19 (815686), страница 3

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 3)

Еще одна попытка А. Л. Никифорова скомпрометировать фактуализм: «…Сказать, что факты совершенно не зависят от теории, значит разорвать все связи между теорией и фактами и лишить теорию всякой познавательной ценности» ¹⁹. Конечно, никаких аргументов в пользу этого тезиса автор не приводит. И понятно почему: их просто нет.

Сам А. Л. Никифоров по крайней мере в ряде работ пытался занять промежуточную позицию. И в этом он далеко не одинок. Крайне любопытно, что автор сам же предупреждает об опасности такого рода подхода. «Когда же некоторые методологи, — пишет он, — пытаются избежать крайностей — фактуализма и теоретизма, то чаще всего это приводит к противоречию» ²⁰. И здесь он как в воду смотрел: у него получилась жалкая эклектическая похлебка, не имеющая никакой научной ценности. По-видимому, именно это и толкнуло его к переходу на позицию полного теоретизма. В одной из последних его работ мы встречаемся с утверждением о всеобщем согласии с положением о том, что «именно теория определяет, какие именно факты мы получим» ²¹.

Здесь — прямая неправда; никакого общего согласия по этому вопросу как не существовало, так и не существует. Но приверженцам теоретизма очень хотелось бы уверить всех в этом и объявить фактуализм давно устаревшим взглядом, придерживаться которого могут только люди, безнадежно отставшие от жизни. И этот прием действует. Боясь быть заподозренными в консерватизме, многие люди, в общем и целом понимающие всю антинаучность теоретизма, вынуждены клясться в верности этому воззрению.

Это можно наглядно видеть на примере работ известного специалиста, работающего в области исследования научного познания, доктора философских наук Елены Аркадьевны Мамчур. Она начинает с признания верности теоретизму. Но основательное знание истории науки заставляет ее спохватиться. И она в конечном счете подразделяет научные факты на две группы; 1) факты, зависящие от теории и 2) факты, от нее не зависящие. И далее автор приводит примеры последних. Это было нетрудно; далеко за ними ходить не пришлось²². Гораздо хуже бы пришлось Е. А. Мамчур, если бы она попыталась найти такие факты (именно факты, а не лжефакты), которые исчезали бы вместе с теориями. Таких фактов просто нет.

Что бы ни говорили приверженцы теоретизма о фактуализме, он — единственно верный подход к фактам. Факты действительно независимы от теории, добавим, также и от холической идеи. В этом отношении они объективны и только объективны. И если речь заходит о субъективности фактов, то их субъективность заключается лишь в их изолированности друг от друга, но ни в коем случае не в их зависимости от теории или холической идеи.

Признание независимости фактов от теории является само собой разумеющимся для каждого подлинного ученого. Это наглядно можно видеть на примере хотя бы М. Планка. Говоря о разработке и утверждении одной из физических теорий, он обращает внимание на то, что ее успеху больше всего способствовали факты, добытые в ходе экспериментов ученым, который сначала был ее противником. «…Поучительный пример того, — замечает великий физик-теоретик, — что научная ценность точных опытов независима от их теоретических предпосылок» ²³.

Тезис о концептуальной нагруженности неверен, но, как всякое ошибочное положение, он имеет под собой определенные основания. Одно из них заключается в том, что факты редко предстают перед человеком в совершенно «голом», никак не интерпретируемом виде. Чаще всего они уже так или иначе истолкованы. Это особенно заметно на примере житейских фактов. Они почти всегда сразу так или иначе понимаются (истолковываются) людьми, причем как мы уже видели, нередко интерпретируются различными людьми совершенно по-разному.

Средства массовой информации, которые в принципе должны бы давать факты такими, как они есть, без какой-либо интерпретации, должны были бы, как нередко провозглашается в западной печати, «информировать, а не пропагандировать», никогда этого принципа не придерживались и не придерживаются. Суть этого «информирования» прекрасно вскрыта в одной из побасенок замечательного чешского писателя Карела Чапека (1890–1938): «Сообщение. Враг пытался злодейски обстреливать наши самолеты, мирно сбрасывавшие бомбы на его город» ²⁴.

Теории всегда строятся на основе фактов. Вначале есть факты, а затем на их базе создается теория. В этом смысле факты первичны, а теория вторична. Но это справедливо тогда, когда речь идет о какой-нибудь одной конкретной теории. Но ведь до этой теории существовали другие теории. И если не все, то по крайнем мере некоторые факты, которые легли в основу данной новой теории, были до этого определенным образом истолкованы, объяснены ранее существовавшими теориями.

Да и каждая новая конкретная теория базируется не только на тех фактах, которые уже были известны к моменту начала работы по созданию этой теории. Когда возникает идея, а затем она развертывается в гипотезу, возникает нужда в добывании всё новых фактов. И эти появляющиеся факты сразу же определенным образом интерпретируются. Движение мысли идет, таким образом, не только от фактов к теории, но и от теории (гипотезы) к фактам.

Довольно часто, то обстоятельство, что тот или иной житейский или научный факт предстает перед нами не в «голом» виде, а в определенной интерпретации, сколько-нибудь четко, а иногда вообще не осознается. В результате за факт принимается не сам факт, а факт вместе с его интерпретацией. Это плохо даже тогда, когда интерпретация факта верна. Но еще хуже, когда она ошибочна. Когда факт в сознании ученых намертво срастается с той или иной его интерпретаций, то это может быть огромным препятствием для развития научного знания.

С этим мне самому приходилось сталкиваться в процессе исследования первобытного общества. Так, например, в этнографической науке до сих пор считается несомненным фактом, что все аборигены Австралии к моменту открытия этого материка европейцам находились на одной, причем очень низкой стадии развития первобытного общества.

Приняв это укоренившееся мнение за истину, я долгое время не мог понять и объяснить некоторые важнейшие особенности экономики целого ряда австралийских племен.

И только тогда, когда я наконец-то понял, что в действительности разные группы австралийцев находились на двух качественно отличный ступенях социального развития, одни — на первобытно-коммунистической стадии, а другие — на первобытно-престижной, всё встало на свое место²⁵.

Очень часто оторвать факт от его давно ставшей привычной интерпретации сто́ит немалых усилий. И поэтому важнейшей задачей исследователя, расследователя и т. п. является детальный анализ фактов, освобождения их от прошлой интерпретации.

Как писал немецкий физик П. Фолькман в книге «Теоретико-познавательные основы естественных наук» (русск. пер.: «Теория познания естественных наук», 1911): «Одна из важнейших задач естественных наук есть описание фактического материала во всей его чистоте и оголенности. Трудно представить себе, сколь трудна эта задача, до того человек среднего калибра не в состоянии точно различать между фактами и своими собственными представлениями» ²⁶.

Четкое разграничение фактов и их интерпретации отнюдь не означает обязательного отказа от старого их истолкования. Нужна тщательная проверка, и если в ходе ее выяснится, что старое истолкование истинно, необходимо его принять, согласиться с ним. Именно то обстоятельство, что факты часто предстают перед нами не в «голом» виде, а в определенной интерпретации, и легло в основу тезиса о их обязательной «теоретической нагруженности».

Были и иные причины, относящиеся исключительно к особенностям научного знания. Как уже указывалось в предшествующей главе, в науке многие единичные факты добываются не непосредственным наблюдением (экспериментом), а наблюдением (экспериментом) с определенной теоретической интерпретацией его результатов. Это было использовано французским философом Эдуардом Леруа (1879–1955), стоявшим на позициях крайнего конвенционализма. В работах «Наука и философия» (1899–1900) и «Позитивная наука и философия свободы» (1900) он стремился доказать, что в научных построениях нет никакого объективного содержания, они чисто произвольны.

Ученые создают не только гипотезы и теории, но и факты. Правда, при этом он сделал уступку научному здравому смыслу, подразделив факты на голые, которые, может быть, и не создаются учеными, и научные, которые, безусловно, — творчество ученых.

Под первыми он понимал факты, фиксирующие чувственные данные, а когда он брал их в паре с научными, то те, которые я называю медиафактами.

Под научными же фактами он понимал ментофакты. Так как последние открываются в результате теоретической интерпретации учеными медиафактов, то из этого он делал вывод, что они ими создаются.

С резкой критикой такой точки зрения на факты выступил А. Пуанкаре. «Я позволю себе, — писал он, — привести два примера, которые, быть может, несколько разъяснят дело. Я наблюдаю отклонение гальванометра с помощью подвижного зеркальца, которое отбрасывает световое изображение или „зайчик“ на проградуированную шкалу. Голый факт таков: я вижу перемещение зайчика по шкале. Научный факт будет: в цепи проходит ток. Или еще: когда я произвожу какой-нибудь опыт, я должен подвергнуть результат некоторым поправкам, так как мне известно, что я должен был сделать погрешности… И так первый полученный результат представляет собой голый факт, тогда как научным фактом будет окончательный результат после выполнения поправок» ²⁷.

Даже Э. Леруа был вынужден допустить, что голый факт не есть создание ученого. А научный факт? «Наука, — подчеркивает А. Пуанкаре, — не могла бы существовать без научного факта, а научный факт — без голого факта, ведь первый есть лишь пересказ второго. А в таком случае, имеем ли мы право сказать, что ученый создает научный факт?» ²⁸. Ответ может быть только отрицательным.

«Резюмируем сказанное, — заключает А. Пуанкаре, — вся творческая деятельность ученого по отношению к факту исчерпывается высказыванием, которым он выражает факт… Не существует резкой грани между голым фактом и научным фактом; можно только назвать одно выражение факта более голым или, наоборот, более научным, чем другое» ²⁹.

В последующем к этой проблем обратился Л. де Бройль. «Прежде чем закончить эти общие рассуждения о роли эксперимента, что результат эксперимента никогда не имеет характера простого факта, который нужно только констатировать. В изложении этого результата всегда содержится некоторая доля истолкования, следовательно, к факту всегда примешаны теоретические представления. Физик, измеряющий ток амперметром, не удовлетворится словами: „Я видел, что стрелка моего измерительного прибора переместилась на столько-то делений шкалы“, — поскольку констатация в такой форме не представляет ни малейшего интереса; он скажет: „Я измерил силу тока; она оказалась равной 10 А“. Но если на этот раз утверждение представляет интерес, оно связано с совокупностью теоретических представлений о законах электричества, о работе измерительного устройства и т. д. Это неизбежное вмешательство теоретических представлений в формулировку экспериментальных результатов так поражает некоторые умы, что они начинают сомневаться в том, что экспериментальные факты существуют независимо от наших теоретических представлений, и иногда говорят: „Ученый создает научный факт“. Это высказывание, конечно, представляет собой преувеличение, с которым некогда воевал А. Пуанкаре. Научный факт, разумеется, существует независимо от представлений, служащих для его выражения. Иногда даже факт отказывается подтвердить теоретическое истолкование, которое ему хотели дать» ³⁰.

Таким образом, несомненно, что не только сенсофакты, но и ментофакты не создаются учеными, а открываются, обретаются ими, хотя и очень своеобразным способом.

Предпосылки концепции зависимости научных фактов от теории, намечаются уже в работах К. Поппера. Оформляется она в труде Т. Куна «Структура научных революций» (1963) и доводится до полного абсурда в сочинениях П. Фейерабенда и философствующих постмодернистов. Она представляет собой наукообразное выражение давно существовавшего взгляда, согласно которому факты не добываются, не устанавливаются учеными, а создаются, фабрикуются ими. Суть этой концепции состоит в отрицании объективности научных фактов, а тем самым и научной теории, в отрицании существования объективной истины. Принятие этой концепции означает полный отказ от науки. Она является концептуальным оправданием любой фальсификации в науке, концептуальной основой бурно расцветающей в современном западном и в нашем обществе лженауки и ее борьбы против настоящей науки.

Редко кто из наших философов осмеливался выступить против концепции «теоретической нагруженности» фактов. Одним из немногих, выступивших с аргументированной ее критикой, был уже известный нам философ и ученый Сергей Владимирович Илларионов (1938–2000)³¹.

Хотя тезис о «теоретической нагруженности» фактов был четко сформулирован сравнительно недавно, некоторые ученые, в частности историки, руководствовались им давно. И ни к чему хорошему это не вело. Уже известный нам В. Б. Кобрин, указывая на существовании у части его коллег убеждения, что «достоверность фактов, сообщаемых источниками, зависит от того, какую концепцию принимает исследователь», пишет: «Тем самым утрачивается критерий истинности концепции, а любая фальсификация, любая подгонка фактов под априорные общие суждения становится простым и легким делом» ³².

Характеристики

Список файлов лекций