Диссертация (Мифотворчество и религиозно-философские искания Максимилиана Волошина на перепутьях Серебряного века), страница 8

Причем если в произведениях прозаиковреалистического направления, проблема пути получала объективированное разрешение через создание типичных характеров, то в поэзии выдвинулся лирический план.Итак, свойственная эпохе неразделимая связь творчества и личнойсудьбы выразилась во множестве художественных шедевров. Этот периодрусской литературы принято называть Серебряным веком.Золотой век воплотился в творчестве прежде всего А.С. Пушкина, иименно с ним спорят или ведут задушевный разговор писатели и поэтырубежа веков («Мой Пушкин» Марины Цветаевой, «Юбилейное» Владимира Маяковского, речи и статьи Александра Блока и Анны Ахматовой оПушкине).

«Солнце русской поэзии» стало тем высочайшим эталоном, скоторым соотносили себя его наследники.В эпоху рубежа веков проблема взаимоотношения с предшественникамиприобретает чрезвычайную остроту. Самим содержанием проблем, как и попытками их решения, искусство XIX столетия широко и полно вошло в литературную жизнь новой порубежной эпохи, XIX век пережил свое второерождение. Можно сказать, что «»золотой век» как бы абсорбировался «серебряным» и невольно «передовал» ему «функции законопорождающего метатекста культуры приблизительно так же, как «текст античности» передална полтысячелетие ранее сходную роль итальянскому ренессансному гуманизму» [260:11]. Литература и культура порубежья стала носить «резюмирующий характер ко всей предшествующей им традиции.

Они аккумулируют всебе накопленные за века смыслы, художественные решения, эстетическиемодели, мотивы и образы. Становятся энциклопедией всего многообразия37написанного и осмысленного за передыдущие столетия. Это растянутое вовремени наследие собирается в одной точке и складывается в единую мозаику. Разные этапы прошлого сосуществую в настоящем как некая всегдашняяактуальность.

Настоящее их каталогизирует, реаранжирует, выкладывает изэтих текстов былой культуры новые узоры на плоскости сегодняшнего дня,который таким образом размыкается в некое вневременное пространствовечных смыслов» [260:11].Всматриваясь в полемические столкновения начала века, изучая их характер и истоки, мы обнаруживаем, что все многообразие отношений людейэтого времени к искусству XIX столетия может быть условно разграниченона две точки зрения, вокруг которых с большими или меньшими оговоркамимогут бытьсгруппированы и остальные.

Наиболее яркое выражениеодна из них нашла в статьях и высказываниях Максима Горького, другая— в статьях и докладах Александра Блока.Считаярусскую литературупрошлого «феноменом изумительным»,утверждая, что это «лучшее, что создано нами как нацией», Горький вместе стем склонен был думать, что свою историческую миссию она выполнила недо конца, ибо прошла мимо человека волевого, действенного, активного, незаметила его, не сделала его своим героем. «Наша литература, — писал он в«Заметках о мещанстве», — сплошной гимн терпению русского человека, онався пропитана тихим восторгом перед страдальцем-мужичком и удивлением пред его нечеловеческой выносливостью...

На ее глазах из среды народавыходили Ломоносовы, Кольцовы, Никитины, Суриковы, но она не замечала их и забыла отметить в прошломтаких крупныхвыразителейнародной воли, как Разин и другие. Она не искала героев, она любила рассказывать о людях сильных только в терпении, кротких, мягких, мечтающихо рае на небесах, безмолвно страдающих на земле. Все они терпеливо— непременно терпеливо,безгнева,без ропота! — несутнаплечахсвоих гнетущие душу и тело невзгоды, и позор рабской жизни» [116:42].38Иную точку зрения на литературу XIX столетия высказал АлександрБлок.

Для него все происходящее в XX веке было напророчено, предсказанописателями и поэтами предшествующих эпох. Он уподобил объятый революцией Петербург Петербургу Достоевского, а Россию сравнил с гоголевской тройкой.Блоку важны были противоречия общественного развития, подведшиеРоссию к революции, и отражение их в искусстве; в литературе он хотел видеть «пророчества» о грядущем, «предзнаменования», «предсказания».Если реализм ХIХ века стремился приблизить искусство к действительности, познать с его помощью жизнь, то для новой поэзии характерной стала противоположная мысль: жизнь подчиняется законам искусства, и именно оно становится силой, преобразующей реальность.В то же время Максимилиан Волошин как творческая личность воспринимал себя постигающим мир в водовороте истории жизни.

«Водоворот жизни – это было новое понятие, возникшее на почве тех новых форм, в которыеотливалась историческая жизнь России на рубеже XIX – XX в.в. Время какбы ускорило свое движение, стало более насыщенным и более содержательным» [116:11].О водовороте жизни и истории в то время писали многие поэты, писатели, художники и философы. По выражению Александра Блока, «мировой водоворот … засасывает в свою воронку почти всего человека; от личности почти вовсе не остается следа, сама она, если остается еще существовать, становится неузнаваемой, обезображенной, искалеченной.

Был человек – и нестало человека, осталась дрянная вялая плоть и тлеющая душонка» [Т. 3.7:298]. Становится явной проблема перерождения личности, пересозданиячеловеческой судьбы в частности и в целом. Одним из первых на эту проблему откликнулся Максимилиан Волошин, разбирая трагедию Вилье деЛиль-Адана «Аксель», в статье «Апофеоз мечты»: «Все эти идеи ведут лишьк высшему искушению, где предел головокружения, где мысль повисает39одиноко в мировом пространстве без точки опоры, без устремления, без притяжения иного, чем в глубину своего собственного «я».«Мир никогда не будет иметь для тебя смысла иного, чем ты сам дашьему. Возвеличь же себя под его покровами, сообщая ему тот высший смысл,который освободит тебя. И так как никогда ты не сможешь стать вне той иллюзии, которую ты сам себе создал о вселенной, то избери же себе наиболеебожественную»» [86:19].Человек начинает себя воспринимать как индивидуальность, творящуюособый мир, как связующее звено между прошлым и будущим.

Оценивая этуэпоху, о. Георгий Флоровский писал: «Под знаком долженствования будущеенам открывается вернее и глубже, чем под знаком ожиданий или предчувствий… Будущее есть не только нечто взыскуемое и чаемое, но и нечто творимое… Призвание вдохновляет нас именно ответственностью долга»[310:519]. Этот долг воспринимался как причастность к историческим и социальным явлениям. Показательно утверждение Л. Долгополова: «В однихслучаях осознание своей полной причастности к историческим и социальнымизменениям давало возможность личности (будь то писатель или его герой)активно включиться в процесс пересоздания действительности и реальныхчеловеческих отношений.

В других, напротив, порождало мысль о фатальнойподверженности человеческой судьбы вне ее лежащим воздействием, что, всвою очередь, приводило к концепции безысходности и обреченности. В третьих случаях возвышало личность до осознания трагического величия своейсудьбы, когда понимание полной причастности к происходящему в «большом» мире порождало мысль о необратимости и единстве историческогопроцесса и, следовательно, о неизбежности грядущих сдвигов и потрясений.В четвертых – ставило писателя во враждебную по отношению к происходящему во внешнем мире позицию, поскольку на первый план выдвигалосьстремление сохранить свою индивидуальность, не дать ей раствориться в томбурном потоке превращений, столкновений крайних позиций и точек зрения,которым оказалась захвачена жизнь России в начале века» [116:23-24].40С учетом этих тенденций целесообразно рассматривать творчествоМаксимилиана Волошина.

Сам поэт прекрасно понимал, что он вписан вэпоху, с одной стороны, трагическую, с другой – мифологическую, когдагосподствующей становится идея культурного мифа, когда «тотальность мифопоэтическух структур в модернисткой эстетике «серебряного века» обусловлена парадоксальным сочленением в ней «панхронизма» с «атемпоральностью», в результате чего «течение исторического времени прерываетсямессианским актом тотального обновления и все предыдущие эпохи предстают в новом идеальном синтезе»» [260:87]. М.А. Волошин осознавал свойпуть как путь самопознания. Вот поэтому для него характерно на рубеже веков тенденция хроникальности повествования, желание вписать свою судьбу,свой голос в дневник истории, ее многоголосие и тем самым сохранить себяи свою жизнь. Показательна запись М.А.

Волошина от 27.04.1897 года: «Гдето я встретил такую мысль: молитва имеет тот смысл, что это отчет в прожитом дне, самопроверка. Я начинаю этот дневник с тем, что бы он заступилмне место молитвы. Я чувствую, что последнее время, особенно этот последний год, я чрезвычайно мало подвинулся в своем развитии и самосознании.Пусть этот дневник послужит искусственным фактором к развитию самосознанию.

Это одна причина. Другая же та, что мне интересно сохранит себя исвою жизнь» [85:10]. Это юношеское утверждение поэта вполне сопоставимос его зрелым пониманием сути искусства и назначения поэта и человека. Встатье «Заметки 1917 года» Максимилиан Волошин писал: «Глубоко ложенпринцип «искусство для всех»…Искусство никогда не обращается к толпе, кмассе, оно говорит отдельному человеку, в глубоких и скрытых тайниках егодуши… Искусство должно быть « для каждого», но отнюдь не для всех.Только тогда оно сохранит отношение индивидуальности к индивидуальности, которое и составляет смысл искусства… Все положительные силы человека – в любви» [22:296,298].Такое понимание искусства есть не что иное, как признание души, т.е.первичность духовного. И в этом самый верный способ постигнуть личность41М. Волошина во всех его многообразных аспектах, во всем многообразии егосвязей с мировой и русской культурой.

Поэт начинается с осознания себя какличности в мире, как части мироздании в целом. Он, по словам Е.Г. Эткинда,«одинокий человек, стоящий перед лицом Вечности, Смерти. Вселенной…»[339:87]. Это мироощущение человека как явление трагичного в мироздании роднит Максимилиана Волошина с символизмом, особенно с Дм.Мережковским и Вяч. Ивановым, которых он считал, на определенном этапесвоего становления, единомышленниками в постижении мира и создания новой модели бытия. Для Волошина, как и для Мережковского и Вяч.