19 (815686), страница 2
Текст из файла (страница 2)
Глава 9. Теория и факты
1. Два компонента теории и два пути развития теоретического знания
1. Два компонента теории и два пути развития теоретического знания
С преввращением гипотезы в теорию процесс познания не прекращается. Происходит накопление новых фактов, и некоторые из них могут вступить в противоречие с данной теорией. Это делает необходимым дальнейшее развитие теоретического знания. Оно может идти по-разному.
Каждая сколько-нибудь сложная научная теория состоит из двух основных частей, во-первых, из ядра, во-вторых, из окружающей его периферии. Ядро теории включает в себя главные, основные идей. Выявление несостоятельности хотя бы одной из этих идей означает разрушение ядра, а тем самым и опровержение данной теории в целом.
Иначе обстоит с идеями, образующими периферийную часть. Опровержение одной из этих идей и даже всех их вместе взятых не требует с необходимостью отказа от теории. Вполне достаточна ее более или менее основательная перестройка.
Имплицитное осознание подразделения сложной теории на две указанные части встречается у целого ряда мыслителей. Как уже было показано в первой книге, В. И. Ленин достаточно четко различал в теории марксизма вообще и в марксистской философии в частности главные, фундаментальные идеи, отказ от которых означал полный разрыв с марксизмом, и идеи не столь важные, замена которых иными не только не означала отхода от марксизма, но, наоборот, представляла собой необходимый шаг вперед в развитии марксистской теории. То, что В. И. Ленин подразделял марксистскую теорию на «ядро» и «периферию», было подмечено многими исследователями, в том числе и теми, которые относились к нему не слишком доброжелательно7.
Но, по-видимому, первый шаг по пути к эксплицитному осознанию существования в теории указанных двух частей был сделан уже известным нам И. Лакатосом в работе «Фальсификация и методология научно-исследовательских программ» (1970; русск. пер.: М.,1995). Первую часть он назвал «твердым ядром», вторую — «защитным поясом», а саму конструкцию из этих двух элементов окрестил «научно-исследовательской программой». Эта терминология была во многом продиктована ему его общей философской позицией. И. Лакатос, как уже указывалось, был постпозитивистом. Он не только был противником теории отражения, но и вообще отказывался в своей концепции от использования понятия истины. Важнейшей проблемой он считал вопрос о демаркации научного и ненаучного знания, примыкая в его решении к фальсификационизму.
Вводя понятие научно-исследовательской программы, И. Лакатос в то же время не отказывался от понятия теории. Но понять, какой конкретно смысл он вкладывал в словосочетание «научно-исследовательская программа», и в каком отношении находится это понятие к понятию теории из его работы крайне трудно. Не помогают и приведенные им примеры, ибо в них всех фигурируют те мыслетворения, которые все и всегда называли теориями.
Практически под научно-исследовательскими программами И. Лакатос подразумевает те теории, которые при столкновении с не укладывающимися в них фактами обновляются, сохраняя при этом все свои основные идеи. Их можно назвать развивающимися теориями.
Каждая такая теория существует в виде нескольких стадиальных вариантов, из которых наиболее соответствующим действительности является последний. Развитие, обновление существующих теорий — один из путей прогресса теоретического знания.
Другой, более изученный — смена теорий. Они могут сочетаться. И развивающейся теории рано или поздно может прийти конец: от нее откажутся и заменят новой.
2. Проблема соответствия фактов теории
2. Проблема соответствия фактов теории
Обычно ученые говорят лишь о соответствии теории фактам. Но дело обстоит далеко не так просто. Сколько раз у нас в качестве образца чуть ли не полной антинаучности приводилось приписываемое Г. Гегелю высказывание, что если факты не соответствуют теории, то тем хуже для фактов. Полностью истинным признать его, разумеется, нельзя. Но доля истины в нем, несомненно, содержится.
Когда при наличии теории, которая создана на базе огромного множества проверенных фактов и прекрасно их объясняет, вдруг появляется сообщение о выявлении факта, который находится в разительном противоречии с ней, то не нужно спешить отказываться от данной теории. Нужно тщательно проверить, действительно ли мы здесь имеем дело с подлинным фактом. И нередко при этом выясняется, что факта-то не было и нет.
Мне самому при работе над проблемой антропосоциогенеза с такого рода «открытиями» приходилось сталкиваться не один раз.
Так, например, в 1971 г. известный археолог и палеоантрополог Ричард Лики объявил, что им найден череп существа (KNM-ER 1410), которое жило 3 млн. лет тому назад, но тем не менее по уровню развития стояло выше не только хабилисов, но в целом ряде отношении было более прогрессивным, чем появившиеся по меньшей мере на миллион лет позднее питекантропы, синантропы и даже возникшие еще позже позднее (0,3–0,2 млн. лет) палеоантропы8. Это было настоящей сенсацией. Появилось множество заметок и статей, принадлежащих не только журналистам, но и палеоантропологам, в которых утверждалось, что все наши прежние представления о возникновении человека безнадежно устарели и должны быть пересмотрены.
Мне тогда пришлось спорить с некоторыми нашими специалистами в этой области, которые мгновенно присоединились к этому мнению. В ответ на мое утверждение, что такого человека в такое время быть не могло, ибо это противоречит теории, меня обвинили в нежелании считаться с фактами. Прошло некоторое время и выяснилось, во-первых, что возраст черепа не 3 млн. лет, а всего лишь около 2 млн., во-вторых, что он принадлежит не человеку, а хабилису. И всё стало на свое место. К этому времени довольно давно уже было известно, что хабилисы появились где-то около 2,5 млн. лет тому назад.
В 1976 г. антропологами Доналдом Джохансоном, Ивом Коппенсом и Морисом Тэбом было объявлено, что ими в Хадаре (Эфиопия) были найдены существа возрастом в 3 млн. и даже более лет, которые были людьми, сходными с питекантропами9. Всё повторилось. Снова невероятный шум в печати, снова статьи о людях возрастом в 3 млн лет. Я снова говорил знакомым археологам и палеоантропологам, что этого быть не может, а меня в ответ снова упрекали в игнорировании несомненных фактов. И снова вскоре всё стало на место. Сами же первооткрыватели признали, что ими были найдены вовсе не люди, а самые примитивные из австралопитеков, которых они предложили именовать австралопитеками афарскими. В этом ничего сенсационного не было. Существование австралопитеков в это время вполне согласовывалось с теоретическими положениями.
Приведенным выше «фактам», которые не соответствовали теории, действительно пришлось плохо: они навсегда бесследно исчезли.
Археологи и палеоантропологи в большинстве своем принадлежат к числу тех ученых, которые рабски преклоняются перед фактами и не допускают мысли о проверке фактов через их сопоставление с теорией. И в результате они нередко принимают за факт то, что заведомо им быть не могло.
Сходные ситуации встречались и истории физики. Об одной из них рассказал Поль Андриен Морис Дирак (1900–1984).
В начале XX в. были созданы две теории электрона — релятивистская модель Лоренца—Эйнштейна и модель Абрагама (и близкая ней модель Бюхерера)10. В 1906 г. крупнейший немецкий физик-экспериментатор Вальтер Кауфман (1871–1947) провел опыты и объявил, что они подтверждают концепцию Абрагама. «Когда Лоренц услышал об этом результате, — повествует П. Дирак, — он был совершенно выбит из колеи. Он воскликнул: „Все мои труды пошли прахом“. А. Пуанкаре принял это за ограничение его схемы преобразования. Когда Эйнштейн узнал о результате, его реакция была совершенно иной. Он чувствовал, что его теория была настолько красива математически, что она должна быть правильной и поэтому, если эксперимент подтверждает другое решение, нужно подождать и посмотреть: может быть, что-то неправильно с опытом. Так что Эйнштейн не был слишком обеспокоен. Он чувствовал спокойную уверенность в правильности свой точки зрения и занял выжидательную позицию по отношению к экспериментам. Опыты были повторены несколько лет спустя и поздние эксперименты подтвердили правильность модели Лоренца—Эйнштейна и ошибочность модели Абрагама. Еще через несколько лет выяснилось, что была неисправность в аппаратах, которыми пользовался В. Кауфман. Таким образом, Эйнштейн оказался прав. Подобная позиция была характерна для него. Она состояла в требовании больше полагаться на фундаментальные идеи, если они основываются на здравой красивой математике, чем на результаты экспериментов. Экспериментаторы всегда переоценивают аккуратность своих результатов и склонны к ошибкам. Поэтому не нужно позволять себе слишком беспокоиться по этому поводу» 11.
Правда, сам А. Эйнштейн, отказывая «фактам» в «праве» решения вопроса об истинности отстаиваемой им теории, исходил вовсе не из ее математической «красивости». «Однако, по нашему мнению, — писал он, — эти теории (М. Абрагама и А. Бюхерера. — Ю. С.) вряд ли достоверны, поскольку их основные предположения о массе движущегося электрона не вытекают из теоретической системы, охватывающей более широкий круг явлений» 12.
Всё сказанное о соответствии фактов теории может быть отнесено и к универсальной холии. Когда Д. И. Менделеев создавал свою Периодическую таблицу элементов, выяснилось, что она существенно расходится с целым рядом, казалось бы, совершенно точно установленных фактов, а именно с атомными весами целого ряда элементов: бериллия, урана, тория, церия, иттрия, индия, лантана. Это противоречие великий ученый преодолел путем допущения, что атомные веса данных элементов были определены неверно. Исходя из открытого им закона и созданной на этой основе таблицы, он сделал прогноз, что реальный атомный вес бериллия в полтора раза меньше того, который ему приписывался, реальные атомные веса индия и лантана в полтора раза больше, урана, иттрия, церия и тория в два раза больше. И этот прогноз блестяще оправдался13.
О необходимости проверки фактов разумом еще в середине XIX в. говорил уже известный нам К. Бернар. «Одни факты реальны, говорят обыкновенно, и нужно полагаться на них всецелым и исключительным образом. Часто говорят еще: это факт, грубый факт, тут нечего рассуждать, следует ему покориться. Без сомнения, я допускаю, что факты суть единственные реальности, могущие дать формулу опытной идее и в то же время служить ей проверкой, но лишь при том условии, что разум их принимает. Я думаю, что слепая вера в факт, претендующая заставить разум молчать, также опасна для опытных наук, как верования чувства или веры, которые тоже налагают на разум молчание. Одним словом в опытном методе, как и повсюду, единственный действительный критерий есть разум… Из предыдущего следует, что если бы на опыте встретилось явление с такой противоречивой видимостью, что его нельзя было бы связать необходимым образом с определенными условиями существования, то разум должен отвергнуть этот факт, как факт ненаучный. Следовало бы выжидать или искать прямыми опытами, в чем заключается причина ошибки, которая могла вкрасться в наблюдение» 14. И К. Бернар был не одинок.
«Чем прочнее установлена теория, — писал А. М. Бутлеров, — чем больше число фактов, на которые она опирается, удовлетворительно объясняя их, тем с большей осторожностью, с большим скептицизмом должно отнестись ко всякому новому наблюдению и открытию, не согласному с теорией: надо всеми средствами убедиться в реальности явления прежде, чем признать его за факт. Но тщательно нужно остерегаться и противоположной крайности. Научное знание должно противополагаться слепому верованию…» 15.
3. Проблема «теоретической нагруженности» фактов
3. Проблема «теоретической нагруженности» фактов
В последние десятилетия перед философами встал и активно обсуждается вопрос, который получил название проблемы «теоретической нагруженности» фактов. По существу это вопрос о том, зависят ли факты от теории или не зависят от нее. Учитывая, что теория — лишь одна из форм интерпретации, унитаризации фактов, что кроме нее существуют еще и холии, а также разнообразные виды концепций, не представляющих собой ни теории, ни холии, вопрос этот должен быть поставлен более широко: о зависимости фактов от их интерпретации, их унитаризации вообще, от идеи и ее развертывания в форме теории, нетеоретической концепции или холии. В самом широком плане это вопрос об «идейной нагруженности» фактов, в более узком — «концепциальной нагруженности» фактов, в еще более узком — «теоретической нагруженности» фактов.
Трудно сказать, когда впервые появилось положение об «идейной нагруженности» фактов, но встречается оно уже в статье Дердья (Георга) Лукача (1898–1970) «Что такое ортодоксальный марксизм?» (1919). «…Факты вообще, — читаем мы там, — впервые становятся фактами лишь после такой методологической обработки, которая проводится по-разному в зависимости от цели познания» 16.
Так как современные философы, по сути, знают одну лишь эссенциализацию (теоретизацией), то они соответственно ограничиваются обсуждением вопроса о зависимости или независимости фактов от одной лишь теории.
Уже известный нам А. Л. Никифоров в статье «Научный факт и научная теория» (1984) писал о существовании двух направлений в решении этого вопроса. Одно из них он называет фактуализмом, другое — теоретизмом. Первую позицию он формулирует так: «научные факты лежат вне теории и совершенно не зависят от нее», вторую: «факты лежат в рамках теории и полностью детерминируются ею» 17.
Сам автор считает, что хотя в каждой из этих двух позиции есть рациональное зерно, но целом обе они неприемлемы. Его критика теоретизма в целом верна, хотя и не очень глубока. Он совершенно справедливо отмечает, что подобного рода трактовка фактов превращает теории в совершенно произвольные конструкции субъекта.
Что же касается критики А. Л. Никифоровым фактуализма, то она совершенно бездоказательна. «Нетрудно заметить, — пишет он, — что фактуализм отводит теории и ученому довольно пассивную роль. Факты и их комбинации существуют до процесса познания, и задача познающего субъекта заключается лишь в их констатации» 18.
Как уже указывалось ранее, различными философами факт понимается по-разному. Вероятно, среди «фактуалистов» имеются люди, которые трактуют факт как событие во внешнем мире. Но это совершенно необязательно. Вполне можно быть «фактуалистом» и мыслить факт как фрагмент действительности, пересаженный в наше сознание. Это исключает понимание факта как существующего до познания и без познания. И трактовка таким «фактуалистом» факта как совершенно независимого от теории, ни в малейшей степени не исключает понимания им теории как творения субъекта, — основанного на фактах, но не включающего их в свой состав.
Кстати сказать, я никогда ни у кого не встречал трактовки теории как комбинации фактов. Даже холии, которые включают в себя единичные и частно-общие факты, ни в коем случае не представляют собой комбинации фактов. Тем более теории, которые не включают в себя не только единичные, но и общие факты.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
