Н.Ю. Алексеева - Русская Ода, страница 84

Но это произойдет уже под влиянием нового века и пришедшей вместе с ним в русскую поэзию французской сапфической строфы, тяжелой и пышной в сравнении с русскими силлабическими сапфическими строфами. Само явление в русской поэзии французской формы сапфической строфы и использование ее Державиным в горацианской оде означило конец долгого и трудного борения за формы русской оды. Все суета сует! — я, воздыхая, мню, Но бросив взор на блеск светила полудневна,— О, коль прекрасен мир1 Что ж дух мой бременю? Творпом содержится вселенна. ЗАКЛЮЧЕНИЕ Рассмотрение одической формы в России на протяжении более чем одного века неожиданно выявило единство русской лирики ХЧП вЂ” ХЪ'П1 веков. Зависимость русской лирики от силлабической поэзии может служить одним из примеров континуитета русской культуры, не однажды переживавшей разрыв традиций. Несмотря на отказ от силлабического наследия, новая русская лирика вместе с тем оказалась в полной от него зависимости.

Нерасторжимая связь новой поэзии со старой заключается не в прямой преемственности, а в последовательном и долгом отрицании, ставшем одним из важнейших факторов формирования новой поэзии. Обусловленное особенностями русской культуры понимание поэзии в ХЧП веке, ограниченное умеренной горацианской одой, стало одной из причин обновления лирики. Цельность и замкнутость старой системы поэзии, в том числе лирики, помешали усвоению внутри нее высокого (пиндарического) лиризма. Поэтому обновление лирики пошло не по пути ее преобразования, а по пути, сходному с революционным, заключавшемся в отказе от всей системы (стиха, формы и стиля) и в ее разрушении. Произошедшая резкая смена поэтических систем, каждая из которых обладала своим собственным способом версификации, стилем и формой, привела к уникальной в литературной культуре ситуации: к непроходимому разделению поэзии на «профессиональную» и «школьную». Оказавшись на периферии истории поэзии, силлабическая лирика на протяжении всего ХУП1 века неизменно определяла развитие лирики классицизма, но не прямым воздействием, а самим фактом своего существования, представляя оппозицию высокой пиндарической 35б Н.

Ю. Алексеева. Русскал ааа оде. Русская классицистическая ода возникла и развивалась в условиях противостояния умеренной горацианской школьной (силлабической) оде. В других жанрах оппозиция отсутствовала или была много слабее, поскольку оды (канты) составляли в эпоху классицизма основу школьного творчества. Горацианская ода прочно ассоциировалась со школьными виршами в продолжение всей истории русского классицизма, начиная с 1730-х годов по 1770-е и даже, видимо, позднее. Ригоризм классицистов в отношении школьной поэзии и горацианской оды был обусловлен прежним ригоризмом силлабиков. Если в ХЧП вЂ” начале ХЧП1 века не признавалась пиндарическая ода, то в эпоху классицизма с той же непримиримостью относятся к оде горацианской.

В обоих случаях это приводило к односторонности развития русской лирики, в которой вместо сосуществования разных типов лирического выражения происходила резкая их смена. Отрицание горацианской оды определило характер оды русского классицизма. Он заключается прежде всего в почти полном господстве пиндарической оды. Единственной ей оппозицией выступала, помимо стансов, анакреонтическая ода. Отсутствием горацианской оды, видимо, объясняется та исключительная роль в контексте европейской поэзии, которую берет на себя русская анакреонтическая ода. В форме анакреонтики, призванной воспевать любовь и вино, создаются философские оды (Херасков) и даже государственные оды (Сумароков, Державин).

Давно отмеченное однообразие русских метров и строфики ХЧП1 века также является прямым следствием господства в лирике пиндарической формы. На протяжении долгого времени изометрическая строфа напоминает собою горацианскую строфу и не употребляется. Только в начале 1790-х годов под влиянием новой волны увлечения немецкой лирикой в русскую поэзию возвращается изометрическая строфа, одна из форм которой может быть названа сапфической строфой.

Но пройдет еще десятилетие, прежде чем новая горацианская форма оды наполнится присущим ей горацианским содержанием. Это произойдет уже вне всякой памяти силлабической оды, в результате пробудившегося интереса к созданию русского антикизированного стиха. При создании новых горацианских од А.

Н. Радищев и А. Х. Востоков ориентируются на опыты в этой форме Тредиаковского, в которых звучание горацианской строфы не могло полностью освободиться от силлабической Заключение 357 меры стиха. Таким образом, Тредиаковский осуществил связь новой горацианской оды Х1Х века с силлабикой. Возвращением силлабического 5-сложника (дактиль и хорей) в последний (адонический) стих новых сапфических строф, а вместе с ним и горацианской оды к своим истокам история горацианской оды заканчивается. Отсутствие живой традиции привело к тому, что горацианские строфы, как и вообще изометрическая строфа, в русской поэзии остаются на протяжении ее новой истории маркированными. Горацианские строфы неотделимы от ассоциаций с римской поэзией и используются для переводов и стилизаций. На фоне преобладания строф равного метра изометрическая строфа всегда кажется отступлением от привычной формы стихотворения.

Серьезные темы решаются, как правило, внутри строфы, восходящей к пиндарической оде и стансам. Господство пиндарической оды в русском классицизме определило и тематический репертуар русской лирики. Форма пиндарической оды, возникшая как государственный панегирик, в этом качестве и преобладала в поэзии. Как самая высокая форма лирического выражения она почти сразу распространилась на парафрастическую оду, от нее на духовную, а затем и на философскую оду. За пределами пиндарической оды оставались темы, связанные с частной жизнью человека и с миром его чувств. Хотя Сумароков и пробовал изъясняться в любви в форме пиндарической оды (еВ разлуке мучася тоской... >), его замечательный опыт развития не получил.

Возвышенный характер пиндарической оды, а также выработанный высокий стиль, ставший уже неотъемлемой частью формы, мешали подчинению ей лирических, в новом смысле этого понятия, тем. Стансы, находившиеся под сильным влиянием пиндарической оды, лишь отчасти могли восполнить отсутствие в лирике горацианской формы. Собственно лирические темы (в новом понимании) решались в песне и элегии. Преимущественное господство пиндарической оды привело к тому, что именно внутри самой разработанной формы начался поиск средств выражения нового восприятия мира. Сохраняя почти без изменения свою внешнюю форму, большая русская ода изменила свою форму внутреннюю. В противоположность прежней внутренней форме, обусловленной поэтическим восторгом, новая форма определялась желанием выразить чувство и непосредственное видение мира.

Оставаясь 358 Н. Ю. Алексеева. Русская ода верным ведущей форме русской лирики, Державин до неузнаваемости преобразил жанр, положив в основу оды чувство. Этим он подготовил превращение пиндарической оды в лирическое стихотворение. В 1790-е годы обновление форм лирики и ее тематического репертуара происходило в жанрах легкой поэзии, среди которых важное место занимали анакреонтические оды. История анакреонтической оды в России пока не написана. Сейчас ясно только то, что эта форма в истории поэзии русского классицизма по названным выше причинам играла значительно более важную роль, чем в европейских литературах.

Мнение Л. В. Пумпянского, что анакреонтика вообще и Державина в частности не имела прямого продолжения в поэзии Х1Х века, справедливо, если рассматривать ее только с точки зрения внешних признаков жанра, включая его устойчивые мотивы. Но пафос поздней анакреонтики, особенно значительный у Державина, имел колоссальный, самим Державиным и его современниками непредвиденный резонанс.

Именно здесь была поднята и освоена тема свободы поэтического творчества. Без этой начальной школы свободы романтическая поэзия не могла бы возникнуть. Кроме того, анакреонтика была первым опытом русской пластической поэзии, значение которого для поэзии Х1Х века предстоит еще выяснить. Наступившее с 1790-ми годами бурное развитие лирики потеснило пиндарическую оду с центральных позиций.

А вскоре она была презрительно отброшена. Классическая ода была не способна выражать богатство эмпирического мира и открывающийся в своей изменчивости душевный мир человека. Новый человек, пораженный представшим ему заново временем, миром, своим «я», был далек от созерцания отвлеченных идей, подменяя их строением собственных идеалов, основанных на личном опыте. Умственное созерцание, лирический восторг и постигаемый через него мир были забыты.

В новой русской поэзии осталась тоска по небесам, наиболее пронзительно переданная Лермонтовым. Было бы соблазнительно говорить о наследии русской оды в разработке тем новой русской поэзии, но, по-видимому, новая поэзия от старой лирики наследовала не столько темы, сколько стиль. Это проявилось в философской и гражданственной лирике. Вместе с тем следует учитывать, что поэзия Х1Х века относительно редко касалась патриотических тем.

В творчестве небольших поэтов (декабристов, А. В. Кольцова, А. С. Хомякова, И. С. Никитина и Заключение 359 др.) они раскрывались одически звонко и приподнято. Преломление одического настроения и стиля в гражданственной лирике позднего Пушкина, раннего Лермонтова, Тютчева времен Крымской войны и в стихотворении Некрасова «Тишина» (1856) требует специального и осторожного рассмотрения. Возможно, более важно, чем тематическое наследие русской оды, ее значение в истории русского стиха.