Диссертация (Поль Клодель и Андре Жид - проблема культуры и творчества в переписке, автобиографической и дневниковой прозе (1899–1926)), страница 11

В первом жеписьме можно встретить самые разные образы текучести: «Вы исчерпываетесюжет, истончая тот жидкий слой, в котором идеи находятся словно быподвешенными, и проявляете их посредством своеобразной выжимки, но не дотакой степени, чтобы повредить игре преломлений и нанести ущерб их магии»[Claudel-Gide: 45]. Когда в этом же письме Клодель говорит непосредственно остиле своего корреспондента, то в похвалах снова обнаруживается тема влаги:«...слова и фразы соединяются своеобразным текучим влечением, потаеннымвращением, оживляющим произведение и делающим из него метаморфозуодного и того же слова» [Ibid].Второе по счету письмо, от 12 мая, последовавшее за первой после долгойразлуки встречей писателей в 1900 г. в Париже, где Клодель проводилдлительный отпуск (связанный с планами вступления в орден бенедектинцев),для посвященного читателя может парадоксальным образом предвосхищать ужеи начало грядущего конфликта: так, в письме Клодель заметил, что не хочетстроить гипотез о характере внутреннего мира Жида, так как это было бы«слишком деликатным предметом» и он рисковал бы «наговорить глупостей»[Claudel-Gide: 46], и лишь продолжает хвалить стиль очередных полученных отсобеседника книг.

Можно предположить в этом контексте, что гедонистическоесодержание «Яств земных» даже при первом прочтении вызвало несогласиеКлоделя, тем более что позже эту книгу («Nourritures terrestres») Клодель станетименовать «гнилью земной» (pourritures terrestres) [Claudel 1969: 756].Впрочем, по мнению П. Шнайдера, тот факт, что Клодель в ранних письмахне говорит ни слова о содержании книг Жида, значим в несколько ином смысле:в ту эпоху Клоделю пока еще важнее общее впечатление от произведения – тотпоиск гармонии, который можно наблюдать в книгах автора «Яств земных»[Schnyder: 21].

Жид действительно долгие годы работает над поддержанием54единства выражения в своих произведениях, даже эпистолярных: так, однаждыон заметил в конце одного из своих писем П. Валери: «Заканчиваю его (письмо– Т.К.) скорее из страха, как бы какая-нибудь ловко выраженная мысль, какаянибудь фраза не разрушили бы в нем единство впечатления скуки – и чтобы онобыло от начала до конца, как того хочет Гораций, таким, как я его начал» [GideValéry: 92]. К тому же, переданные Жидом при встрече вместе с «Яствамиземными» «Топи» Клоделю решительно понравились: «...Это лучший документ,что мы имеем о том застое и духоте, в которых мы находились с 1885 по1890 гг.» [Claudel-Gide: 46]. В образах, сопровождающих в этом письмеочередную порцию похвалы стилю корреспондента, снова возникает тематекучего: «Я бы выразил свою мысль иначе, если бы сказал, что вашими идеямисловно бы движет таинственная сыворотка, предающая им блеск и жизнь»[Claudel-Gide: 46].Однако витиеватые и лестные отзывы о стиле Жида Клодель расточает лишьближе к началу их знакомства – затем он станет хвалить Жида реже, а послеразмолвки и вовсе назовет бывшего друга писателем посредственным: «Онпишет дурно» [Mallet 1955: 21], – скажет Клодель о Жиде под конец своейжизни.Можнопредставитьсеберазличныепричинытакойнепоследовательности: с одной стороны, ко времени начала своей переписки ниКлодель, ни Жид еще публике не известны, и будущую славу друг друга имостается только предвидеть, а потому нельзя отрицать, что дух конкуренции(возможно, присутствовавший в их отношениях изначально)увеличивалсяпрямо пропорционально росту известности писателей.

Так, Жид в 1925 годупризнал в Дневнике, что у Клоделя «больше гениальности», чем у него[Claudel-Gide: 243], а присужденная Жиду в 1947 г. Нобелевская премиявызвала осуждение Клоделя – разумеется, в первую очередь, из-за неприятиякатолическим поэтом моральных установок бывшего друга и, соответственно,Нобелевского комитета; однако позволим себе предположить, что и некотораяревность могла в ту минуту иметь место: как чуть ранее заметил в дневнике55Клодель, к 1945 году из писателей его поколения остались в живых лишь он даЖид [Claudel 1969: 522].Но, разумеется, именно личный конфликт сыгралкрайне серьезную, и, вероятно, самую значительную роль в том, насколькоизменилось со временем мнение обоих писателей друг о друге – и в том числе отворчестве друг друга.Третье по счету из писем, написанных Клоделем, предшествует визиту кнему домой А. Жида и Ф.

Жамма. Это случилось, когда все трое находятся вПариже, и двое первых – после конференции в Брюсселе 29 марта 1900 г., гдеЖид выступал с докладом «О влиянии в литературе». Интересно, что позжеЖамм напишет , что во время этой встречи, которую он по ошибке назоветсамой первой из встреч между двумя его друзьями – что очевидным образом неможет соответствовать действительности – проявилась сильная неприязньКлоделя к Жиду.

Позже, прочтя об этом в «Temps», Клодель в письме к Жидуопроверг замечание Жамма, испугавшись, что подобные измышления общегодруга могут повредить их с Жидом отношениям: «Я, может быть, и ошибся, чтонаписал Вам, но сделал это, потому что знаю из опыта, что неприятные для насвещи всегда доходят до своего предназначения» [Claudel-Gide: 214].

Несмотряна то, что некоторые из критиков считают, что Жамм, вероятно, действительноуловил тогда уже возникшую неприязнь будущих соперников, позволим себесогласиться с самими Клоделем и Жидом в том, что в тот день ничегоподобного не имело места: так, в дневниках ни одного из писателей нетникакого особого упоминания о произошедшей встрече (любую «неудачную»встречу с Клоделем Жид в «Дневнике» обычно пространно комментирует),последовавшее же за ней дружественное письмо Клоделя домыслы Жаммаскорее опровергает.В этом письме впервые нашла отражение значительная общность взглядовКлоделя и Жида на искусство: Клодель дал комментарий на брюссельскийдоклад Жида «О влиянии в литературе», который ему, вероятно, показалсявесьма созвучным собственным идеям. В докладе Жид говорил о пользе – и56даже необходимости – чужого литературного влияния на любого серьезногописателя.

Интересно, что единственный способ осуществления такого влияния,по Жиду, – это созвучность идей, то есть любовь: человек способен понять иуловить в произведении лишь то, что ему близко, знакомо в чужом опыте, ипомогает, таким образом, раскрыть опыт собственный. «Мощь (книги)происходит оттого, что она открыла мне некую часть меня самого, мне самомупрежде неведомую; она была для меня лишь объяснением меня самого» [Gide1999: 406]. Клодель высоко оценил – и выделил как самые главные строкидоклада – мысль о том, что по-настоящему сильный писатель не остановится начужом произведении, а постарается забыть его, пойдет дальше прочитанногопроизведения: он будет искать источник созвучных себе идей в человеке-автореи именно от него будет учиться; тогда как стилизатор бездумно копируетвнешнее, «как если бы он снимал кожу со статуй и пытался дуть в них» [Gide1999: 414].

Но возможно, Клоделю еще ближе в докладе Жида оказаласьследующая мысль: «Тот, кто пишет, находится не в самой удобной позиции, длятого чтобы быть еще и слушателем, ему требуется ухо человека постороннего».Казалось бы, для любого писателя важен тот резонанс, который его книгивызывают, но Клодель в этом смысле писатель, да и человек несколькоособенный: его характеру чужды компромиссы, его поэзия и драматургиязаостренно «клерикальны», он не слишком доверяет голосу эпохи, враждебнойЦеркви – больше того, и многие сторонники Церкви вызывают у негоподозрение (так, из переписки видно, как непросто оказывается для негопринять творчество Ш. Пеги, а в дневнике можно прочесть, например, чтоТ.

С. Элиот, «как католик, так и поэт – никакой» [Claudel 1969: 666]). Тем неменее, в отношении Клоделя к собственному творчеству прослеживаетсязначительное внимание к тому эху, которое оно вызывает: действительно,Клодель, с одной стороны, считает себя одиноким пророком, говорящим сБогом от лица народа, но с другой, – он все-таки одновременно и предстоитперед лицом этого народа, который его слушает, поэтому «ухо человека57постороннего», чтобы слышать отзвук собственных произведений, емудействительнонеобходимо.Так,крайневажнымбудетдляКлоделямиссионерский эффект собственных произведений: «Фризо, обратившийся подвлиянием моих драм...

доказал мне: я пишу не напрасно» [Claudel-Gide: 57-58].По той же причине весьма значимым для Клоделя было и мнение Жида о еготворчестве: похвала «Одам» или «Залогу», например, вызовет в немблагодарность. Жид, в свою, очередь, на похвалы скупиться не будет и, чтонемаловажно, окажется в них искренним: это можно заключить хотя бы потому, что часть отзывов он будет оставлять не только в переписке, адресуя ихлично Клоделю, но и в записях для себя, в Дневнике: «Я читаю восхитительныйпервый акт «“Златоглава”» [Claudel-Gide: 49], «Восхитительное “ПознаниеВостока”... Некоторые главы, не столь полные, не столь удачные, не портят, темне менее, книги; большая их часть – высочайшей красоты» [Claudel-Gide: 73].В начавшейся переписке Жида и Клоделя после третьего письма наступаетдовольно длительная пауза.