Диссертация (Трагическое в русской литературе XX века (на материале повестей Б. Лавренева, В. Быкова, В. Распутина)), страница 12

Это душевное переживание продолжалось до самогопоследнего момента его жизни. Когда привезли на казнь, Сотников взглянул наПетра и виновато поморщился. Еще вчера он досадовал, что не застрелил этогостаросту, а теперь вот вместе придется повиснуть на одной перекладине.Он не только твердо, жестко относился к старостихе, к старосту Петру, нои к самому себе. Высокие принципы: не быть обузой для других ни при какихобстоятельствах, ни в чем не давать себе поблажки, не стараться уменьшитьмеру своей ответственности, всегда требовать от себя больше, чем от других,управляют его сознанием. Именно поэтому, несмотря на болезнь, он пошел назадание, не отказался, потому что другие отказались.

«Смерти в бою Сотниковне боялся ― перебоялся уже за десяток самых безвыходных положений, ―страшно было стать для других обузой». Он хорошо помнил, что случилось с ихвзводным Жмаченко. Осенью в Крыжовском лесу тот был ранен осколком вживот, и бойцы совершенно измучились, пока тащили его по болоту мимокарателей, когда каждому нелегко было уберечь собственную голову. А вечером,когда выбрались в безопасное место, Жмаченко скончался. Но теперь он сампереживал, как «помог» врагам взять их в плен. «Если бы не Сотников, не егопростуда, а затем и ранение, они наверняка добрались бы до леса.

Во всякомслучае, полицаи бы их не взяли»[386], ― так думал Рыбак. Сотников чувствовал62себя безмерно виноватым перед Петром и Демчихой, считая, что онирасплачиваются за него. Когда они были арестованы, он не боялся, что могутубить, ― «его оглушило сознание невольной своей оплошности, и онмучительно переживал оттого, что так подвел Рыбака да и Демчмху. Готов былпровалиться сквозь землю, только бы избежать встречи с Демчихой, имевшейвсе основания выдрать обоим глаза за все то, на что они обрекали ее. И он вотчаянии думал: пусть бы полицаи стреляли ― погибли бы, но тольковдвоем»[380]. Сотников напряженно «молчал, придавленный тяжестью вины,лежавшей на нем двойным грузом ― и за Рыбака, и за Демчиху, особенно егобеспокоила Демчиха.

Он думал также и о своей ночной перестрелке сполицией, в которой досталось какому-то Ходоронку. Разумеется, подстрелилего Сотников» [388].В то время, когда Сотников осознал, что истекает их последняя ночь насвете, утро уже будет принадлежать не им, он собрал в себе последние силы,чтобы с достоинством встретить смерть. Он был нравственно подготовлен.

Ноесли «что-либо еще и заботило его в жизни, так это последние обязанности поотношению к людям, волею судьбы или случая оказавшимся теперь рядом»[428]. Он понял, что не вправе погибнуть прежде, чем определит свои с нимиотношения, ибо эти отношения, видно, станут последним проявлением его «я»перед тем, как оно навсегда исчезнет. «Он решил взять все на себя и попытатьсяспасти сидящих вместе с ним в полицейском подвале людей: он откроетнемцам, кто он, признается, что убил полицая, и заявит, что остальные тут нипри чем.

После этого решения он приобрел абсолютную независимость, ончувствовал в себе новую возможность, не подвластную уже ни врагам, ниобстоятельствам и никому в мире» [428]. Это был своеобразный катарсис ―очищение через страдание. По мысли Л. Выготского «катарсис естьпреображение боли и страдания, снятие напряжения, некоторое просветлениетяжелого, мрачного чувства, упорядочивание хаоса эмоций, движение к балансу63с миром, избавление от деструктивности»146. «По существу Сотников жертвовалсобой ради спасения других, но не менее, чем другим, это пожертвование былонеобходимо и ему самому.

Он не мог согласиться с мыслью, что его смертьявится нелепой случайностью по воле этих пьяных прислужников. Как икаждая смерть в борьбе, она должна что-то утверждать, что-то отрицать и повозможности завершить то, что не успела осуществить жизнь» [429].Но и этот его план ― смертью своей купить избавление тем, кто былрядом с ним, рухнул, ― страстное желание, чтобы и смерть его стала деянием,оказалось неосуществимым. Его намерение, так естественно пришедшее к немуночью и почти принесшее ему успокоение, лопнуло, как мыльный пазырь.

Емуоставалось только одно ― встретить свой смертный час с солдатскиммужеством, «уйти из этого мира по совести, со свойственным человекудостоинством» [443].Когда Сотников узнал, что его жизнь закончится на виселице, «ему вдругстало противно от одного лишь представления о себе повешенном, да и от всейэтой унизительной, бесчеловечной расправы» [442]. За время войны он и неподумал даже о возможности другой гибели, чем от осколка или пули.

А теперьтакая возможность стала роскошью. В реальности казнь состоялась наплощади, где проходили праздничные митинги, и под невысоким пролетом аркипроходили колонны учеников из двух школ, рабочих льновода, мастерских иместного комбината. На крестовине вверху обычно горела звезда из фанерыили развевался на ветру флажок, придававшие особо торжественнуюзавершенность всему сооружению. Теперь же на столбах из-под почерневшихреек-лучин выглядывали бумажные обрывки да трепыхался на ветру какой-товылинявший лоскут размером с уголок пионерского галстука.

Оккупантыпринесли на арку свое украшение в виде этих новеньких, наверно специальноради такого случая выписанных со склада, веревок. Так праздничное местостало местом казни. А кроме того, в числе палачей оказался его товарищ Рыбак,146Цит. по: Волкова Е.

В. Трагический парадокс Варлама Шаламова. М., 1998. С. 49.64что добавило ужаса всей этой процедуре.Таким образом, вся короткая жизнь Сотникова, изображенная в повести,убеждает и его самого и читателей, сколь трагичны условия, в которые попадаетчеловек на войне, особенно на той территории, где врагом может стать и чужойсолдат, и местный житель, и даже товарищ по оружию.

Как уже сказано,Сотников не боялся смерти в бою ― такая смерть становилась привычной длявоевавших в составе регулярных воиск. Трагическое ощущение возникло инарастало, когда он видел гибель невинной девочки, матери нескольких детей и,особенно, ― предательство близкого человека, который помогал палачамосуществлять казнь.Итак, Сотников относится к числу традиционных героев трагическогоплана, которые мучились от сознания вины, заключающейся в невозможностипомочь окружающим и в кажущейся бессмысленности своей жертвы. На самомделе она не была бессмысленной, так как жители, наблюдавшие казнь, неодобряли палачей и молча поддерживали погибших товарищей.Если на примере Сотникова писатель хотел еще раз оценить подвиг,который не был единичным в те страшные годы, то на примере Рыбака ―предложить осмыслить анатомию предательства. Рыбак окончил только пятьклассов школы, но это не главный его порок.

Главное, что граница междунравственным и безнравственным, не ощущалась им как нечто серьезное. Пословам Быкова, «Он примитивный прагматик, совершенно не соотносящийцели со средствами. Война для него ― простое до примитива дело, сисчерпывающей полнотой выраженное постулатом: «чья сила, того и право» иеще: «своя рубашка ближе к телу»147. Согласие Сотникова идти на задание,несмотря на свою болезнь, Рыбаку не понятно, он приписывает такое решениеупрямству и самолюбию Сотникова, что тоже чуждо его собственномумиропониманию.

Такие этические категории не тревожат его душу. Об этомговорят многие детали.147Быков В. Великая академия ― жизнь. // Вопросы литературы. 1975. №1. С. 374-393.65«― Что ты шапки какой не достал? Разве эта согреет? ― с упреком сказалРыбак.― Шапки же в лесу не растут.― Зато в деревне у каждого мужика шапка.Сотников ответил не сразу.― Что же, с мужика снимать?― Не обязательно снимать. Можно и еще как.― Ладно, давай потопали, ― оборвал разговор Сотников» [312].Сотников прекратил их разговор, т.

к. он знал, что сейчас не время вестивоспитательную беседу. Рыбак не может понять его, потому что считаетщепетильность Сотникова глупостью и нелепостью.Еще пример. Когда они ушли из деревни Петра, «впервые за эту ночь уРыбака шевельнулось легкое недовольство напарником, но что поделаешь:разве тот виноват? Впрочем, мог бы где-нибудь разжиться и более теплойодежкой и тогда, наверное, был бы здоров, а теперь вот еще и помог бы нестиэту овцу»[338].Сидя в застенке, Рыбак подумал, не выдать ли старосту, чтобы «направитьслед по ложному пути». Надеясь перехитрить немцев, он дает следователю рядполовинчатых показаний, за что ему обещают сохранить жизнь и <…> взять вполицаи. Очень точно передана первая реакция Рыбака: он услышал слово«жизнь» и почти не обратил внимание на слово «полиция».

«Ему показалось,что под ногами качнулся пол и стены этого заплеванного помещения раздалисьвширь. Сквозь минутное замешательство в себе он вдруг ясно ощутил свободу,просто, даже легкое дуновение свежего ветра» [407]. Он почувствовал: «остро ирадостно ― будет жить! Все остальное ― потом». Французский литературоведи публицист Клод Прево определяет это как безудержную и амбивалентную всвоейосновелюбовькжизни,котораяприотсутствииподлинныхнравственных основ у Рыбака и приводит его к пропасти. Рыбак про себя66желает смерти Сотникову как опасному свидетелю.

Умри тот ― и Рыбак,«может, еще и вывернется и тогда уж наверняка рассчитается с этимисволочами за его жизнь и за свои страхи тоже». По мнению Сотникова, «Рыбак,кажется, не был предателем, как не был и трусом. Сколько ему представлялосьвозможностей перебежать в полицию, да и струсить было предостаточнослучаев, однако он держался достойно, по крайней мере не хуже других.