murakami_slushaj_pesnyu_vetra (Антология Харуки Мураками), страница 9

-- В университете учусь. В Токио.

-- На каникулы приехал?

-- Ага.

-- И что ты изучаешь?

-- Биологию. Животных люблю.

-- Я тоже люблю.

Допив остатки пива, я взял горсть картофельных чипсов.

-- А вот знаешь... В Бхагалпуре был знаменитый леопард -- за три года он съел триста

пятьдесят индусов.

-- Неужели?

-- Далее: английский полковник Джим Корбетт по прозвищу "Гроза леопардов" за

восемь лет застрелил, считая этого, сто двадцать пять леопардов и тигров. А ты все равно

будешь любить животных?

Она потушила сигарету, отпила вина и восхищенно посмотрела на меня:

-- Нет, ты оригинал!

21.

Пару недель спустя после смерти моей третьей подруги я читал "Ведьму" Жюля

Мишле (*8). Великолепная книга. Там был такой пассаж:

"Верховный судья Реми Лоренский отправил на костер восемьсот ведьм и очень

гордился своей политикой устрашения. Один раз он сказал: "Я славен своей

справедливостью настолько, что шестнадцать схваченных на днях пленниц удавились сами,

не дожидаясь палача"."

"Я славен своей справедливостью"... Просто потрясающе!

22.

Зазвонил телефон.

Мне было не оторваться от важного занятия: я освежал специальным лосьоном лицо,

докрасна обожженное солнцем в бассейне. Лишь на десятом звонке я смахнул с лица ватные

узоры в решеточку, поднялся со стула и взял трубку.

-- Здравствуй, это я.

-- Привет.

-- Ты что сейчас делал?

-- Ничего.

Все лицо горело; я вытер его висевшим на шее полотенцем.

-- Спасибо за вчерашний вечер. Давно так не отдыхала.

-- Это хорошо.

-- М-м-м... Ты тушенку любишь?

-- Люблю.

-- Я тут ее много наготовила, мне столько и за неделю не съесть. Поможешь?

-- Чего б не помочь?

-- Тогда через час приходи. Если опоздаешь, выкину все в помойное ведро. Понял?

-- Ага.

-- Просто я ждать не люблю.

Она сказала это и бросила трубку, не дав мне даже раскрыть рта.

Я повалился на диван и минут десять глядел в потолок, слушая хит-парад, который

передавали по радио. Потом чисто выбрился под горячим душем. Надел рубашку и

бермудские шорты, только что из химчистки. Вечер стоял замечательный. Я проехался

вдоль морского берега, любуясь закатом, а перед самым выездом на шоссе купил две

бутылки холодного вина и пачку сигарет.

Пока она освобождала стол и расставляла на нем безупречно белую посуду, я откупорил

бутылку при помощи фруктового ножа. Комната была полна горячим, влажным паром от

тушенки.

-- Даже не думала, что будет так жарко. Просто ад какой-то...

-- В аду жарче.

-- Ты что, там был?

-- Люди рассказывают. Когда там становится до того жарко, что крыша едет, то тебя

переводят в место попрохладнее. Чуть отойдешь -- и опять в пекло.

-- Как в сауне.

-- Именно. Но есть и такие, которых обратно не посылают, потому что они уже

чокнулись.

-- И что с ними делают?

-- Отправляют в рай. Чтобы они там белили стены. В раю ведь как -- стены должны

быть идеально белые. Чуть какое пятнышко, уже непорядок. Это ведь рай! Вот они и белят

их с утра до вечера, портят себе бронхи.

Больше она не задавала никаких вопросов. Я тщательно выбрал кусочки пробки,

плававшие в бутылке и разлил вино по стаканам.

-- Холодное вино -- горячее сердце, -- сказала она, когда мы чокнулись.

-- Это откуда?

-- Из рекламы. Холодное вино -- горячее сердце. Не видел?

-- Нет.

-- Телевизор не смотришь?

-- Редко. Раньше часто смотрел. Больше всего нравилось кино про Лэсси. Пока самая

первая собака играла.

-- Ну да, ты ведь животных любишь.

-- Ага.

-- Если б у меня время было, я бы с утра до вечера смотрела. Все подряд. Вот, скажем,

вчера показывали диспут между биологом и химиком. Не видел?

-- Нет.

Она отпила вина и покачала головой, как бы вспоминая.

-- Там было про Пастера. Он обладал силой научной интуиции.

-- Силой Научной Интуиции?

-- Ну, короче... Обычно ученые рассуждают так: A равно B, а B равно C -- значит, A

равно C. Что и требовалось доказать. Правильно?

Я кивнул.

-- А Пастер был не такой. У него в голове только и было, что A равно C. Безо всяких

доказательств. Его правоту доказала история. Он за свою жизнь сделал несчетное

множество ценнейших открытий.

-- Ну да, прививки от оспы...

Она поставила стакан на стол и посмотрела на меня с негодованием.

-- Прививки от оспы -- это Дженнер! Как ты в университет-то поступил?

-- А, вспомнил: антитела! И низкотемпературная стерилизация.

-- Правильно.

Она рассмеялась с каким-то торжеством, не показывая зубов. Допила вино и налила

себе еще.

-- В диспуте эту способность называли научной интуицией. У тебя такая есть?

-- Практически нет.

-- А если бы была?

-- Ну, наверное, пригодилась бы для чего-нибудь. Например, когда с девчонкой спишь,

могла бы понадобиться.

Она засмеялась и ушла на кухню, вернувшись оттуда с кастрюлей тушенки, миской

салата и нарезанной булкой. Из широко раскрытого окна повеяло, наконец, прохладой.

Мы принялись не спеша ужинать под пластинку. Она задавала вопросы -- в основном

про университет и про жизнь в Токио. Разговор был не самый содержательный. Про

эксперименты на кошках ("Мы их не убиваем, ты что! Это психологические опыты!", --

врал я, за два месяца умертвивший тридцать шесть кошек и котят), про демонстрации и

забастовки... Был показан зуб, сломанный полицейским.

-- А отомстить ему ты не хочешь? -- спросила она.

-- Вот еще...

-- А почему? Я на твоем месте отыскала бы его и все зубы повыбивала молотком.

-- Во-первых, я -- это я. Во-вторых, все уже закончено. А в третьих, у них там все рожи

одинаковые -- как я его найду?

-- Выходит, и смысла нет?

-- Какого смысла?

-- Что тебе зуб выбили?

-- Выходит, что нет.

Она издала стон разочарования и отправила в рот кусок тушенки.

После кофе мы помыли с ней посуду на тесной кухне, вернулись к столу и закурили под

Манхэттэнский Джазовый Квинтет.

На ней были просторные шорты и рубашка из тонкой ткани, сквозь которую отчетливо

проглядывали соски. Вдобавок наши ноги несколько раз сталкивались под столом --

каждый раз я понемногу краснел.

-- Как ужин? Понравился?

-- Очень.

Она слегка закусила нижнюю губу.

-- Почему ты сам ничего не говоришь, пока тебя не спросят?

-- Да как-то... Привычка... Вечно забываю сказать самое важное.

-- Можно дать тебе совет?

-- Давай.

-- Избавляться надо от такой привычки. Она может тебе дорого стоить.

-- Да, наверное. Но это как машина со свалки: что-нибудь одно выправишь, сразу

другое в глаза кидается.

Она рассмеялась и поставила другую пластинку -- теперь запел Марвин Гэй. Стрелки

часов подходили к восьми.

-- А ботинки что -- сегодня можно не чистить?

-- Перед сном почищу. Вместе с зубами.

Продолжая разговаривать, она поставила на стол худенькие локти, поудобнее положила

на руки подбородок и уставилась на меня. Это нервировало. Чтобы отвести глаза, я

закуривал, несколько раз с фальшивым интересом устремлял взгляд в окно -- но, наверное,

становился от этого только смешнее.

-- Вот теперь можно и поверить, -- сказала она.

-- Во что?

-- В то, что ты тогда ничего со мной не делал.

-- Почему ты так думаешь?

-- Рассказать?

-- Не надо.

-- Так и знала. -- Она усмехнулась, налила мне вина и вдруг посмотрела в темноту за

окном, как будто что-то вспомнив. -- Я иногда вот о чем думаю: хорошо было бы жить,