Диссертация (Дневник как литературная форма (С. Киркегор, М. Ю. Лермонтов, Ф. Кафка, А. Камю, Ж.-П. Сартр)), страница 10

Также он выделяет дневники «творцов»(creators), писателей, художников (к этому типу он относит также дневник Э.Дега, состоящий не только и не столько из текста, сколько из зарисовоккартин). Этот тип дополняют также дневники тех, кто был приближен к«творцам» (Дороти Вордсворт, Мери Шелли и т. д.). Еще один подтип, которыйвыделяет Меллон, – это дневники-апологии (apologists) и дневники-исповеди.Эти два подтипа очень близки друг к другу по способу повествования,изложения событий, однако, замечает Меллон, в первом автор утверждает: «Я                                                            104Там же, С.6.Там же, С.

9.106Там же, С.11.107Mallon T. A book of one’s own people and their diaries. New York: Tickner and Field, 1984.108Там же, С. 115.10546  47  был прав», в то время как в дневнике-исповеди он восклицает: «Я ошибался!».Эти дневники, замечает Меллон, ведутся обычно со значительно большейсекретностью, и потому именно они чаще становятся предметом подражания,именно они переносятся в художественную литературу, ведь они содержат всебе тайну, загадку (например, записи из дневника Оли Мещерской в рассказеИ.

А. Бунина «Легкое дыхание, «Наследство» Вирджинии Вульф, «Конецромана» Грэма Грина.Среди работ французских литературоведов, занимавшихся вопросамитеории дневника, упомянем работу Ролана Барта «Дневник», опубликованную вкниге «Ролан Барт о Ролане Барте»109. Он структурирует тексты дневниковыхзаписей с точки зрения мотивов, которыми руководствовались их создатели.Барт выделяет четыре мотива для создания дневника:поэтический, при котором наиболее важным представляетсясоздание особого, необычного вида авторского текста;исторический, при котором автор склонен максимально подробноописывать современную ему эпоху, «смешивая великое с малым, важнейшиесообщения с подробностями нравов»;утопический (здесь Барт вновь возвращается к спору, начатому ещев XIX веке последователями Ш.

О. Сент-Бёва и И. Тэна, о том, наскольковажна личность автора для читателя; утопичность мотива, таким образом,заключается в том, чтобы привлечь внимание читателя к собственно личностиписателя);любовный, автор которого поклоняется фразе, а дневник становится«кузницей фраз», своеобразным черновиком писателя.Из этого краткого описания следует заметить, что под призмой РоланаБарта оказываются в основном писатели и в меньшей степени те, кто в силусвоей профессиональной деятельности может взвалить на себя ношу                                                            109Ролан Барт о Ролане Барте.

Сост., пер. с франц. и послесл. Сергея Зенкина. М.: Ad Marginem; Сталкер, 2002.С. 288.47  48  «летописца эпохи». Таким образом, Барт оставляет за дневником тольколитературную и историческую важность, исключая психологический аспект.Среди работ отечественных исследователей отметим классификацию,которую предлагает Кирилл Кобрин в статье «Похвала Дневнику»110. Даннаяклассификация строится по иной системе, чем предыдущие, во многом это –социальная классификация.

Автор исходит из того, кто создает дневник, и,основываясь на данном факте, определяет, как написан этот дневник. К.Кобрин разделяет авторов дневников на несколько типов: «просто люди» –«инженеры, помещики, рабочие, бухгалтеры и проч., которые привыклирегулярно записывать события своей жизни»111; «политики», «которые ведутдневники с тайной целью «рассказать всю правду, оправдать себя илирассчитаться с врагами в глазах потомства»112; «люди искусства», в том числеписатели, «для которых дневник частенько превращался то в мастерскую, то всветскую гостиную, то в исповедальню, то в очередное сочинение, нопрактически никогда – просто в перечень событий»113.Отдельно выделяется несколько иных форм: «дневники возрастные(детские, особенно – если их автор несчастен в семье или интернате;юношеские – например, дневники влюбленных; старческие предсмертные ипроч.), дневники, описывающие религиозный или просто мистический опыт,дневники,описывающиепутешествия,одиночноезаключениеилинаркотический полет»114.

В подобном делении одновременно заключаются каксильная, так и слабая стороны этой классификации: с одной стороны, онапозволяет классифицировать все дневники, как художественные, так ичастные, с другой стороны, в такой универсальности кроется и потенциальнаянеточность, порождаемая избыточным обобщением.                                                            110Кобрин К. Похвала дневнику // Новое литературное обозрение. 2003.

№ 61 (3). С. 288–295.Там же, С. 291.112Там же.113Там же, С. 293.114 Там же, С. 295. 11148  49  Приведенные выше концепции во многом схожи, однако степеньразличия составляющих классификации варьируется. Во всех исследованияхособняком стоит дневник как «мастерская» автора, дневник-черновик. Поэтомув настоящей работе мы будем придерживаться следующего бинарногочленения: 1) дневники-черновики, к которым будут относиться дневникиписателей, художников, историков, политиков, всех тех, для кого текстдневника является некой «ступенькой» в развитии, и 2) повседневные, бытовыедневники.

Основой для подобного разделения будет также являться тот фактор,который мотивирует создателя дневника «взяться за перо», то есть спецификадвижения мысли автора: от творчества, работы к дневнику или, напротив, отдневника к творчеству. Такое разделение также позволит ответить на вопрос осокровенности, интимности формы. Ведь те, кто создают дневник-черновик,так или иначе задумываются над тем, что их произведение и зарисовки егобудутопубликованы.Вслучаежебытовогодневникавопросаобобнародовании, публикации зачастую не стоит.Для всех профессиональных авторов текстов, писателей, поэтов,драматургов, дневник – это часто черновик будущих произведений. Зарисовки,наброски к будущим повестям можно найти в дневниках большинстваписателей.

Так, в дневнике Франца Кафки от 18 сентября 1912 года мы находимследующий набросок: «Четверо съели вкусно приготовленное жаркое из кошек,но лишь трое знали, что они ели. После еды эти трое начинают мяукать, ночетвертый не хочет верить – только тогда, когда ему показали окровавленнуюшкурку, он поверил, не смог быстро выбежать, чтобы его вырвало, и две неделитяжело болел.Тот каменщик ел только хлеб и случайно добытые фрукты или живностьи пил только водку. Спал он в кирпичном сарае кирпичного завода. ОднаждыX.

в сумерках встретил его в поле. “Остановись, – сказал каменщик, – иначе...”X. шутки ради остановился. “Дай мне сигарету”, – сказал тот. X. дал. “Дай ещеодну!” “Так, еще одну тебе нужно?” – спросил X., держа на всякий случайнаготове дубинку в левой руке, и так ударил его правой в лицо, что у того49  50  выпала сигарета. Трусливый и слабый, как всякий пьяница, каменщик сразу жеубежал»115.Несмотря на то, что целиком эта зарисовка так и не получилахудожественного воплощения, в следующей записи мы видим: «23 сентября.Рассказ «Приговор» я написал одним духом в ночь с 22-го на 23-е, с десятичасов вечера до шести часов утра.

Еле сумел вылезти из-за стола – так онемелиот сидения ноги. Страшное напряжение и радость от того, как разворачивалсяпредо мной рассказ, как меня, словно водным потоком, несло вперед. Многораз в эту ночь я нес на спине свою собственную тяжесть. Все можно сказать,для всех, для самых странных фантазий существует великий огонь, в которомони сгорают и воскресают»116.

Подобная запись, строго говоря, не являетсячерновиком. Однако значима сама отсылка к написанному произведению,одному из немногих текстов Кафки, опубликованных при жизни.В дневниках Л. Н. Толстого мы также можем найти зарисовки, наброскибудущих произведений. Толстой, который вел дневник (с определеннымиперерывами) на протяжении всей своей жизни, делает записи также во времясвоего пребывания в Севастополе в 1854–1855 годах, в разгар военнойкампании.

В ноябре 1854 года он записывает в дневнике: «В Одессерассказывали мне трогательный случай. Адъютант дежурного генерала приехалвN-скийгоспиталь,гдележатраненые4-гокорпусаизКрыма.Главнокомандующий князь Горчаков, сказал он им, приказал благодарить васза храбрую вашу службу и узнать… Урра! – раздались слабые и недружныеголоса со всех коек. Славная, великая награда Горчакову за его труды. Лучшепортрета на шею»117. Затем эти размышления найдут отражение в первом изСевастопольских рассказов, «Севастополь в декабре месяце»: «Только теперьрассказы о первых временах осады Севастополя, когда в нем не былоукреплений, не было войск, не было физической возможности удержать его ивсе-таки не было ни малейшего сомнения, что он не отдастся неприятелю, – о                                                            115Кафка Ф.

Дневники. М.: АСТ, 2007. С. 209.Там же, С. 187.117Толстой Л. Н. Собрание сочинений в 20- томах. М.: Художественная литература, 1985. Т. 19. С. 143.11650  51  временах, когда этот герой, достойный древней Греции, – Корнилов, объезжаявойска, говорил: “Умрем, ребята, а не отдадим Севастополя”, – и наши русские,неспособные к фразерству, отвечали: “Умрем! ура!”– только теперь рассказыпро эти времена перестали быть для вас прекрасным историческим преданием,но сделались достоверностью, фактом»118.Манфред Юргенсен замечает, что «для многих поэтов дневник остаетсяпрежде всего рабочей тетрадью»119. Однако дневник выступает в роличерновика не только для писателя. Сам М.