Диссертация (Чешский литературный язык за пределами его этнической территории в XV–XVII вв), страница 13

и мест. падежах адъективалий жен. рода) поддерживалосьситуацией в польском языке, вариант, соответствующий ―польской модели‖, втекстах, как правило, не преобладал. Время закрепления в текстах чешскихинноваций (-ńť-, -ej-, -uo-) в целом соответствует узусу собственно чешскихпамятников. Подобное положение может быть сопоставлено с выводомК. В. Лифанова о специфике отражения вариантов в памятниках духовнойлитературы словацких католиков: «дублеты, имевшие параллели в словацкомязыке в целом или отдельных словацких диалектах, в конкуренции с другимиформами в языке духовной литературы словацких католиков не побеждали»[Лифанов 2001: 56].

Таким образом, в данном случае мы имеем дело систорической, а не с региональной вариантностью, что свидетельствует оконтинуальности развития чешского литературного языка на территорииПольши, а также об отсутствии у писцов осознанного стремления кполонизации языка текстов.Отдельноговниманияв связис вопросом оспецификеузусаисследованных текстов заслуживает затронутый ранее вопрос об отражении вграмотах чешских фонетических инноваций XV в., ставших впоследствиихарактернымиособенностями«обиходно-разговорногочешскогоязыка»(obecná čeńtina).

Их появление в памятниках XV-XVI вв., согласно Я. Пораку,маркирует «более свободный литературный узус» того или иного текста ирассматривается как свидетельство формирования разговорного вариантачешского литературного языка [Porák 1983: 114, 130, 138, 151]. Важностьпостулированияналичия/отсутствияиопределениястепенираспространенности указанных явлений связана с тем, что их присутствие втекстах будет достаточно ярко свидетельствовать о сохранении связирегиональных варианта чешского литературного языка с идиомом-основой.

В67ходе нашего исследования выяснилось, что указанные явления (протетическоеv-, сужение é>í, дифтонг ou<ú) начинают более или менее систематическипоявляться в текстах польского происхождения с 20-х гг. XVI в., чтосоответствует динамике проникновения этих центрально-чешских инноваций всобственночешскиеписьменныепамятники.Думается,чтонепоследовательность и необязательность присутствия этих инноваций впамятниках чешской письменности XV-XVI вв., а также опора на роднойпольский язык, не переживший подобных изменений, давали польскому писцувозможность избежать их передачи в текстах, создававшихся за пределамиэтнической территории распространения чешского языка. Вместе с тем, как мыуказывали выше, ряд подобных явлений представлен в текстах в достаточноймере.

Исходя из этого, мы склонны предполагать факт намеренногомаркирования писцом ―чешского характера‖ текста – притом, что в его составемогут обнаруживаться яркие полонизмы.С другой стороны, чешский язык, употреблявшийся в польской деловойписьменности, естественно, не оставался неизменным. В текстах грамот мывстречаемся с разнообразными полонизмами, проявлявшимися как нафонетическом, так и, что особенно важно, на морфологическом уровнях,который, как известно, менее проницаем в ситуациях контакта двух языков (ср.напр. [Thomason, Kaufman 1988: 66]).Вообще тексты польского происхождения характеризует склонность кперегрузке системы. Как мы указывали выше, в грамотах польскогопроисхожденияотражаютсячешскиефонетическиеизмененияXVв.,становившиеся в ту эпоху достоянием «более свободного узуса» чешскоголитературного языка.

Кроме того, в тексты под воздействием родного языкаписцов достаточно активно проникают новые фонемы и флексии польскогопроисхождения.Полонизмыпредставленывисследованныхтекстахдостаточнонепоследовательно, и большинство их фиксируется в небольшом количестве68―гибридных‖ текстов 1473-1492 гг. По нашему мнению, непоследовательноепроникновение разнообразных полонизмов в основной массив текстов можетобъясняться тем, что создатель грамоты владел чешским литературным языкомв недостаточной степени и вынужденно прибегал к ресурсам родного польскогоязыка.

Т.о., наличие в текстах черт, в достаточной степени видоизменявшихсистему чешского литературного языка, вряд ли может быть объясненоосознанной полонизацией языка грамот.Большоеразнообразиегетерогенныхэлементов,нерегулярностьпроведения в текстах одного и того же изменения, а также наличие особой―гибридной‖ группы текстов, где полонизмы отражаются последовательнее,чем в иных случаях, свидетельствуют, по нашему мнению, о нестабильностиузуса исследованных грамот польского происхождения. Можно утверждать,что довольно пестрый языковой облик грамот ―гибридной‖ группы отражаетпотенциал видоизменения чешской языковой основы на польской территории:разнообразие гетерогенных элементов и вариантных реализаций рефлексовприводит в них к значительной перегрузке, и, следовательно, нестабильностисистемы.В хронологической перспективе в текстах не проявляется ни стремленияк большей полонизации, ни попытки возвращения к чешской литературнойнормепредшествующегопериода(допроведениярядафонетическихинноваций XV в.).Эти выводы, в свою очередь, наводят на мысль об изначальномвосприятии чешского литературного языка на территории Польши как чужого(хоть и генетически близкородственного) языка, временно играющего рольязыка деловой корреспонденции между определенными адресатами исходя изсоображений практического удобства.

Вместе с тем, недостаточная степеньвладения чешским литературным языком, обусловленная, по-видимому, каквосприятием его в качестве временного и функционально ограниченногосредства коммуникации, так и значительной дистанцией между набором69изоглоссвговорахдвухязыков,имеларезультатомнестабильностьписьменного узуса чешского литературного языка в текстах, создававшихсяполяками. По нашему мнению, высокая степень нестабильности письменногоузуса, осложнение системы чешского литературного языка различнымиэлементами гетерогенного происхождения, приводившее к ее перегрузке, а,следовательно,меньшейустойчивости,нарядусвнелингвистическимифакторами определило дальнейшую судьбу чешского языка в Польше.

Стечением времени, приблизительно к концу XVI в., он окончательно сдает своипозиции и уступает место польскому литературному языку, путь которого вовсеразнообразиежанровписьменностибылоблегчендостаточнодолговременным бытованием в текстах, создававшихся на территории Польши,близкородственного – чешского – литературного языка.70ГЛАВА 3. ЧЕШСКИЙ ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЯЗЫК В ДЕЛОВОЙПИСЬМЕННОСТИ ВЕРХНЕЙ СИЛЕЗИИ (ВТОРАЯ ПОЛОВИНА XV –XVII ВВ.)3.1. Специфика исследования культурно-языковой истории Силезии ипрезентация источниковРеконструкция культурно-языковой карты Силезии предшествующихэпох представляет собой исключительно трудную задачу для историков илингвистов. Это связано, во-первых, с давней мультиэтничностью этойисторической области, и, во-вторых, с исключительно трудной политическойисторией силезских земель, которые никогда не составляли единогополитического образования, государства в полном смысле этого слова [Ņáček2005: 9-10].

Политическая раздробленность Силезии обусловила пестротукультурно-языковой истории этого региона, в своем историческом прошломсостоявшего из многих княжеств, в разное время входивших в составразличных государственных образований, существовавших на территориисовременной Германии, Польши и Чехии.

Проблема этнического и культурногосамосознания в Силезии всегда являлась достаточно острой, что отражалось какв политическом, так и в общегуманитарном дискурсе, а также приводило кэтническим и культурным конфликтам (см. подробнее об этом [Pallas 1970: 973]). В связи с этим проблема культурной и языковой идентичности в Силезииостается одной из наиболее активно разрабатываемых областей в современнойполонистике и богемистике, о чем свидетельствует традиционно большоеколичество посвященных этой теме публикаций и квалификационных работ(ср.

лишь некоторые [Mazur 1969, Siwek, Kanok 2000; Hannan 1996, Cymorek2012; Tożsamość 2011]).71В силу географической близости силезские земли попали под сильноевоздействие чешской культуры уже в древнейший период. Археологическиенаходки на территории Силезииподтверждают значительное чешскоекультурное влияние как в Верхней, так и в Нижней Силезии уже в X в. Об этомже свидетельствует отмеченное еще В.

Нерингом большое количество чешскихимен в древнейших дошедших до нас силезских некрологах [Nehring 1876: 63].Совторой половиныXIIIв. Силезияначинает испытывать прямоеполитическое, юридическое, культурное влияние со стороны Чешскогокоролевства, а в XIV в.

становится частью Чешской короны [Ņáček 2005: 39, 5563]. Несмотря на то, что первые записи на чешском языке в Силезиидатируются еще XIII в., чешское языковое присутствие в Силезии, судя повсему, в полной мере начинает ощущаться лишь с середины XV в. [Первольф1893: 224, Malicki 2007: 307]. Так, например, первая сохранившаяся грамота начешском литературном языке, происходящая из Тешинского княжества,относится к 1434 г.

[Małysz 2009: 16]. Чешский литературный язык уже в тотпериод обладал высоким культурным статусом, что открывало ему пути такжеи в проповедническую сферу и в духовные песни, бытовавшие в Силезии[Malicki 2007: 307], а также в область литературного творчества, где моглапроисходить гибридизация двух кодов.

В свое время Р. Якобсон обратилвнимание на интереснейший силезский памятник начала XV в. – «Срамнуюкантилену Микулаша из Козли», в гибридном языке которого («gmatwaninadwujęzykowa», «mieszanina polskiego i czeskiego») исследователь увиделсимбиоз чешского литературного языка и местных говоров, обусловленныйосознанным стремлением следовать ряду норм литературного чешского языка– язык, направленный «ad usum bohemicum», подражающий считавшемусяболее аристократичным польскому произношению в чешских устах. СогласноЯкобсону, от попыток овладения чешским языком, более или менее удачных,но так или иначе направленных на приближение литературного языка широкимслоям населения, удаленным от самой Чехии, произошел естественный переход72к попыткам сознательно неполного подражания чешскому образцу, попыткамформирования местного варианта культурного языка.

В качестве свидетельствподобных попыток Якобсон рассматривает язык многочисленных переводов,сделанных в Силезии в конце XIV-XV вв.: «…целью силезско-польскихписателей было как раз гибридное языковое образование, […] систематическоестремление к сочетанию польских и чешских элементов». Отмечается, чтотакого рода ―гибридный‖ язык встречается и в иных образцах польской лирикиXV-XVI вв., а уподобление польского произношения чешскому у людей,знакомых с чешским языком, встречается в некоторых приграничных польскихговорах [Jakobson 1934: 72-74].Естественно, что чешский язык начал свое продвижение на северо-востокс Верхней Силезии, в меньшей степени, нежели Нижняя Силезия, поддавшейсягерманизации.

Проводниками чешского литературного языка на восток, судя повсему, стали Керновское и Опавское княжества, где он получил официальныйстатус уже в 30-х гг. XV в. Со временем чешский литературный язык наряду снемецким начинает употребляться в адресованных в Силезию грамотахчешских королей, в переписке князей, шляхты, духовенства и даже некоторыхсилезских городов, а также в судопроизводстве. В Северском, Осветимском иЗаторскомкняжествахчешскийязыкупотреблялсявсудебномделопроизводстве и после присоединения их к Польше.

Необходимо такжеотметить, что и после 1620 г., в то время как в Чехии и Моравии чешский языкпостепенно вытеснялся из делопроизводства, в Силезии он продолжалобслуживать сферу официально-деловой письменности вплоть до первойполовины XVIII в. [Первольф 1874: 189-193].Итак,вXVIв.чешскийязыкзанимаетместоединственногоофициального языка Верхней Силезии, что закрепляется в ряде официальныхдокументов. В тешинском княжестве Статус официального языка (oficjalnyjęzyk) чешский получил после присоединения тешинских земель к землямчешской короны, т.е.