

есть чтобы равенство показалось тебе неравенством?

— Никогда, Сократ!

— Значит, это не одно и то же, — сказал Сократ, — равные вещи и само равенство.

— Никоим образом, на мой взгляд.

— И однако же, знание о нем ты примысливаешь и извлекаешь как раз из этих равных

вещей, как ни отличны они от самого равенства, верно?

— Вернее не скажешь, — отвечал Симмий.

— И между ним и вещами может существовать либо сходство, либо несходство?

— Разумеется.

— Впрочем, это не важно, — заметил Сократ. — Но всякий раз, когда вид одной вещи

вызывает у тебя мысль о другой, либо сходной с первою, либо несходной, — это

припоминание.

— Да, несомненно.

— А скажи, — продолжал Сократ, — с бревнами и другими равными между собою

вещами, которые мы сейчас называли, дело обстоит примерно так же? Они

представляются нам равными в той же мере, что и равное само по себе, или им недостает

этого равного, чтобы ему уподобиться?

— Недостает, и очень, — отвечал Симмий.

— Тогда представь себе, что человек, увидев какой-нибудь предмет, подумает: "То, что у

меня сейчас перед глазами стремится уподобиться чему-то иному из существующего, но

таким же точно сделаться не может и остается ниже, хуже". Согласимся ли мы, что этот

человек непременно должен заранее знать второй предмет, который он находит схожим с

первым, хоть и не полностью?

— Непременно согласимся.

— Прекрасно. А разве не такое же впечатление у нас составляется, когда речь идет о

равных вещах и равенстве самом по себе?

— Совершенно такое же!

— Ну, стало быть, мы непременно должны знать равное само по себе еще до того, как

впервые увидим равные предметы и уразумеем, что все они стремятся быть такими же, как

равное само по себе, но полностью этого не достигают.

— Да, верно.

— Но мы, конечно, согласимся и в том, что такая мысль возникает и может возникнуть не

иначе как при помощи зрения, осязания или иного чувственного восприятия. То, что я

говорю, относится ко всем чувствам одинаково.

— Да, одинаково, Сократ. По крайней мере, до тех пор, пока мы не упускаем из виду цель

нашего рассуждения.

— Итак, именно чувства приводят нас к мысли, что все воспринимаемое чувствами

стремится к доподлинно равному, не достигая, однако, своей цели? Так мы скажем или по-

другому?

— Да, так.

— Но отсюда следует, что, прежде чем начать видеть, слышать и вообще чувствовать, мы

должны были каким-то образом узнать о равном самом по себе — что это такое, раз нам

предстояло соотносить с ним равенства, постигаемые чувствами: ведь мы понимаем, что

все они желают быть такими же, как оно, но уступают ему.

— Да, Сократ, это с необходимостью следует из того, что уже сказано.

— А видим мы, и слышим, и вообще чувствуем с того самого мига, как родились на свет?

— Конечно.

— Но знанием равного мы должны были обладать еще раньше, — так мы скажем?

— Выходит, мы должны были обладать им еще до рождения?

— Выходит, что так.

— А если мы приобрели его до рождения и с ним появились на свет, наверно, мы знали

— и до рождения, и сразу после — не только равное, большее и меньшее, но и все

остальное подобного рода? Ведь не на одно равное распространяется наше доказательство,

но совершенно так же и на прекрасное само по себе, и на доброе само по себе, и

справедливое, и священное — одним словом, как я сейчас сказал, на все, что мы в своих

беседах, и предлагая вопросы, и отыскивая ответы, помечаем печатью "бытия самого по

себе" (ayтo o eстi). Так что мы должны были знать все это, еще не родившись.

— Да, верно.

— И если, узнав однажды, мы уже не забываем, то всякий раз мы должны рождаться,

владея этим знанием, и хранить его до конца жизни. Ведь что такое "знать"? Приобрести

знание и уже не терять его. А под забвением, если не ошибаемся, Симмий, мы понимаем

утрату знания.

— Да, Сократ, совершенно верно, — сказал Симмий.

Характеристики

Список файлов реферата