Диссертация (Поль Клодель и Андре Жид - проблема культуры и творчества в переписке, автобиографической и дневниковой прозе (1899–1926)), страница 6

Различие в адресации дневника и автобиографииопределяет и второе значительное отличие между этими жанрами: взависимости от авторской установки дневник может быть открыт разномуколичеству читателей, однако чаще всего адресатом дневника является самавтор, тогда как написание автобиографии значительно чаще подразумевает еедальнейшую публикацию.

Все это не означает, что публикация дневников28принципиально невозможна – но все же дневник изначально пишется безрасчета на таковую, а нередко публикация производится даже вопреки интенцииавтора дневника.Последнее утверждение, впрочем, не совсем относится к «Дневнику» АндреЖида. Первые отрывки из «Дневника» начали публиковаться в журнале «NRF»еще с 1909 г.

под заголовком «Дневник без дат» (не говоря уже о несколькихболее безличных отрывках – «путешествиях» – которые Жид публиковал вразных изданиях еще с 90-х годов XIX столетия), а с января 1930 г. Жид началобсуждать с друзьями проект полной публикации своего «Дневника» для узкогокруга читателей. Но с февраля 1931 г. ему было предложено публиковатьпараллельно с выходившим собранием его сочинений хронологическисоответствующие каждому из томов отрывки «Дневника».

Поэтому когда в1939 г. был издан полный «Дневник» – то есть те тетради и записи, которыеЖид тогда предоставил для публикации – то издание это, разумеется, сталодовольно необычным, поскольку это была первая публикация в серии «LaPleiade»(объединившейсясиздательством«Gallimard»в1933 г.),осуществленная при жизни автора; но с текстами дневника Жида читатель кэтому моменту уже был знаком, и потому появление издания получилосьнесколько менее ярким событием, чем могло бы быть. Отметим, что вышедшеев 1996 г.

переиздание «Дневников» в серии «La Pleiade» включило в себя вседоступные тексты когда-либо ведшихся Жидом тетрадей.Еслиговорить об отношении Жида к собственным записям, то можнозаметить, что «Дневник» неизменно тесно сплетен с его художественнымтворчеством. Так, «Тетради Андре Вальтера» и дневниковые записи периоданаписания этой книги порой почти дословно совпадают – Жид буквальнопереписывал в произведение целые страницы из «Дневника».

Затем Жид началделать различие между дневниковыми записями и своей прозой и, хотя и в«Тесныхвратах»,«Фальшивомонетчиках»«Имморалисте»,есть«Пасторальнойзначительныеперекличкисимфонии»сижидовскими29дневниковыми заметками, то все же между ними начинает прослеживаться ичеткая граница [Marty 1996: 1300-1301].Согласно исследованию издателя последнего варианта «Дневника» ЭрикаМарти, можно выделить несколько ключевых особенностей «Дневника» Жида.Первая – это необычное, почти религиозное отношение его автора ко времени.Жид ведет свой дневник с удивительным постоянством, нисколько не заботясь означительности фиксируемых им событий. Марти называет это этическойсоставляющей дневника – Жид находится под властью выработанной им самимэтики присутствия» [Marty 1996: XIV].«Натанаэль, я расскажу тебе о мгновениях. Понимаешь ли ты, какой силойнаполнено их присутствие?» [Яства..: 198] – эта цитата из «Яств земных»может быть ключом к пониманию данной этики.

В ведении дневниковыхзаписей, согласно Э. Марти, для Жида кроется спасение в самом религиозномсмысле этого слова. Ежедневная фиксация происходящего – это своего родаавторское смирение и его готовность признать собственную несостоятельностьперед моментами реальности, даже кажущимися лишенными смысла.Самая важная сюжетная составляющая дневника Жида – интимная.Интимность – это, прежде всего, тело автора во всех его проявлениях:бессонница, болезнь, усталость, телесные желания (крестиком Жид неизменноотмечал моменты, когда уступал греху своего детства – онанизму).

Бессонница– одна из самых важных и удивительныхсоставляющих жизни и записейЖида. «Необъяснимые состояния оцепенения, в самое разное время суток,придают сну больше привлекательности, чем чтению, чем работе, чем жизни. Япропадаю в пучину апатии, бессознательности, небытия» [Gide 1996: 1222], –пишет Жид 3 июля 1923 г.. Позволим себе предположить, что Жид, мучившийсяпочти всю свою жизнь религиозными вопросами, особенно тяжело переживаетвсе, что ему в собственной жизни неподконтрольно – недаром «Дневник»показывает, насколько был силен в Жиде порой страх сумасшествия илидемонического влияния.

Вероятно, бессонница – один из самых сильных врагов30Жида того же порядка: она невероятно мешает жизни и творчеству, и никакиеусилия (например, специально предпринимаемые длительные прогулки)неспособны от этого врага избавить.То, что Э. Марти называет приключением – безусловно, еще одна важнейшаясоставляющая Дневника.

(Многие записи, подпадающие под эту категорию,впервые были изданы только в 1996 г.). Приключения – это любовные встречи,сцены наблюдения за сексуально привлекательными для Жида объектами,мальчиками и юношами. Крайне важны для «Дневника» эпизоды часто почтибессмысленного и безуспешного преследования Жидом объектов своихжеланий.

Марти подчеркивает, что во всех этих встречах один из важнейшихдля Жида аспектов – это принадлежность этих подростков к другомусоциальному слою: с одной стороны, к миру нищеты и необразованности, ноодновременно,чтодляЖидакрайнепринципиально–простотыиестественности.Однако секрет Дневника Жида, согласно Марти, кроется не здесь.Подлинной тайной «Дневника» являются зашифрованные самим авторомимена: Эм., М., Мад., Мадл. – все эти наименования относятся к Мадлен Жид,или Эмманюэль (евр.

«С нами Бог» – имя героини «Тетрадей Андре Вальтера»).Возвысив отношения со своей возлюбленной до исключительно религиозногоуровня, Жид попал в своеобразную ловушку: так, постоянно имевшие место«случайные» измены супруге, брак с которой был лишен физическойсоставляющей, Жид вовсе и не считал изменами – удовольствие и любовь, какон пишет в своей автобиографии, не должны были для него смешиваться.

Носовсем другое дело, когда речь идет длительных связях. Так, романы с МорисомШлемберже2 и Марком Аллегре – это, безусловно, в понимании Жида (чтохорошо видно из «Дневника»), было предательством по отношению к жене.Зачатие втайне от Мадлен ребенка с Элизабет Ван Риссельберг – конечно, тоженанесенное жене непростительное оскорбление,.2Schlumberger, Maurice (1886-1977) – банкир, младший брат Ж. Шлемберже, одного из основателей «NRF».31По меткому замечанию Марти, если вся скрываемая от Мадлен жизнь вомногом формирует секретную часть «Дневника», то сама Мадлен все жесоставляет его тайну, пожалуй, в еще большей степени.

«Знала ли она? Еслизнала, то что именно? ...Какого рода было ее влечение в данном браке?» [Marty1996: XXVI]Любопытно, насколько утонченной представляется игра имен, когда речьидет о секрете: в «Дневнике» до литеры «М» сокращаются только три имени –Мадлен, Морис, Марк – три серьезных любовных истории в жизни Жида. Имяже матери его единственного ребенка сокращается до Эл., что тоже своеобразноперекликается с Эм.

– еще одним обозначением имени жены.В 1916 г. Жид переживает подлинно религиозный кризис, который находит попреимуществу свое отражение именно в «Дневнике». Плодом этого кризисногопериода стала публикация в 1922 г. тетради “Numquid et tu...” (или такназываемой «Зеленой тетради»). 3Еще одна важнейшая составляющая «Дневника», которую выделяет Марти, –литературная. Конечно, в «Дневнике» присутствует и много портретныхзарисовок представителей современного Жиду литературного мира (имногочисленные карикатурные изображения свайного молота-Клоделя – одиниз самых показательных примеров записей подобного рода), но это все же неосновная литературная компонента «Дневника». Марти говорит о том, чтоможно рассматривать весь «Дневник» вообще как своеобразный имплицитныйдиалог между «писателем» и «молодым человеком» (подобный диалогу, вформе которого написаны «Яства земные»), единственным предметом которогоявляется влечение к литературе, желание быть писателем.Нам представляется важным проследить, как – изнутри этой полемики –«человек диалога» Жид пытается решить для себя две важные проблемы,которые находят свое отражение и в его разговоре с Клоделем: вопроссоотношения искусства с жизнью и вопрос морально-религиозный.3Мы рассмотрим подробнее эту тетрадь в третьей главе нашей работы, поскольку в 1924 г.

Клодель еепрочтет и оставит на нее свой отклик.32«Меня беспокоит вот какая дилемма: быть моральным; быть искренним.Мораль состоит в том, чтобы заменить человека естественного (ветхогочеловека) на предпочтительного ему искусственного. Но в таком случае мыбольше не искренни. Ветхий человек – человек искренний. <…> Я полагаю так:ветхий человек – это поэт. Новый человек, предпочтительный, – это художник(artiste).

Нужно, чтобы художник заменил поэта. Из борьбы между ними ирождается произведение искусства» [Gide 1996: 151-152], – пишет Жид в январе1892 г. Из этой записи видно, во-первых, насколько важна для него еще вюношеские годы дихотомия апостола Павла «ветхий/новый человек» и как, вовторых, он пытается разрешить ее в рамках категорий искусства. Поэт, по Жиду,(еще он называет его «гением») есть «ветхий», естественный творческийчеловек, который стоит ниже того, кто отдает искусству всю жизнь, то естьхудожника.Но проблема соотношения реальности с искусством для Жида не так проста:приведем примеры того, как она отражается в его записях разных лет.«Как убежденный мусульманин восклицает: “Бог есть Бог”, так и я бы хотелбы воскликнуть: “Искусство есть искусство”.