72556 (674620), страница 9
Текст из файла (страница 9)
В стихотворении поражают предваряющие темпы XX в., смену кадров в
поэзии этого века и в еще не изобретенном кинематографе динамика, умение
передать стремительное движение, богатство образов и лексики, неистощимое
поэтическое воображение: .что "купание в Поэме океана, насквозь пронизанного
звездами", эти взлеты корабля, "пробившего алеющее небо", "заброшенного в
эфир, где нет и птиц".
Кораблю Рембо претит прозаический фарватер торговых судов,
необходимость "склоняться перед надменными флагами" буржуазных государств "и
проплывать перед страшными огнями плавучих тюрем". Создавал "Пьяный
корабль", Рембо помнил о страданиях коммунаров, томившихся на понтонах,
размышлял о "спящих и изгнанных Силах грядущего". Это побуждает некоторых
новых исследователей, например Марселя Рюффа и Даниэля Реверса, считать все
стихотворение выражением уверенности в грядущей победе дела Коммуны.
В стихотворении, однако, есть и предсимволистская сторона - апофеоз
индивидуальной фантазии ясновидца, усиление метафоричности (все
стихотворение - одна развернутая метафора), появление изысканно-редких слов
в контаминации с отдельными грубостями лексики. Больше всего настораживает
соотношение видимой активности и скрытой от самого поэта пассивности. Одно
из самых динамичных произведений мировой поэзии, оно поэтизирует будто
случайный - по воле волн - бег корабля. Если в этом беге поэта-корабля есть
целесообразность, то она заключена как бы в подготовке к иной, не раскрытой
целесообразной деятельности. У буйного повествования о победно свободном
беге корабля появляется пессимистический фон. Плохо? Таким и был бег корабля
Рембо. Одна из причин художественной неотразимости стихотворения - ею
правдивость.
Создатель "поэмы океана" не видел моря. Таким, каким он его изобразил,
он и не мог его видеть до июня 1876 г., когда Рембо отплыл на Яву. Лето 1871
г. не было подходящим историческим моментом, чтобы безотчетно наслаждаться
"свободной стихией".
Стихотворение было создано в Шарлевиле летом 1871 г., незадолго до
переезда в Париж. Прославилось оно благодаря соединению большой символики с
богатством, зримостью и неожиданностью образов, в которых эта символика
обретает жизнь, а также благодаря тому, что бег опьяненного свободой корабля
был, если можно так сказать, "обращен" к людям, к волновавшим современников
вопросам.
Давно было отмечено, что стихотворение как бы предваряет или
предсказывает весь последующий путь Рембо.
При анализе "Пьяного корабля" должно быть принято во внимание, кроме
гениальной способности предвидения, и то обстоятельство, что попытка
воплощения высказанной Рембо в письмах мая 1871 г. теории ясновидения сразу
же потребовала мучительных и нелепых усилий и стала вызывать разочарование,
которое во многом предварило результаты опыта 1872-1873 гг. и окончательное
разочарование, приведшие к отказу Рембо от поэзии.
Те читатели и критики, которых поражает богатство и живость картин
плавания пьяного корабля в стихотворении поэта, еще не видевшего моря и
имевшего лишь опыт катания в лодчонке по сонным рукавам Мезы (Мааса), да
опыт пуска детских корабликов в каналах и лужах Шарлевиля, склонны искать
какой-либо один исчерпывающий источник океанских видений Рембо. Иногда этот
источник сводят к какой-либо одной определенной книге (например, к описаниям
путешествий капитана Джеймса Кука). Эти предположения не выдерживают
критики: круг "морских" чтений подростка Рембо был достаточно широк и
включал и действительные описания путешествий, и романы, и иллюстрированные
приключенческие журналы. Понять силу воздействии таких изданий легче могут
те немногие ныне люди, которые знают, что гравированные картинки производят
в детстве еще более интенсивное впечатление, чем фотоснимки.
Из указаний на возможные конкретные источники стихотворения, и в
частности на источники его заглавия, наиболее интересное было сделано Жюлем
Мук;-). Он обратил внимание на заметку в популярном журнале "Магазэн
питторэск" за сентябрь 18(59 г. под названием "La Marubia". Там было описано
наблюдающееся у сицилийских берегов явление, когда тихое море незадолго до
бури начинает волноваться и поднимается едва ли не на аршин. "Слово
"marubia", - сказано в заметке, - это сокращение от mar ebriaco - "пьяное
море" (mer ivre)". Последние слова в тексте журнала - они переходят на
следующую страницу - могли сразу броситься в глаза подростку-поэту (см.: Р
-54, р. 678-679).
Есть крупные исследователи, например Репе Этьембль, которых книжность
источников внешнего сюжета стихотворения побуждает сурово судить о "Пьяном
корабле" как о произведении "виртуоза подражания", синтезировавшего
парнасские и романтические темы вольного корабля.
Среди литературных произведений, которые могли содействовать созданию
образов "Пьяного корабля", называют разные книги. Тут и путешествия капитана
Кука, и "Натчезы" Шатобриана, и "Приключения Артура Гордона Пима" Эдгара По,
и "Двадцать тысяч лье под водой" Жюля Верна, и "Труженики моря" Гюго (и его
же стихи из "Легенды веков" - "Открытое море", "Открытое небо"), и
знаменитое "Плавание" в "Цветах Зла" Бодлера, и "Ветер с моря" Малларме, и
особенно "Старый отшельник" ("Le vieux solitaire") славного парнасца, одного
из значительнейших французско-реюньонских поэтов - Леона Дьеркса
(1838-1912).
Несомненно, что основной замысел, отчасти композиция, а также лексика
"Пьяного корабля" в ее ключевых словах прямо восходят к стихотворению
Дьеркса.
Первая строфа Рембо, несколько неуклюже по сравнению с Дьерксом (Il ne
lui [au vaisseau] reste pas un soul matelot...), вводит в историю вольного
бега пьяного корабля. Но зато Рембо сразу отождествляет порта с кораблем, в
то время как Дьеркс сначала поясняет это отождествление и в большей части
стихотворения пишет о вольном корабле в третьем лице.
Буквальная последовательность не принадлежала к числу добродетелей
Рембо. Если недавно он советовал поэту идти от воспевания цветов бесполезных
к прославлению растений утилитарных, то во второй строфе "Пьяного корабля"
он предлагает обратный ход мыслей и славит свой корабль, хмельной
высвобождением от пут утилитаризма, общественной зависимости и от прямой
целенаправленности.
Такое соотношение своего самодовлеющего мира и мира внешнего, которое
встречается у ребенка и которое может заглушить для него, отодвинуть
целостное восприятие окружающего, было свойственно и Рембо, лирику по
преимуществу далекому от философски-стереометрического взгляда Бодлера.
"Маякам", точнее, портовым огням (les falots) Рембо в соответствии с
традицией Байрона, поэтов-романтиков (и едва ли ему известных Пушкина и
Лермонтова) противопоставляет "свободную стихию" даже в ее
человекогубительной вольности. Ср. "Чайльд Гарольд", IV, CLXXIX - CLXXXIV,
напр. CLXXX, 5-9: "Сорвав с [своей] груди, ты [море] выше облаков //
Швырнешь его [человека], дрожащего от страха, // И точно камень, пущенный с
размаха, // О скалы раздробишь и кинешь горстью праха" (перевод В. В.
Левина).
С VI строфы Рембо отдаляется от Дьеркса, ибо (хотя у обоих поэтов речь
идет о случайном вольном беге кораблей) корабль Рембо "пробудился" (строфа
III) и радостно "купается в Поэме океана", "направляет свой бег" и гордится
тем, что видел то, чего не дано увидеть никому (VIII, 4):
Et j'ai vu quelquefois ce que l'homme a cru voir.
Человеку противопоставляется "пьяный" корабль, но ясно, что,
по-существу, человеку дается совет идти путем сверхчеловеческой концентрации
своих сил, стремиться к героизму, достигаемому поэтом-ясновидцем.
В строфе XV (стих 1): "Я детям показать хотел бы рыб поющих..." - тема
поэта-ясновидца поворачивается своей социальной стороной: корабль
претерпевает подвижнический бег не для себя, а для людей.
Это создает то очарование, которое выделяет стихотворение Рембо.
Нелюдимый, ершистый, глумливый, бешеный в личном общении, молодой поэт был
таков не из эгоизма, а во многом именно потому, что был сконцентрирован на
решении общего дела.
В строфе XVIII Рембо вновь максимально сближается с Дьерксом (строфа
V), но в XIX он вновь ближе, чем его старший собрат, к общему делу. Всякому
видно, что поэт писал по горячим следам Коммуны, а образ корабля - "Я небо
рушивший, как стены", - может быть сопоставлен со словами Карла Маркса о
штурме неба коммунарами.
Однако после Коммуны корабль Рембо плывет в поисках "расцвета грядущих
Сил" (строфа XXII), но не обретает его.
Поэт-корабль тоскует о Европе, такой, какой ома встает в мечтах
детства. Это невоплотимо в жизнь, и заключительная, XXV строфа - это крик
протеста.
"Каторжные баркасы" ("les yeux horribles des pontons") - ассоциация с
мыслями о скорбном пути репрессированных коммунаров, для которых понтоны
были этапом в отправлении на каторгу.
Нужно учесть, что у Дьеркса в начале стихотворения сам лишенный
оснастки корабль уподобляется понтону ("Je suis tel qu'un ponton sans
vergues et sans mats...") и что отсутствие береговых огней ужи для корабля
Дьеркса ассоциировалось с ощущением свободы ("Aucun phare n'allume au loin
sa rouge etoile").
Окончания стихотворений Дьеркса и Рембо сильно разнятся: Дьеркс кончает
стихом в духе Бодлера с просьбой к древнему Харону взять корабль в
безмолвный таск - на буксир смерти.
V. Предварение символизма
Символ в "Пьяном корабле" органичен. Символику сонета "Гласные" можно
было бы понять как намеренную, конечно если оставить в стороне
простецки-мудрый комментарий Вердена, что ему, "знавшему Рембо, ясно, что
поэту было в высшей степени наплевать, красного ли А цвета или зеленого. Он
его видел таким, и в этом все дело".
Стихотворение "Гласные" послужило поэтам-символистам отправным пунктом
для разных попыток ограничения прямой, несимволической передачи
действительности в искусстве.
Ведь позже символисты определили задачу своего искусства как
изображение трансцендентального, а невозможно было передать его иначе, чем
посредством символов, которые, по их мнению, и могли "представлять
несказанное" {Beaimier A. La poesie nouvelle, Paris, 1902, p. 20.}.
В поисках путей косвенной передачи "несказанного" символисты
подхватили, догматизировав ее, мысль из сонета Бодлера "Соответствия", будто
имеются некоторые соответствия между звуками, цветами и запахами. Эта мысль,
по шутливому капризу продолженная Рембо в сонете "Гласные" (где говорится об
"окраске" каждого звука), стала отправным пунктом для бесчисленных попыток
символистов передать трансцендентальное. Рембо писал полушутя, полусерьезно:
А - черный; белый - Е; И - красный; У - зеленый;
О - синий...
Поэт, играючи, связывал со звуками вольные ряды ассоциаций, например:
Е - белизна шатров и в хлопьях снежной ваты
Вершина
После сопоставления различных взглядов (что сделано в примечаниях)
разумнее всего прийти к выводу, что "сила" сонета как раз в субъективной, т.
е., с точки зрения символических соответствий, ложной проекции идеи, которая
именно ввиду ее вольной инкогерентности (и прямой непередаваемости)
воспринимается как истинно символическая и, следовательно, символистская.
Получается, что лучший хрестоматийный пример символистского
стихотворения - это бессознательная ("...поэту было в высшей степени
наплевать...") мистификация. Символы здесь не имеют бесконечно глубокого и
прямо не передаваемого содержания, а если говорить точно, то не имеют
никакого символического содержания.
"Я изобрел цвета согласных", - писал позже Рембо в книге "Одно лето в
аду"; поэт употребляет слово "изобрел", а не "открыл" и сам смеется над этим
"изобретением".
Итак, Рембо, повсеместно прославляемый за символику сонета "Гласные",
не был в нем символистом...
Пока Рембо создавал эти стихи, его жизненная ситуация стала
невыносимой. К концу августа 1871 г. поэт, остававшийся в Шарлевиле, был
совершенно затравлен деспотизмом матери. Он мечтал устроиться поденным
рабочим в Париже, пусть на 15 су (0,75 франка, около 20 коп. - в валюте того
времени. - Н. Б.) в день. Мать хотела, чтобы непокорный сын убрался с глаз
долой. "Она, - писал Рембо Полю Демени, - пришла к следующему: все время
мечтает о моем опрометчивом отъезде, о бегстве! Нищий, неопытный, я в конце
концов попаду в исправительное заведение. И с этого дня молчок обо мне"
{Письмо к Демени от 28 августа 1871 г.}.
По совету одного из своих друзей, Андре Бретаня, с которым они пытались
вместе оказать помощь Коммуне из Шарлевиля, Рембо в сентябре обратился к
Вердену с двумя письмами, вложив в них несколько стихотворений 1871 г. и
признавшись, что у него нет средств даже на проезд до Парижа. Из ответа
Верлена уцелела фраза: "Приезжайте, дорогой друг, великая душа, - Вас
приглашают, Вас ждут".
Рембо приехал, везя с собой новое стихотворение - "Пьяный корабль".
Верден был потрясен и гордился, что открыл гения.
Но продолжавший с фанатическим упорством добиваться приведения в
расстройство всех чувств и поэтому особенно угрюмо безмолвный и дико
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
