murakami_slushaj_pesnyu_vetra (Антология Харуки Мураками)

Оцените этот текст:Не читал10987654321 ПрогнозСодержаниеFine HTMLtxt(Word,КПК)gZipLib.ru htmlХаруки Мураками. Слушай песню ветра

---------------------------------------- -----------------------

© Харуки Мураками, 1979

роман

© Перевод В.Смоленского(vadim@u-aizu.ac.jp), 1999

http://wwwsv1.u-aizu.ac.jp/~vadim/rus/

Haruki Murakami ("Kaze-no uta-o kike"), роман, 1979

Источник: сайт "Виртуальные Суси"

http://wwwsv1.u-aizu.ac.jp/~vadim/sushi/ HM/Kaze.html

---------------------------------------- -----------------------

1.

"Такой вещи, как идеальный текст, не существует. Как не существует идеального

отчаяния".

Это сказал мне один писатель, с которым я случайно познакомился в студенческие

годы. Что это означало на самом деле, я понял значительно позже, но тогда это служило, по

меньшей мере, неким утешением. Идеальных текстов не бывает -- и все.

Тем не менее, всякий раз, как дело доходило до того, чтобы что-нибудь написать, на

меня накатывало отчаяние. Потому что сфера предметов, о которых я мог бы написать,

была ограничена. Например, про слона я еще мог что-то написать, а вот про то, как со

слоном обращаться -- уже, пожалуй, ничего. Такие дела.

Восемь лет передо мной стояла эта дилемма. Целых восемь лет. Срок немалый.

Но пока продолжаешь учиться чему-то новому, старение не так мучительно. Это если

рассуждать абстрактно.

С двадцати с небольшим лет я все время стараюсь жить именно так. Не сосчитать,

сколько из-за этого мне досталось болезненных ударов, обмана, непонимания -- но в то же

время и чудесного опыта. Являлись какие-то люди, заводили со мной разговоры, с грохотом

проносились надо мной, как по мосту, и больше не возвращались. Я же тихо сидел с

закрытым ртом, ничего не рассказывая. И так встретил последний год, который оставался

мне до тридцатника.

А сейчас думаю: дай-ка расскажу.

Конечно, это не решит ни одной проблемы, и, боюсь, после моего рассказа все

останется на своих местах. В конце концов, написание текста не есть средство

самоисцеления -- это всего лишь слабая попытка на пути к самоисцелению.

Однако, честно все рассказать -- чертовски трудно. Чем больше я стараюсь быть

честным, тем глубже тонут во мраке правильные слова.

Я не собираюсь оправдываться. По крайней мере, написанное здесь -- это лучшее, что я

могу на сегодня. Прибавить нечего. А еще вот что я думаю. Вдруг, забравшись в будущее --

на несколько лет или даже десятилетий -- я обнаружу там себя спасенным? Тогда мои

слоны вернутся на равнину, и я найду для мира слова красивее тех, что имею сейчас.

*

В том, что касается сочинительства, я многому учился у Дерека Хартфильда. Можно

сказать, практически всему. Сам Хартфильд, к сожалению, был писателем во всех

отношениях бесплодным. Если почитаете, сами увидите. Нечитабельный текст, дурацкие

темы, неуклюжие сюжеты. Однако, несмотря на все это, он был одним из тех немногих

писателей, которые могли из текста сделать оружие. Я думаю, что будучи поставлен рядом

со своими современниками, такими, как Хэмингуэй или Фитцжеральд, он определенно не

проиграл бы им битвы. Просто ему, Хартфильду, до конца дней не удавалось четко

определить, кто же его противник. Собственно, в этом и состояло его бесплодие.

Восемь лет и два месяца он вел эту бесплодную битву, а потом умер. Солнечным

воскресным утром в июне 1938 года, держа в правой руке портрет Гитлера, а в левой --

зонтик, он прыгнул с крыши Эмпайр Стэйт Билдинг. Смерть его, равно как и жизнь, особых

разговоров не вызвала.

Первая из книг Хартфильда попала мне в руки случайно -- они не переиздавались. Я

перешел тогда во второй класс школы средней ступени и страдал от кожной болезни в паху.

Мой дядя, подаривший мне эту книгу, через три года заболел раком кишечника. Его

искромсали вдоль и поперек, напихали пластиковых трубок во все входы и выходы -- и,

претерпев эти муки, он умер. Последний раз я видел его коричневым и сморщенным,

похожим на хитрую обезьянку.

*

Всего у меня было три дяди -- еще один умер в предместьях Шанхая. Через два дня

после окончания войны он наступил на им же зарытую мину. Единственный дядя,

оставшийся в живых, стал фокусником и ездит по всей стране, выступая на горячих

источниках.

*

Хартфильд так высказался о хорошем тексте: "Процесс написания текста есть не что

иное, как подтверждение дистанции между пишущим и его окружением. Не чувства нужны

здесь, а измерительная линейка." ("Что плохого, если вам хорошо?", 1936г.)

Зажав в руке измерительную линейку, я начал робко осматриваться вокруг себя. Это

было как раз в год смерти президента Кеннеди -- выходит, прошло уже 15 лет. Целых 15

лет я был занят выкидыванием всего и вся. Как из самолета с поломавшимся мотором для

облегчения веса выкидывают сначала багаж, потом сидения, а в конце концов и без того

несчастного бортпроводника, так и я 15 лет выкидывал всякую всячину -- но взамен почти

ничего не поимел.

Уверенности в том, что я делал это правильно, у меня быть не может. Стало легче, это

несомненно -- но становится жутко при мысли о том, что останется от меня, когда

придется встретить смерть. После кремации -- неужели одни косточки?

"Когда душа темна, видишь только темные сны. А если совсем темная -- то и вовсе

никаких." Так всегда говорила моя покойная бабушка.

Первое, что я сделал в ночь, когда бабушка умерла -- протянул руку и тихонько

опустил ей веки. В это мгновение сон, который она видела 79 лет, тихо прекратился, как

короткий летний дождь, бивший по мостовой. Не осталось ничего.

*

И еще насчет текста. Последний раз.

Написание текста для меня -- процесс мучительный. Бывает, за целый месяц ничего

путного не написать. Еще бывает, что пишешь три дня и три ночи -- а написанное потом

все истолкуют как-нибудь не так.

Но вместе с тем, написание текста -- процесс радостный. Ему гораздо легче придать

смысл, чем жизни со всеми ее тяготами.

Когда подростком я обратил внимание на этот факт, то так удивился, что добрую

неделю ходил как онемевший. Казалось, стоит мне чуть пошевелить мозгами, как весь мир

поменяет свои ценности, и время потечет по-другому... Все будет, как я захочу.

К сожалению, лишь значительно позже я обнаружил, что это ловушка. Я разделил свой

блокнот линией на две половины и выписал в правую все, чего достиг за это время, а в

левую -- все, что потерял. Потерял, растоптал, бросил, принес в жертву, предал... До конца

перечислить так и не смог.

Между нашими попытками что-то осознать и действительным осознанием лежит

глубокая пропасть. Сколь бы длинная линейка у нас ни была, эту глубину нам не промерить.

И то, что я могу здесь передать на бумаге, есть всего лишь перечень. Никакой не роман, и

не литература -- да вообще не искусство. Просто блокнот, разделенный надвое

вертикальной чертой. А что до морали -- ну, может, немножко будет и ее.

Если же вам требуются искусство и литература, то вы должны почитать греков. Ведь

для того, чтобы родилось истинное искусство, совершенно необходим рабовладельческий

строй. У древних греков рабы возделывали поля, готовили пищу и гребли на галерах -- в то

время как горожане предавались стихосложению и упражнениям в математике под

средиземноморским солнцем. И это было искусство.

А какой текст может написать человек, посреди ночи роющийся в холодильнике на

спящей кухне? Только вот такой и может.

Это я о себе.

2.

История началась 8 августа 1970 года и закончилась через 18 дней, то есть 26 августа

того же года.

3.