Диссертация (Русская художественная проза ХХ ‒ начала ХХI века), страница 8

10: 38‒42), где МарфаСавинков Б. В. Конь бледный // Савинков Б. В. Избранное. М.: Политиздат, 1990. С. 354. Далее ссылки на этоиздание приводятся в квадратных скобках вслед за выдержками с указанием фамилии автора.4937отождествляет собой земное начало, а Мария – духовное. «Мало еще, чтобы людибыли свободны, мало еще, чтобы с голоду дети не умирали, чтобы матери слезамине обливались. Нужно еще, нужно, чтобы люди друг друга любили, чтобы Богбыл с ними и в них. Про Бога-то, про любовь-то забыли» [Савинков, с. 320].

Вречи Вани не только слышатся интонации героев Достоевского, но и вновь звучитидея русского народа как народа-«богоносца»: «наш народ, народ Божий, в немлюбовь, с ним Христос. Наше слово – воскресшее слово» [Савинков, с. 320]. Ванядействуетвоимягрядущейреволюции:«крестьянской,христианской,Христовой» [Савинков, с. 320]. Для него есть только два пути: «один, – всепозволено <…> И тогда – Смердяков <…> другой путь, – путь Христов»[Савинков, с. 313]. Но герой по-своему понимает учение Спасителя, извращеннотолкуя Евангелие. «Если любишь, много, по-настоящему любишь, то и убитьтогда можно» [Савинков, с. 313]: «убий <...>, чтобы потом не убивали.

Чтобыпотом люди по-Божьи жили, чтобы любовь освящала мир» [Савинков, с. 337]. Вевангельских строках «нет больше той любви, как если кто положит душу свою задруги своя» (Ин. 15:13), Ваня видит прямой призыв – «не жизнь отдать, а душу<…> нужно крестную муку принять, нужно из любви, для любви на всерешиться» [Савинков, с. 313].Подобное понимание христианской любви нашло широкое распространениевлитературно-философскихкругахначалаХХвека.Л. Н. Андреев,А. М. Ремизов, позже Ю. М. Нагибин, пытались оправдать поступок Иуды,изобразив акт предательства как неумолимый и исторически предопределенныйфакт.

Иуда здесь становится символом сильной личности, способной на поступоки готовой из любви, ради любви, погубить собственную душу. В подтверждениетакого толкования авторы используют евангельские строки: «ибо кто хочет душусвою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обрететее» (Мф. 16: 25), ‒ получившие совершенно иной смысл в новом контексте.Убив генерала-губернатора, Ваня понимает, что совершил «тягчайший грехпротив людей и Бога», однако надеется на милосердие Божие, которое, по его38убеждению, «не имеет границ» [Савинков, с.

356]: «Если крест тяжел, – возьмиего. Если грех велик, – прими его. А Господь пожалеет тебя и простит»[Савинков, с. 313]. Облеченные в подчеркнуто простую, близкую к народной речиформу,мыслиВани становятсявоплощениемчрезвычайно популярногогностического учения, распространившегося во всех слоях общества в периодСеребряного века.В классической русской литературе не было столь дерзкого истолкованияевангельского текста. Так, герой Достоевского Мармеладов, веровавший вбожественное всепрощение, полагает, что его дочь Соня будет помилована ‒подобно библейской блуднице ‒ именно за свою любовь. Продавшая себя радичахоточной мачехи и ее детей, Соня должна получить прощение грехов «за то, чтовозлюбила много...»50, «а кому мало прощается, тот мало любит» (Лк.

7: 47), ‒находим мы подтверждение в евангелии от Луки.Размышляя, в чем же разница между Ваней, который верит во Христа, иневерующим Федором, Жорж со смехом понимает, что в конечном счете различиянет: «Оба убьют. Обоих повесят. Обоих забудут. Разница не в делах, а в словах»[Савинков, с. 348].Рассказчик четко осознает мотивы других членов организации, побудившиеих пойти в террор, однако не способен найти объяснения, почему же сам он здесь:«Счастлив, кто верит в воскресение Христа, в воскрешение Лазаря. Счастливтакже, кто верит в социализм, в грядущий рай на земле. Но мне смешны этистарые сказки, и 15 десятин разделенной земли меня не прельщают. Я сказал: я нехочу быть рабом.

Неужели в этом моя свобода... И зачем мне она? Во имя чего яиду на убийство?» [Савинков, с. 312]. Отказываясь быть рабом человека илирабомБожьим,провозглашаяабсолютнуюсвободу,Джорджотрицаетобоснованность любых правовых и нравственных законов: «Говорят, нельзяубивать. Говорят еще, что министра можно убить, а революционера нельзя.Говорят и наоборот. Я не знаю, почему нельзя убивать <…> Почему для идеи50Достоевский Ф.

М. Полное собрание сочинений: В 30 т. Л.: Наука, 1972 – 1990. Т. 6. 1973. С. 21.39убить – хорошо, для отечества – нужно, а для себя – невозможно? Кто мнеответит?» [Савинков, с. 310, 369]. Данные вопросы становятся ключевыми вповествовании: это та область, с которой рано или поздно сталкивается любойчеловек – вопросы, на которые невозможно получить удовлетворительногоответа, основываясь исключительно на гуманистических идеалах.Не разделяя веры ни Вани, ни Генриха, повествователь видит только двавозможные пути: новозаветный «не убий» [Савинков, с. 318] – и тогда он и всеего окружение вне закона, или ветхозаветный «око за око и зуб за зуб» [Савинков,с.

318] – и тогда сегодняшнего убийцу завтра могут назвать героем, ибо «нетуграни, нету различия» [Савинков, с. 369]. «Я не верую в рай на земле, не верую врай на небе, – признается Жорж. – Я не хочу быть рабом, даже рабом свободным.Вся моя жизнь – борьба. Я не могу не бороться.

Но во имя чего я борюсь, – незнаю. Я так хочу. И я пью вино цельное» [Савинков, с. 370].Повествователю близко мировоззрение саддукеев: «Да разве есть на светелюбовь? Разве Христос воистину воскрес в третий день? Все это слова...»[Савинков,с. 318].Он пытаетсяобрести смыслжизни в чувственныхудовольствиях, к которым, с его точки зрения, относится и любовь. Однако дажесамая сильная страсть оставляет в душе Жоржа лишь привкус тлена: «Всепрошло. Был огонь, теперь тает дым» [Савинков, с. 371]; «Вот пришла женщина ипринесла с собой любовь и милую ласку. Почему эта ласка рождает горе? Почемулюбовь дает не радость, а муку? Я не знаю, я не могу и не пытаюсь узнать»[Савинков, с. 359].Влюбленность в замужнюю Елену разжигает в повествователе мучительнуюревность: «Гнев душит меня. Я говорю себе: его и моя, моя и его.

И его, и его, иего. <…> Я не могу делиться любовью. Я не могу целовать, если целует другой»[Савинков, с. 340, 367]. Елена же, размышляя о свободе и запретах, пересказываетЖоржу его собственные прежние мысли: «Почему люди пишут разные буквы, избукв слагают слова, из слов – законы? <…> Нельзя жить, нельзя любить, нельзядумать. На каждый день есть запрет... <…> Почему я должна любить одного?40<…> В счастье нету греха.

В поцелуях нету обмана» [Савинков, с. 366]. Но теперьгерой ощущает в подобной логике лишь ложь.«Ваня искал Христа, Елена ищет свободу. Мне все равно: пусть Христос,пусть Антихрист, пусть Дионис. Я не ищу ничего. Я ее желаю. И в моем желаниимое право» [Савинков, с. 367], – размышляя таким образом, Джордж приходит квыводу не только о возможности совершения убийства из личных мотивов, «длясебя» [Савинков, с.

369], но и о его правомерности. «До сих пор я имелоправдание: я убиваю во имя идеи, во имя дела... Те, что топили японцев, знали,как я: смерть нужна для России. Но вот я убил для себя. Я захотел и убил. Ктосудья? Кто осудит меня? Кто оправдает?» [Савинков, с. 369].Несмотря на продуманную теорию, избавившись от соперника, рассказчикне обретает желаемого счастья: «Я спрашиваю себя: зачем я убил? Чего я смертьюдобился? Да, я верил: можно убить. А теперь мне грустно: я убил не только его»[Савинков, с. 370], «будто мой разбойничий выстрел выжег любовь, <…> проклятмир и опустел для меня в один час: все ложь и суета» [Савинков, с.

369, 373]. Вданном фрагменте прослеживается связь с еще одним ветхозаветным источникомтеррористического сознания героя – «Книгой Екклезиаста»: «Видел я все дела,какие делаются под солнцем, и вот, всё – суета и томление духа!» [КнигаЕкклезиаста…].НастраницахповестиСавинковвновьзатрагиваетпоставленнуюДостоевским проблему преступления и наказания, но решает ее иначе ‒ не похристиански. Жорж как будто заново озвучивает монолог Раскольникова: «Разве ястарушонку убил? Я себя убил, а не старушонку! Тут-таки разом и ухлопал себя,навеки!..»51.Вслед за Достоевским Савинков включает в сюжетную канву выдержки изЕвангелия, затрагивающие вопросы смерти и вечной жизни.

Помимо рассказа очетверодневном Лазаре писатель от лица Вани также пересказывает встречуМарии с воскресшим Христом и эпизод уверения Фомы. Однако данные вставки51Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: В 30 т. Т. 6. С. 322.41не имеют влияния на мировоззрение повествователя. Жорж многократноцитирует места из Апокалипсиса, веруя лишь в конечное торжество смерти: «Кчему мне слова о грехе? Я могу сказать про себя: “Я взглянул, и вот конь бледныйи на нем всадник, которому имя смерть”. Где ступает ногой этот конь, там вянеттрава, а где вянет трава, там нет жизни, значит, нет и закона. Ибо смерть – незакон.

<...> Нет любви, нет мира, нет жизни. Есть только смерть. Смерть – венец исмерть – терновый венок» [Савинков, с. 334, с. 343].Жизнь без цели и без правил становится для Жоржа невыносимо скучной,утрачивает какой бы то ни было смысл: «Однозвучно тянутся дни, недели, годы.Сегодня, как завтра и вчера, как сегодня.

<…> Та же любовь, та же смерть. <…>Нет черты, нет конца и начала. Водевиль или драма? Клюквенный сок или кровь?Балаган или жизнь? Я не знаю. Кто знает?» [Савинков, с. 371‒372].Н. В. Новикова отмечает, что обыденная жизнь террориста действительноблизка к театральному действу: «переодевание, перевоплощение, смена ролей» –это «“производственная”необходимость» [Новикова,с.