УМ пособие по организации самостоятельной работ (1018894), страница 13

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 13)

…эта система показала свою несостоятельность, декрет о концессиях публично об этом заявляет, говоря, что одним коммунистическим национализированным хозяйством производительные силы России восстановлены быть не могут, и что для этого необходимо участие частного капитала.<...> Я сейчас не хочу критиковать этот декрет, наоборот, скажу, что эту мысль в известных формах и рамках можно признать. Нужно привлечение частной инициативы, частного капитала под регулирующим руководством государства к делу восстановления производительных сил в России. Эта идея, за которую мы, меньшевики, объявлялись прислужниками капитализма.<...>

Хрестоматия по истории России. 1917–1940. Под ред. М. Е. Главицкого.–М., 1995. С. 161–165.

9. О сущности НЭПа, разногласиях в подходе к политике

Из воспоминаний Н. Валентинова (Н. Вольского)

Валентинов Н. (псевдоним Н.В. Вольского, 1879–1964) – публицист, философ. С 1930 г. эмигрант.

В октябре 1921 г. на московской партийной конференции Ленин указал, что о необходимости «новой экономической политики никто не спорил, вся партия на съездах, на конференциях и в печати приняла её совершенно единогласно». В марте 1922 на XI съезде Ленин снова ссылался не единодушие. <…>

Дело в том, что Ленин по разным соображениям сказал неправду: никакого единодушия в принятии НЭП в партии не было. Вот что я слышал от коммуниста-«середняка» П.Н. Муравьева, одно время бывшего вместе со мною членом редакции органа ВСНХ – «Торгово-промышленной газеты».

«Во время военного коммунизма жилось тяжко, мучил голод, даже мороженый картофель считался редким экзотическим фруктом. Но самый остов, самый костяк существовавшего в 1918–1920 гг. строя был прекрасным, был действительно коммунистическим. Все было национализировано, частная собственность вытравлена, частный капитал уничтожен, значение денег сведено к нулю, а вместо торговли по капиталистическому образцу – в принципе равное для всех распределение, получение материальных благ. Мы осуществили строй, намеченный Марксом в его «Критике Готской программы». Нужно было только влить в него материальное довольство, и все стало бы сказочно прекрасным. Словно молотом по голове ударило, когда услышали, что нужно нефть в Баку и Грозном отдать заграничным капиталистам в концессию, что им нужно отдать в концессию леса на Севере, в Западной Сибири и множество всяких других предприятий. В тот самый момент, когда появилась такая мысль, здание Октябрьской революции треснуло, пошатнулось. Это означало поворот к капитализму. Ну, а когда к этому добавилась НЭП, денационализация многих частных предприятий, свобода торговли, реставрация экономических отношений прошлого, многие из нас это восприняли, и не могли не воспринять, как измену коммунизму, явное и открытое отступление от всего, за что боролась Октябрьская революция. Она была побежденной».<...>

В статьях и речах Ленина, посвященных НЭП, можно найти немало лиц, думавших и говоривших как Муравьев. Забывая, что он говорил об единодушном принятии НЭПа, Ленин признает, что в партийных кругах, в связи с НЭП, проявляется «настроение уныния и упадка», часто «негодования», «настроение весьма кислое, почти паническое», «настроение подваленное».

«Если сейчас,– говорили многие коммунисты,– выдвигаются обык­новенные, простейшие, вульгарнейшие, мизернейшие торговые задачи, то что может остаться от коммунизма?» Ленин указывает, что есть партийцы, которых он называет поэтами, утверждающие, что прежде в 1919–1920 гг. в Москве, «несмотря на холод и голод все было чисто и красиво», а с приходом НЭПа от нее стало вонять. … Сражаясь с подавленным настроением, Ленин стремился доказать (вступая в противоречие с самим собой), что военный коммунизм совсем не был стройной системой, <...> а только «временной мерой, вынужденной обстоятельствами». Ленин жаловался, что в провинции новая политика «остается в громадной степени не разъясненной и даже непонятной». И Ленин начинал свирепо злиться, когда слышал, что большого внимания НЭП отдавать не следует: это, мол, новшество не всерьез и не надолго. Отвечая на это, Ленин на X конференции партии разразился ставшей знаменитой фразой: «НЭП – всерьез и надолго»…

Я видел, что это уже не тот Ленин.

В 1921 г. Ленин уже не безответственный подпольщик-демагог, а человек переживший в четыре года грандиозный опыт социально-экономического строительства, проверивший в нем социалистические схемы, освободившийся от множества иллюзий и, с высоты поста правителя-диктатора России, познавший и увидевший то, чего прежде не знал, чего совсем не понимал (не только Ленин, а мы все тогда очень многое и очень важное не знали и не понимали).

Валентинов Н. (Н. Вольский). Новая экономическая политика и кризис партии после смерти Ленина. – М.,1991. С. 64–65, 66–68, 69–71.

10. Три Ленина

(из статьи известного российского публициста Ю. Буртина, написанной к 75-летию со дня смерти

В. И. Ленина)

<...>

Итак, что такое Ленин?

<…> фигура совершенно исключительная. Ибо он основал не просто государство и даже не просто новый общественный строй, но, что уже вовсе поразительно, целых два – один вслед за другим – общественных строя, в некоторых отношениях полярно противоположных друг другу! … и историческая роль Ленина по меньшей мере раздваивается. При единстве биографии и личности определенную двойственность (даже тройственность) обнаруживает и он сам как политический деятель. Ленин Октября, Ленин перехода к нэпу и Ленин начала 1923 г. – все это во многом разные исторические лица, они не только контрастируют, но по ряду важнейших линий резко спорят между собою.

Ленин Октября (относя сюда и всю его дореволюционную деятельность, и всю последующую до начала 1921 г.) – самый ярый революционер, теоретик и практик грандиозной общественной ломки. Ленин периода нэпа (статей 1923 г. – тем более) требует «не ломать» капитализм, а «оживлять» его он даже не просто мирный реформатор, а, по собственному определению, «постепеновец», «реформист». В этом отношении, как и в ряде других, он всего за два года проходит тот путь, который в духовном развитии человечества займет почти целое столетие.

<…> Ленин периода нэпа в гораздо большей степени, чем прежде, склонен считаться со сложившимся порядком вещей, с интересами обыкновенного человека, как бы далеко они ни были от коммунизма. А его последняя статья «Лучше меньше, да лучше» – сплошное предостережение против спешки и самонадеянного своеволия в социальных преобразованиях. «В вопросах культуры торопливость и размашистость вреднее всего» ; «в вопросе о госаппарате мы теперь из предыдущего опыта должны сделать тот вывод, что лучше бы помедленнее» ; «в этих делах достигнутым надо считать только то, что вошло в культуру, в быт, в привычки» ; «надо проникнуться спасительным недоверием к скоропалительному быстрому движению вперед, ко всякому хвастовству и т.д. <...> Вреднее всего здесь было бы спешить. Вреднее всего было бы полагаться на то, что мы хоть что-нибудь знаем».<...>

Трезвость, реализм, уважение к действительности, свобода от какого бы то ни было доктринерства – вот черты того нового взгляда на вещи, ярким проявлением которого стала вышеприведенная формула «не ломать, а оживлять». С таким взглядом на жизнь уже явно не вязались принцип «цель оправдывает средства» и основанная на нем этика «революционной целесообразности», открыто прокламировавшаяся «классическим» большевизмом. И хотя никакой иной этики Ленин сформулировать не успел или не смог, нельзя не увидеть, как возросло в конце жизни его внимание к нравственным критериям и ценностям. Это сказалось и на характеристиках, которые в «Письме к съезду» он дает главным деятелям партии и, еще весомее и рельефнее, в том месте только что цитированной статьи, где говорит о требованиях, которым должны удовлетворять кадры Рабкрина, – люди, «за которых можно ручаться, что они, <...> ни слова не скажут против совести». (Ну-ка приложите этот критерий к нашим нынешним политикам и чиновникам – много ли найдется таких?)

Итак, «три Ленина» или, во всяком случае, два с половиной, из которых каждый следующий в той или иной мере вытеснял и замещал предыдущего…

Независимая газета,– 1999, 20–21 января.

11. Из резолюции XIV съезда партии по отчету

Центрального Комитета ВКП(б), 23 декабря 1925 г.

<...>Вести экономическое строительство под таким углом зрения, чтобы СССР из страны, ввозящей машины и оборудование, превратить в страну, производящую машины и оборудование, чтобы таким образом СССР в обстановке капиталистического окружения отнюдь не мог превратиться в экономический придаток капиталистического мирового хозяйства, а представлял собой самостоятельную экономическую единицу.<...>

Во главу угла поставить задачу всемирного обеспечения победы социалистических хозяйственных форм над частным капиталом, укрепление монополии внешней торговли, рост социалистической госпромышленности и вовлечение под ее руководством и при помощи кооперации все большей массы крестьянских хозяйств в русло социалистического строительства.

КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. – Т.3. С. 427–429.

12. М.А. Шолохов о коллективизации

<...>Я мотаюсь и гляжу с превеликой жадностью. Гляжу на все. А поглядеть есть на что. Хорошее: опухший колхозник, получающий 400 грамм хлеба пополам с мякиной, выполняет дневную норму. Плохое: один из хуторов, в нем 65 хозяйств. С 1-го февраля умерло около 150 человек. По сути — хутор вымер. Мертвых не закапывают, а сваливают в погреба. Это в районе, который дал стране 2 300 000 пудов хлеба. В интересное время мы живем! До чего богатейшая эпоха!<...>

Неизвестное письмо Шолохова // Московские новости, 1988, 3 апреля, N14.

13. Отто Лацис

<...>

Даже самый общий анализ показывает, что ход пятилетки был сорван после ее начала резкими толчками к ускорению по сравнению с оптимальным вариантом, и без того достаточно напряженным. Лозунги выполнения плана в четыре года и даже в три, попытка насильственного ускорения в начале и середине пятилетки привели к диспропорциям, нарушению плановости и в итоге – к спаду темпов в конце пятилетки, продолжавшемуся и в начале второй пятилетки. Общий итог довоенного развития промышленности – по сравнению с тем, что, судя по опыту, может дать планомерное, пропорциональное развитие, – этот общий итог был, несомненно, снижен скачком с последующим спадом, ибо спад дал большее отклонение от средних цифр, чем скачок.

Отправной вариант предлагал высокие, но постепенно снижающиеся ежегодные приросты промышленной продукции – от 21,4 процента в первом году пятилетки до 17,4 в пятом. Это соответствовало объективным тенденциям в те годы. <...>

Оптимальным вариантом предписан был постепенный рост – от 21,4 до 25,2 процента. Но в годовых [планах] уже со второго года началось подхлестывание, которое не дало реального ускорения, но дезорганизовало производство. <...> Вместо декретированного прироста на 31,3 процента фактический прирост в 1930 г. составил 22 процента. На третий год запланировали 45 – вышло 20,5. На четвертый план был 36 – вышло 14,7. Начался неудержимый спад, который снизил прирост 1933 г. до 5,5 процента – неслыханно мало по тем временам. Но Сталин уже объявил пятилетку выполненной, пятый год в нее не попал и не испортил картину побед. <...>

Нетрудно понять, что срыв второй половины пятилетки объяснялся именно авантюрным игнорированием материальной стороны дела. При такой напряженности и отсутствии резервов за срывом в одном месте шла цепная реакция, одна диспропорция тянула за собой другую. <...>

Хотя производительность труда в промышленности возросла за годы пятилетки лишь на 41 процент (планировался рост на 110 процентов), средняя зарплата за это же время удвоилась (а план предусматривал ее рост менее, чем в полтора раза). Поскольку удвоилась и численность рабочих и служащих, выходит, общий фонд зарплаты возрос вчетверо, хотя план этого не предусматривал. А производство товаров народного потребления росло, напротив, медленнее, чем намечалось. Таким образом, не плановым, а стихийным стало движение и другой важнейшей пропорции: соотношение массы денег и массы товаров.

Естественное следствие – быстрый рост розничных цен, сменивший политику низших цен, которая проводилась до 1928 г. <…>

Валовой сбор зерновых в 1932 г. составил 69,9 миллиона вместо 105,8 миллиона по плану и 73,3 миллиона тонн, полученных в 1928 г. Сбор сахарной свеклы за четыре года упал с 10,1 миллиона до 6,6 миллиона тонн. Поголовье лошадей сократилось с 31,1 миллиона до 21,7 миллиона (а планировался его рост). Поголовье крупного рогатого скота упало с 60,1 миллиона до 38,3 миллиона (в пятилетнем плане значилось 80,9 миллиона). Поголовье свиней и овец сократилось более чем вдвое. Резко (в полтора – два раза) сократилось производство молока, мяса, шерсти, яиц.

Лацис О. Перелом. Опыт прочтения несекретных документов. –

М., 1990. С. 31–36, 37–39, 40, 42, 44–45, 46–47.

14. Объем промышленного производства в СССР по отношению к развитым западным странам

Характеристики

Список файлов книги