0599.1 (1006153), страница 21

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 21)

Все лягушки — амфибии.

Все амфибии — позвоночные.

Все лягушки — позвоночные.

Однако умозаключение редко встречается в речи в чистом виде, чаще оно выступает в форме рассуж­дения. В.В. Одинцов различает две разновидности рас­суждения. В первой из них понятия и суждения свя­зываются между собой непосредственно (но не в форме силлогизма — в этом и сходство и отличие рассуж­дения и умозаключения), например:

И еще одно важное обстоятельство. Если сейчас не­плохо изучены способы кодирования наследственных свойств, то о путях, связывающих код с конкретными фенотипическими признаками (особенно морфологическими), известно гораздо меньше. Пока дело обстоит так, при­ходится быть осмотрительными в суждениях о том, что может быть, а чего не может быть в наследственности. Ведь наследственность — это не только код, но и счи­тывающий механизм.

Во второй разновидности рассуждения понятия, суждения соотносятся с фактами, примерами и т. п. Вот характерный пример:

Стремление к равновесию — один из главных зако­нов развития окружающего нас мира. Нарушение хотя бы одного звена в цепи вызывает ответную реакцию всех связанных воедино компонентов. Рост народона­селения в бассейнах рек, увеличение посевных площа­дей приводят к росту водопотребления, сокращению реч­ного стока, что ведет к понижению уровня моря, что в свою очередь вызывает повышение солености морской воды, осолонение нерестилищ, следовательно, сокраще­ние уловов рыбы и т. д. Связи эти многозначны, имеют множество побочных сцеплений.

Как можно судить даже по нашим примерам, ос­новная сфера использования рассуждений — научная, научно-популярная речь. И это естественно, ибо здесь и приходится чаще всего доказывать, развивать, под­тверждать или опровергать мысль.

Однако широко встречается рассуждение и в ху­дожественной литературе, особенно в интеллектуаль­ной, психологической прозе. Герои литературных про­изведений не только действуют, совершают те или иные поступки, но и рассуждают— о жизни, смер­ти, смысле бытия, Боге, морали, искусстве. Темы по­истине неисчерпаемы. И способ, манера рассуждения, его предмет, с одной стороны, несомненно, харак­теризуют героя, с другой стороны, позволяют авто­ру выразить очень важные мысли, дополнить художе­ственное изображение концептуальной информацией, и таким образом читатель получает, можно сказать, объемное представление: событие изображается и объ­ясняется, философски осмысливается. Замечателен в этом плане рассказ Л. Толстого "Рубка леса", где есть и яркое описание, повествование, и глубокое рассуж­дение. Вот одно из них:

Я всегда и везде, особенно на Кавказе, замечал осо­бенный такт у нашего солдата во время опасности умал­чивать и обходить те вещи, которые могли бы невыгод­но действовать на дух товарищей. Дух русского солда­та не основан так, как храбрость южных народов, — на скоро воспламеняемом и остывающем энтузиазме: его так же трудно разжечь, как и заставить упасть духом. Для него не нужны эффекты, речи, воинственные крики, пес­ни и барабаны для него нужны, напротив, спокойствие, порядок и (отсутствие всего натянутого. В русском, на­стоящем русском солдате никогда не заметите хвастовства, ухарства, желания отуманиться, разгорячиться во время опасности, напротив, скромность, простота и способность видеть в опасности совсем другое, чем опасность, состав­ляют отличительные черты его характера. Я видел сол­дата, раненного в ногу, в первую минуту жалевшего только о пробитом новом полушубке, ездового, вылезающего из-под убитой под ним лошади и расстегивающего подпругу, чтобы взять седло. Кто не помнит случая при осаде Гергебиля, когда в лаборатории загорелась трубка начиненной бомбы и фейерверке? двум солдатам велел взять бом­бу и бежать бросить ее в обрыв, и как солдаты не бро­сили ее в ближайшем месте около палатки полковника, стоявшей над обрывом, а понесли дальше, чтобы не раз­будить господ, которые почивали в палатке, и оба были разорваны на части.

Рассуждение начинается с "личного" наблюдения автора (Я всегда и везде... замечал...), плавно вводя­щего следующее далее размышление в общий контекст рассказа. Затем идет уже обобщенная мысль-сентен­ция (Дух русского солдата не основан так...). И затем следует переход от обобщенно-характеризующего по­ложения к его детализации: дается перечисление черт русского солдата, раскрывающих его дух (спокойст­вие, любовь к порядку и т. д.). Далее размышление не­заметно переходит в повествование. Такова структу­ра рассуждения. Естественно вплетаясь в контекст, оно подчеркивает ведущую тему рассказа, которая раскры­вается и в образах, и в картинах, и в диалогах, и в описаниях, и в повествованиях. Эта тема — дух рус­ского солдата. Характерно, что в предшествующих гла­вах уже встречались элементы рассуждения, направ­лявшие внимание читателя на эту мысль. Так, глава II начинается словами: "В России есть три преобладаю­щие типа солдат"... Далее дается подробное описание черт каждого типа. В цитированном выше отрывке эта тема получает наиболее полное, концентрированное выражение в форме рассуждения, органично допол­няя художественно-эстетическую информацию и да­вая в итоге рельефное, объемное раскрытие темы.

По-видимому, художник нередко испытывает глу­бокую потребность в прямом, непосредственном вы­сказывании своих мыслей, взглядов, потребность не только художественно, но и философски осмыслить действительность. И тогда рождаются философские, эстетические отступления — рассуждения, как, напри­мер, знаменитое размышление Н.В. Гоголя о писателях:

Счастлив писатель, который мимо характеров скуч­ных, противных, поражающих печальною своею действительностью, приближается к характерам, являющим вы­сокое достоинство человека, который из великого омута ежедневно вращающихся образов избрал одни немногие исключения, который не изменял ни разу возвышенно­го строя своей лиры, не ниспускался с вершины своей к бедным, ничтожным своим собратьям и, не касаясь зем­ли, весь повергался в свои далеко отторгнутые от нее и возвеличенные образы. Вдвойне завиден прекрасный удел его: он среди их, как в родной семье; а между тем да­леко и громко разносится его слава. Он окурил упои­тельным куревом людские очи, он чудно польстил им, сокрыв печальное в жизни, показав им прекрасного че­ловека. Все, рукоплеща, несется за ним и мчится вслед за торжественной его колесницей. Великим всемирным поэтом именуют его, парящим высоко над всеми други­ми гениями мира, как парит орел над другими высоко летающими. При одном имени его уже объемлются тре­петом молодые пылкие сердца, ответные слезы ему бле­щут во всех очах... Нет равного ему в силе — он бог! Но не таков удел, и другая судьба писателя, дерзнув­шего вызвать наружу все, что ежеминутно пред очами и чего не зрят равнодушные очи, — всю страшную, по­трясающую тину мелочей, опутавших нашу жизнь, всю глубину холодных, раздробленных, повседневных характе­ров, которыми кишит наша земная, подчас горькая и скуч­ная дорога, и крепкою силою неумолимого резца дерзнув­шего выставить их выпукло и ярко на всенародные очи! Ему не собрать народных рукоплесканий, ему не зреть признательных слез и единодушного восторга взволно­ванных им душ, к нему не полетит навстречу шестнад­цатилетняя девушка с закружившеюся головою и герой­ским увлеченьем, ему не позабыться в сладком обаянье им же исторгнутых звуков; ему не избежать, наконец, от современного суда, лицемерно-бесчувственного совре­менного суда, который назовет ничтожными и низкими им лелеянные созданья, отведет ему презренный угол в ряду писателей, оскорбляющих человечество, придаст ему качества им же изображенных героев, отнимет от него и сердце, и душу, и божественное пламя таланта. Ибо не признает современный суд, что равно чудны стекла, озирающие солнцы и передающие движенья незамечен­ных насекомых; ибо не признает современный суд, что много нужно глубины душевной, дабы озарить картину, взятую из презренной жизни, и возвести ее в перл созданья; ибо не признает современный суд, что высо­кий восторженный смех достоин стать рядом с высоким лирическим движеньем и что целая пропасть между ним и кривляньем балаганного скомороха! Не признает сего современный суд и все обратит в упрек и поношенье не­признанному писателю, без разделенья, без ответа, без участья, как бессемейный путник, останется он один посре­ди дороги. Сурово его поприще, и горько почувствует он свое одиночество.

И долго еще определено мне чудной властью идти об руку с моими странными героями, озирать всю громад­но несущуюся жизнь, озирать ее сквозь видный миру смех и незримые, неведомые ему слезы! И далеко еще то время, когда иным ключом грозная вьюга вдохновенья подымется из облеченной в святый ужас и блистанье главы и почуют в смущенном трепете величавый гром других речей...

Рассуждения автора могут выражаться в форме глу­боких философских обобщений, сентенций, а иног­да и в форме шуточных заключений и выводов, как, например, размышления А.П. Чехова о чихании в рас­сказе "Смерть чиновника":

В один прекрасный вечер не менее прекрасный эк­зекутор, Иван Дмитрич Червяков, сидел во втором ря­ду кресел и глядел в бинокль на "Корневильские коло­кола". Он глядел и чувствовал себя на верху блажен­ства. Но вдруг... В рассказах часто встречается это "но вдруг". Авторы правы: жизнь так полна внезапностей! Но вдруг лицо его поморщилось, глаза подкатились, ды­хание остановилось... он отвел от глаз бинокль, нагнулся и... апчхи!!! Чихнул, как видите. Чихать никому и ни­где не возбраняется. Чихают и мужики, и полицеймей­стеры, и иногда даже и тайные советники. Все чихают. Червяков нисколько не сконфузился.

Определение как функционально-смысловой тип ре­чи распространено преимущественно в научной литературе и заключается в том, что определяемое по­нятие соотносится с ближайшим родом, к которому оно принадлежит, при этом даются признаки (или при­знак), являющиеся особенными для данного понятия (видовое отличие).

Например:

Флотация — один из способов обогащения полезных ископаемых, основанный на принципе всплывания из­мельченных частей ископаемого на поверхность вместе с пузырьками воздуха

Определение раскрывается, развивается в объяс­нении. Вот, к примеру, объяснение понятия флота­ции:

Суть флотации в том, чтобы вынести на поверхность ванны тяжелые минеральные частички. Это делают воз­душные пузырьки, которые хорошо прилипают только к веществам полезным. А пустая порода идет на дно. Но вынести наверх "полезную" частицу мало, ее нужно еще удержать на плаву. И если бы у пузырьков не бы­ло прочных стенок и пенной одежды, если бы они лопа­лись, как лопаются обычные пузырьки воздуха, обога­тительные установки не могли бы работать.

Определение чаще встречается в научных текстах, объяснение — в научно-популярных, в языке массо­вой коммуникации. Но нередко они выступают совме­стно — определение сопрождается объяснением.

До сих пор мы рассматривали функциональные типы речи по отдельности. Однако реально, например в ху­дожественном произведении, очень редко встречаются чисто описательные или чисто повествовательные кон­тексты. Это можно было заметить и в приводивших­ся выше примерах. Гораздо чаще встречается совме­щение повествования и описания. Дополняя друг друга, они нередко сливаются настолько органично, что порой трудно их разграничить. Вот характерный пример. Кон­текст начинается повествовательным предложением и сразу переходит в описание:

Однажды, возвращаясь домой, я нечаянно забрел в какую-то незнакомую усадьбу. Солнце уже спряталось, и на цветущей ржи растянулись вечерние тени. Два ряда старых, тесно посаженных, очень высоких елей стояли как две сплошные стены, образуя мрачную красивую аллею.

Далее снова следует повествование:

Я легко перелез через изгородь и пошел по этой аллее, скользя по еловым иглам, которые тут на вершок покрывали землю.

И далее снова описание:

Было тихо, темно, и только высоко на вершинах кое-где дрожал яркий золотой свет и переливал радугой в сетях паука. Сильно, до духоты пахло хвоей.

Затем опять действие, за которым следует описание.

Потом я повернул на длинную липовую аллею. И туг тоже запустение и старость, прошлогодняя листва пе­чально шелестела под ногами, а в сумерках между де­ревьями прятались тени (А.П. Чехов).

Как видим, элементы повествования и описания органически слиты. Без такого слияния текст приоб­рел бы протокольный характер. И. Р. Гальперин спра­ведливо считает, что синтез повествовательного и опи­сательного контекстов является характерной чертой языка художественной прозы.

Но что же определяет смену, чередование повест­вования и описания? Прежде всего образность изло­жения. Анализируя приведенный чеховский отрывок, И. Р. Гальперин пишет: "Читатель как бы идет вместе с персонажем и наблюдает сменяющиеся картины ок­ружающей природы. Эта образность достигается поч­ти достоверными временными и пространственными характеристиками, а также синэстетическим воздей­ствием — "сильно, до духоты пахло хвоей".

Характеристики

Список файлов учебной работы