murakami_slushaj_pesnyu_vetra (Антология Харуки Мураками), страница 10

никому не мешая! Как по-твоему, это возможно?

-- Даже не знаю...

-- Ну вот скажи: я тебе не мешаю?

-- Абсолютно.

-- Я имею в виду: сейчас.

-- Ну да, сейчас.

Она тихонько протянула руку через стол, взяла мою и, подержав ее некоторое время,

отпустила.

-- Завтра уезжаю.

-- Куда?

-- Еще не решила. Хочу куда-нибудь, где тихо и прохладно. На недельку.

Я кивнул.

-- Как вернусь, позвоню.

*

Ведя машину домой, я вдруг вспомнил свое первое свидание с девчонкой. Это было

семь лет назад. От начала свидания и до его конца я как будто задавал ей один и тот же

вопрос: "Тебе не скучно?".

Мы смотрели с ней кино с Элвисом Пресли в главной роли. Там была песня с такими

словами:

Мы были в ссоре,

И я послал письмо.

Просил прощенья,

Но не дошло оно.

Пришло обратно,

Пришло назад.

Неточен адрес,

Неверен адресат...

Время течет слишком быстро.

23.

Третья девчонка, с которой я спал, называла мой пенис "raison d'etre". "Оправдание

бытия".

*

Когда-то я подумывал написать небольшое эссе про человеческие raison d'etre.

Написать не написал, но в процессе обдумывания завел себе замечательную привычку --

все на свете переводить в численный эквивалент. Эта привычка не отпускала меня месяцев

восемь. Когда я ехал в электричке, то пересчитывал пассажиров. Когда шел по лестнице --

считал ступеньки. А когда совсем нечем было заняться, измерял себе пульс. Согласно

записям, за это время, а именно с пятнадцатого августа 1969 года по третье апреля

следующего, я посетил 358 лекций, совершил 54 половых акта и выкурил 6921 сигарету.

Я всерьез полагал тогда, что подобные численные эквиваленты о чем-то поведают

людям. А коль скоро существует это "что-то", о чем они поведают, то со всей

очевидностью существую и я! Оказалось однако, что в действительности людям нет

никакого дела до числа сигарет, которые я выкурил, или количества ступенек, на которые я

поднялся. Им нет дела даже до размеров моего пениса. Так я потерял из виду свои raison

d'etre и остался один-одинешенек.

*

Узнав о ее смерти, я выкурил 6922-ю сигарету.

24.

В этот вечер Крыса не выпил ни капли пива, что было тревожным знаком. Вместо пива

он заглотнул в один присест пять порций виски со льдом.

Мы убивали время за игрой в пинбол (*9), который примостился в полутемном дальнем

углу. За известное количество мелочи эта хреновина предоставляет вам известное

количество убитого времени. Крыса, однако, ко всему относился серьезно. Так что две мои

победы в шести играх были едва ли не чудом.

-- Эй, чего с тобой случилось-то?

-- Ничего, -- отвечал Крыса.

Вернувшись к стойке, мы выпили -- я пива, он виски. Затем принялись слушать одну за

другой пластинки из музыкального автомата, все подряд-- молча, не обмениваясь ни

словом. "Everyday people", "Woodstock", "Spirit in the sky", "Hey there, lonely girl"...

-- У меня к тебе просьба, -- сказал Крыса.

-- Какая?

-- Да встретиться кое с кем...

-- С женщиной?

Чуть помявшись, он кивнул.

-- А почему просьба ко мне?

-- Кого же мне еще просить? -- сказал Крыса скороговоркой и отхлебнул от шестой

порции. -- Костюм и галстук у тебя есть?

-- Есть. Только...

-- Тогда завтра в два. Слушай, а бабы, они вообще что едят?

-- Подметки от ботинок.

-- Да ну тебя...

25.

Любимым лакомством Крысы были свежеиспеченные оладьи. Он накладывал их сразу

по нескольку в глубокую тарелку, разрезал ножом на четыре части и выливал сверху

бутылку кока-колы.

Когда я впервые попал к Крысе домой, он как раз поглощал это неаппетитное блюдо за

столом, выставленным на воздух, под ласковые лучи майского солнца.

-- Такая жратва хороша тем, -- объяснил он мне, -- что объединяет свойства еды и

питья.

В обширном, густом саду собирались птицы всевозможных видов и расцветок. Они

усердно клевали попкорн, в изобилии рассыпанный на лужайке.

26.

Хочу рассказать о своей третьей подружке.

Рассказывать про людей, которых больше нет, всегда трудно. А про женщин, которые

умерли в молодости, еще труднее. Они ведь навсегда остались молодыми...

А мы, оставшиеся жить, стареем. Каждый год, каждый месяц и каждый день. Мне

иногда кажется, что я старею каждый час. И что самое страшное, так оно и есть.

*

Она была отнюдь не красавица. Хотя что это за выражение: "отнюдь не красавица"?

Правильнее будет сказать так: "Она не была красавицей в той мере, в какой ей подобало бы

быть".

У меня есть только одна ее фотография. На обороте подписано: "август 1963 г.". Год,

когда продырявили голову президенту Кеннеди. Морская дамба в каком-то дачном месте --

она сидит и натянуто улыбается. Коротко постриженные волосы в стиле Джин Себерг (*10)

(хотя, признаться, мне эта прическа больше напоминала Аушвиц), и длинное платье в

красную клетку. Во всем этом есть известная неуклюжесть, но красоты она не загораживает.

Той красоты, которая пробивает сердце до самых потаенных уголков.

Приоткрытые губы. Миниатюрный, слегка вздернутый нос. На широком лбу

непринужденная челка, явно собственной работы. Чуть припухшие щеки, и на одной --

едва заметный след от прыщика...

На фотографии ей четырнадцать. Самый красивый момент в ее жизни, уместившейся в

двадцать один год. Можно только гадать, куда потом все это ушло. По какой причине, с

какой целью... Я не знаю. И никто не знает.

*

"Я поступила в университет, чтобы получить небесное откровение", -- сказала она как-

то раз на полном серьезе. Дело было в четвертом часу, мы лежали голые в постели. Я

поинтересовался, что это за штука -- небесное откровение.

"Разве это можно объяснить?" -- сказала она. И чуть позже добавила: "Это спускается

с неба, как крылья ангелов."

Я попытался вообразить крылья ангелов, спускающиеся с неба прямо в

университетский двор. Издалека они напоминали бумажные салфетки.

*

Почему она умерла, не ясно никому. Мне сдается даже, что она и сама этого толком не

понимала.

27.

Мне снился неприятный сон.

Я был большой черной птицей и летел над джунглями, направляясь к западу. На моих

крыльях налипли черные сгустки крови из глубокой раны. Западный склон неба затягивали

зловещие черные облака. Поблизости чувствовался запах мелкого дождя.

Снов я давно не видел. Потребовалось время, чтобы понять: это сон.

Вскочив с кровати и смыв под душем противный пот, я позавтракал тостами и

яблочным соком. От табака и пива в горле першило, точно туда напихали старой ваты.

Покидав посуду в мойку, я извлек из гардероба легкий коричневато-зеленый костюм,

идеально отглаженную рубашку и черный галстук, отнес все это в гостиную и уселся там

перед кондиционером.

В телевизионных новостях торжественно обещали самый жаркий день за все лето. Я

выключил телевизор, сходил в комнату к брату, выудил несколько книг из огромной горы и

завалился с ними на диван.

Два года назад мой старший брат без объявления причин умотал в Америку, оставив

после себя кучу книг и одну подругу. Иногда я с ней обедал. Она говорила, что мы с братом

очень похожи.

-- В чем? -- спрашивал я удивленно.

-- Во всем, -- отвечала она.

Может, оно и в самом деле так. Думаю, дело здесь в ботинках, которые мы по очереди

чистили десять с лишним лет.

Часы показали двенадцать. С отвращением думая о жаре, я завязал галстук и надел