murakami_slushaj_pesnyu_vetra (Антология Харуки Мураками), страница 5

-- Одежду принеси.

-- Какую?

Не вынимая сигареты изо рта, она закрыла глаза.

-- Все равно. Только ничего не спрашивай, умоляю.

Я открыл дверцу шкафа, немного порылся, выбрал голубое платье без рукавов и подал

ей. Оставаясь без белья, она надела платье через голову, сама застегнула молнию на спине и

еще раз вздохнула.

-- Мне пора.

-- Куда?

-- Да на работу...

Она сказала это, как сплюнула. Потом, пошатываясь, встала. Я продолжал сидеть на

краю кровати и бессмысленно смотрел, как она умывается и причесывается.

Комната была прибрана, но лишь до известного предела, выше которого наступало

равнодушие -- оно разливалось в воздухе и давило мне на нервы. Площадь в шесть татами (*2)

была вся заставлена стандартной дешевенькой мебелью. Оставшегося пространства хватило

бы на одного лежачего -- и в этом пространстве она стояла, расчесывая волосы.

-- А что за работа?

-- Тебя не касается.

В общем-то, конечно...

Я молча докуривал сигарету. Стоя спиной ко мне, она гляделась в зеркало и растирала

кончиками пальцев черноту под глазами.

-- Времени сколько? -- снова спросила она.

-- Десять минут.

-- Уже опаздываю. Давай-ка ты тоже одевайся и иди домой. -- Она сбрызнула

одеколоном подмышки. -- У тебя ведь есть дом?

-- Есть, -- буркнул я и натянул майку. Продолжая сидеть на кровати, еще раз бросил

взгляд в окно. -- Тебе куда ехать?

-- В сторону порта. А что?

-- Я тебя подброшу. Чтоб не опоздала.

Не выпуская щетки из руки, она уставилась на меня и, казалось, вот-вот расплачется.

Если она поплачет, -- думал я, -- то ей обязательно полегчает. Но она так и не заплакала.

-- Слушай, что я тебе скажу, -- сказала она. -- Конечно, я перебрала и была пьяная. То

есть, какая бы дрянь со мной ни приключилась, отвечаю я сама.

Сказав это, она деловито похлопала рукояткой щетки по ладони. Я молча ждал, что она

скажет дальше.

-- Так или не так?

-- Ну, так...

-- Но спать с девушкой, когда она лишилась сознания -- низость!

-- Так я же ничего не делал...

Она чуть помолчала, как бы сдерживая свое кипение.

-- Хорошо, а почему я тогда была голая?

-- Ты сама разделась.

-- Не верю!

Она бросила щетку на кровать и принялась засовывать в сумочку бумажник, помаду,

таблетки от головной боли и разные другие мелочи.

-- Вот ты говоришь, что ничего не делал. А доказать сможешь?

-- Может, ты сама как-нибудь проверишь?

-- А как?!

Она казалась сердитой не на шутку.

-- Я тебе клянусь.

-- Не верю!

-- Тебе остается только верить, -- сказал я. И мне сразу стало неприятно.

Прекратив надоевший разговор, она вытолкала меня наружу, вышла следом сама и

заперла дверь.

Вдоль реки тянулась асфальтовая дорога. Не обмениваясь ни единым словом, мы дошли

по ней до пустыря, где стояла моя машина. Пока я протирал салфеткой лобовое стекло, она

недоверчиво обошла вокруг и уставилась на коровью морду, размашисто намалеванную

белой краской на капоте. В носу у коровы было большое кольцо, а в зубах она держала

белую розу и вульгарно улыбалась.

-- Это ты нарисовал?

-- Нет, это еще до меня.

-- А почему вдруг корова?

-- И в самом деле, -- сказал я.

Она отступила на два шага назад и еще раз посмотрела на коровью морду. Потом сжала

губы, будто бы в запоздалой досаде на то, что вдруг разговорилась, и села в машину.

Внутри было ужасно жарко. До самого порта она молчала, вытирая полотенцем

струящийся пот и беспрестанно куря. Она закуривала, делала три затяжки, внимательно

смотрела на фильтр, словно проверяя, отпечаталась ли помада, после чего засовывала

сигарету в пепельницу и доставала новую.

-- Слушай, я опять насчет вчерашнего. Что я там говорила-то? -- неожиданно спросила

она, уже перед выходом из машины.

-- Да разное...

-- Ну хоть что-нибудь вспомни.

-- Про Кеннеди.

-- Кеннеди?

-- Про Джона Ф. Кеннеди.

Она покачала головой и вздохнула.

-- Ничего не помню.

Вылезая, она молча засунула за зеркало заднего вида бумажку в тысячу иен.

10.

Стояла страшная жара. В раскаленном воздухе можно было варить яйца.

Я открыл тяжеленную дверь "Джей'з Бара", по обыкновению навалившись на нее

спиной, и глотнул кондиционированного воздуха. Застоявшиеся запахи табака, виски,

жареного картофеля, подмышек и канализации аккуратно накладывались друг на друга, как

слои немецкого рулета.

Как обычно, я занял место в конце стойки, прислонился спиной к стене и оглядел

публику. Три французских моряка в непривычной глазу форме, с ними две женщины,

парочка двадцатилетних -- и все. Крысы не было.

Я заказал пиво, а к нему сэндвич с мясом и кукурузой. Потом достал книгу, чтобы

скоротать время до прихода Крысы.

Минут через десять вошла женщина лет тридцати в безобразно ярком платье, с грудями,

налитыми, как два грейпфрута. Она села через стул от меня, точно так же оглядела

помещение и заказала себе "гимлет" (*3). Отпив глоток, она встала и до одурения долго

говорила по телефону -- затем перекинула через плечо сумочку и отправилась в уборную.

На протяжении сорока минут это повторялось три раза. Глоток "гимлета", долгий

телефонный разговор, сумочка, уборная.

Передо мной появился бармен Джей. "Задницу не протер еще?" -- спросил он с кислым

видом. Хоть и китаец, а по-японски он говорил гораздо лучше моего.

Третий раз вернувшись из уборной, женщина огляделась вокруг, скользнула на соседнее

со мной место и тихо произнесла:

-- Извините ради бога, у вас мелочи не найдется?

Я кивнул, выгреб из кармана мелочь и высыпал ее на стойку. Тринадцать

десятииеновых монет.

-- Спасибо. Очень помогли. А то я бармену уже надоела -- разменяй, да разменяй...

-- Не стоит... Вы избавили меня от ненужной тяжести.

Она приветливо кивнула, проворно сгребла мелочь и ушмыгнула к телефону.

Я захлопнул книгу. Джей по моей просьбе поставил на стойку переносной телевизор, и

под пиво я принялся смотреть прямую трансляцию бейсбольного матча. Игра была не кое-

какая. В одном только четвертом сете у двух питчеров (*4) отбили шесть подач, причем два

хита принесли по очку. Один из полевых игроков, не выдержав позора, повалился на траву

в приступе анемии. Пока питчеров меняли, запустили рекламу. Шесть роликов подряд --

про пиво, страхование, витамины, авиакомпанию, картофельные чипсы и гигиенические

салфетки.

Французский моряк, видимо, потерпев с женщинами неудачу, остановился у меня за

спиной со стаканом пива в руке и спросил по-французски, что я смотрю.

-- Бейсбол, -- ответил я по-английски.

-- Бейсбол?

В двух словах я объяснил ему правила. Вот этот мужик кидает мячик, этот лупит по

нему палкой; пробежал круг -- заработал очко. Моряк минут пять пялился в телевизор, а

когда началась реклама, спросил, почему в музыкальном автомате нет пластинок Джонни

Алиди.

-- Непопулярен, -- сказал я.

-- А кто из французских певцов популярен?

-- Адамо.

-- Это бельгиец.

-- Тогда Мишель Польнарефф.

-- Мерде (*5).

Сказав это, моряк ушел к своему столику.

С началом пятого сета женщина наконец вернулась.

-- Спасибо. Давай я тебя чем-нибудь угощу.

-- Да зачем, не надо...

-- Пока долг не верну, не успокоюсь -- такой характер.

Попытка улыбнуться поприветливей удалась неважно, и я молча кивнул. Она поманила

пальцем Джея: "Ему пиво, мне гимлет". Джей ответил тремя выразительными кивками и

исчез за стойкой.