55265 (670516), страница 2

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 2)

* * *

В начале XVII века мысль перестает двигаться в стихии

сходства. Отныне подобие - не форма знания, а, скорее, повод

совершить ошибку. "Заметив какое-нибудь сходство между двумя

вещами, - говорит Декарт в "Правилах для руководства ума", -

люди имеют обыкновение приписывать им обеим, даже в том, чем

эти вещи между собой различаются, свойства, которые они наш-

ли истинными для одной из них". Эпоха подобного постепенно

замыкается в себе самой. Картезианская критика сходства иск-

лючает подобие как основную практику и первичную форму зна-

ния, обнаруживая в нем беспорядочную смесь, подлежащую ана-

лизу в понятиях тождества и различия меры и порядка.

Попытаемся реконструировать те изменения в научном мыш-

ление XVII века, которые сделали иным само знание. В связи с

тем, что утрачивает свое всеобщее значение понятие подобия,

и его применение ограничивается самыми нижними и скромными

рубежами знания, отныне любое сходство подчиняется испытанию

сравнением, то есть принимается только на основе порядка

тождества и серии различий. Более того, прежде цепь подобий

могла быть бесконечной - всегда можно было открыть новые по-

добия. Теперь же становится возможным полное перечисление: и

в форме перечисления всех элементов, и в форме категорий, и

в форме анализа. Следовательно теперь сравнение вещей может

достичь невиданной доселе точности, в то время как старая

система подобий, никогда незавершаемая, всегда открытая для

новых случайностей, могла становится лишь все более вероят-

ной , но не точной.

Таким образом, деятельность ума ученого XVII века, в

отличии от века предыдущего, состоит не в том, чтобы сбли-

жать вещи между собой, занимаясь поиском всего того, что мо-

жет быть в них обнаружено в плане родства, взаимного притя-

жения или скрытой природы, а, напротив, в том, чтобы разли-

чать. Познавать теперь значит различать, то есть посредством

интуиции дать себе представление о вещах, установить тож-

дества, а затем зафиксировать необходимость перехода от од-

ного элемента серии к другому, непосредственно следующему за

ним.

* * *

С научной революцией XVII века неразрывно связано имя

Галилео Галилея. Пересматривая все традиционные представле-

ния о науке, её методе и задаче, он опирался на определенную

традицию, на те достижения, которые составили предпосылки

его собственной работы. Сам Галилей называет несколько важ-

нейших имен, традиции которых он продолжает: критикуя Арис-

тотеля, Галилей апеллирует к Платону, а ещё чаще к Архимеду,

чьи сочинения действительно оказали решающее влияние на

творчество Галилея. Из более близких по времени он чаще все-

го ссылается на Коперника - обоснование гелиоцентрической

системы последнего, создание физики, которая согласовалась

бы с этой системой, стали делом жизни Галилея.

Физика Аристотеля к тому времени уже полностью отжила

свой век, но тем не менее это была прекрасно разработанная

наука, хотя она и не была построена на математических нача-

лах. Более того она была более близка к опыту здравого смыс-

ла, чем физика Галилея. Это была теория, которая естествен-

ным образом исходя их данных здравого смысла, подвергала их

чрезвычайно связному и систематическому истолкованию. Кроме

того, аристотелевская физика не удовлетворялась простым вы-

ражением "факта" здравого смысла, она его помещала в целост-

ную концепцию физической реальности, основными чертами кото-

рой были вера в существование качественно различных "природ"

и вера в существование Космоса, т.е., в общем, вера в су-

ществование глобальных принципов порядка, в силу которых

множество реальных существ образует иерархически упорядочен-

ное целое.

Итак, в аристотелевской физике каждая вещь, подчиняясь

всеобщему порядку имела свое естественное место в Космосе. И

если эта вещь "в порядке", то она в нем оставалась и пребы-

вала навсегда. Более того, она должна была оказывать сопро-

тивление любой попытке удалить её из этого места. Последнее

можно было совершить только в результате принуждения, и тог-

да тело, оказавшись вне своего места, стремилось в него

возвратиться. То есть всякое движение вызывало своего рода

космический беспорядок, так как оно есть результат либо при-

нуждения, либо, наоборот, усилия со стороны бытия, направ-

ленного на противодействие этому принуждению. Всё это восс-

тановление порядка и являлось движением "по природе". Следо-

вательно, состояние покоя в объяснении не нуждалось - это

объяснялось собственной природой тела. Но хотя для каждого

из движущихся тел движение являлось преходящим и эфемерным

состоянием, тем не менее для Космоса в целом оно было вечно

необходимым феноменом, неким процессом, в котором вещи конс-

титуировались, актуализировались и становились собственно

вещами. В случае насильственного движения, которое предпола-

гало непрерывное действие связанного с движущимся телом дви-

гателя, то оно, разумеется, не могло быть продолжительным,

так как ничто из того, что "является противоестественным, не

может быть бесконечным и непрерывным". Если прервать связь

между движущимся телом и двигателем, то движение останавли-

валось. Аристотель не допускал действия на расстоянии, с его

точки зрения, всякая передача движения предполагает сопри-

косновение - т.е., чтобы перемещать тело, его надо или та-

щить или толкать.

Таким образом, аристотелевская физика образовывала все-

объемлющую, совершенно связную теорию, в которую не уклады-

вается лишь один повседневно наблюдаемый факт: движение бро-

шенного тела. Объяснение Аристотеля, что бросающий приводит

в движение не только тело, но и воздух, который в состоянии

некоторое время держать в движении тело, было отвергнуто ещё

в VI веке Иоаном Филопоном. Он предложил новый способ объяс-

нения движения брошенного тела, который в XIV веке был раз-

вит в физику импетуса.

Согласно Филопону, бросающий сообщает брошенному телу

некую нематериальную движущую силу, а воздух, приводимый при

этом в движение, ничего не добавляет к движению тела. В фи-

зике импетуса ещё нет никаких идей, в которых был бы хотя бы

намек на то, что было названо законом инерции, но она содер-

жала ряд допущений, которые могли привести к открытию этого

закона. Именно в ней наметился тот путь, которым затем пошел

Галилей. Как показал А.Койре, Галилей в своем сочинении "О

движении" выступает как критик аристотелевской динамики с

точки зрения динамики импетуса, и впоследствии придает ей ту

форму, в которой уже и на самом деле содержался принцип

инерции.

Физика импетуса строится на базе космологии и физики

Аристотеля, пересматривая лишь отдельные положения послед-

ней. Полностью сохраняются представления о конечности Космо-

са, неравноценности пространства и связанным с этим делением

движения на естественное и насильственное. Движение тела

продолжается до тех пор пока действует двигатель. Скорость

тела прямо пропорциональна силе двигателя и обратно пропор-

циональна сопротивлению среды. То есть сила здесь, в отличии

от классической механики, является причиной скорости, а не

ускорения. Тенденцию к покою, которая постоянно присутствует

в движущемся теле, и которую должна преодолевать движущая

сила, нельзя рассматривать как предшественницу инерции, как

её понимала классическая механика. Импетус, или запечатлен-

ную силу (impetus impressus), расходует по мере движения

брошенное тело. И он иссякает, уходя на преодоление тенден-

ции тела к покою. То есть инерция в физике импетуса это то,

что способствует трате импетуса, прекращению движения, в

противоположность инерции классической механики, сохраняющей

состояние равномерного прямолинейного движения.

Первоначально понятие импетуса применялось для объясне-

ния насильственного движения. Однако постепенно его стали

применять также и для объяснения движения подброшенного

вверх тела, как наиболее уникального случая, где как бы сни-

мается различие естественного и насильственного движений. И

в самом деле, если брошенное вверх тело движется насильст-

венно под воздействием сообщенного ему импульса, то, остано-

вившись потом на мгновение, оно падает назад уже под дейс-

твием силы тяжести. Физики пытались понять, чем объяснить

различие скорости падающего тела в начале и конце движения,

какую роль здесь играет тот импульс, который двигал тело

вверх. Если он оказывает в первые моменты падения некоторое

сопротивление силе тяжести, то это означало бы, что импетус

может сохраняться, консервироваться в теле в момент мгновен-

ной остановки тела. Этого не могла допустить схоластическая

физика в силу принципиального различения естественного и на-

сильственного движений, которое требовало различать также и

характер сил, вызывающих эти два разных движения.

Галилей сделал допущение, что импетус может сохраняться

в теле в состоянии покоя. Это снимало принципиальное разли-

чие между силами, действующими при естественном и насильст-

венном движении, и, таким образом, сблизило эти два вида

движения. Здесь Галилей близко подходит к открытию закона

инерции, но сделать следующий шаг и допустить, что тело мо-

жет двигаться само по себе, не расходуя никакого импетуса, а

поэтому и не замедляя своего движения, в рамках физики импе-

туса невозможно.

Итак, к началу XVII века невозможность применения неоп-

ределенной и расплывчатой концепции "импетуса" в дальнейшем

развитии теории движения становилась все более очевидной.

Необходимо было отбросить эту концепцию с тем, чтобы создать

математическую физику, новое понятие движения. И именно это

сделал Галилей.

"Мы так хорошо знакомы с принципами и понятиями новой

механики или, точнее, так к ним привыкли, - пишет А.Койре, -

что нам почти невозможно усмотреть те трудности, которые не-

обходимо было преодолеть, чтобы установить эти принципы и

понятия. Эти принципы представляются нам столь простыми,

столь естественными, что мы не замечаем содержащиеся в них

парадоксы. ...мы так свыклись с математической наукой, мате-

матической физикой, что нам больше не кажется странным расс-

мотрение бытия с математической точки зрения, не кажется

странным парадоксальное дерзновение Галилея, заявившего, что

книга природы написана математическими знаками. Нам всё это

представляется само собой разумеющимся, но совсем иначе обс-

тояло дело для современников Галилея." Для них было чрезвы-

чайно трудно понять Галилея, объясняющего реальное бытие

посредством бытия математического: ведь события новой дина-

мики разворачиваются в бесконечном пустом пространстве и ка-

саются тел, движущихся по прямым линиям, которые не являются

реальными телами, перемещающимися в реальном пространстве, а

математическими телами, перемещающимися в математическом

пространстве. Галилей дает математическое решение конкретных

физических проблем: проблемы падения тела, проблемы движения

с силой брошенного тела, утверждая, что "желать исследовать

проблемы природы без математики - это всё равно что пытаться

сделать некую вещь, которую сделать невозможно".

Сближая математический объект с объектом физическим,

преобразованным с помощью эксперимента, настаивая на необхо-

димости иметь дело с идеализированными объектами, а не объ-

ектами эмпирического мира, Галилей сразу решает ряд проблем.

Во-первых, он снимает различие между физикой, объясняющей

причины движения, и математикой, позволяющей, описав это

движение, сформулировать его закон. Во-вторых, устраняет

принципиальное различие между математикой и физикой как нау-

ками, и механикой как искусством. В-третьих, отменяет тради-

ционное представление о том, что математика - это наука о

неизменных сущностях, и тем самым кладет начало новой мате-

матике, способной описывать движение и изменение, и устанав-

ливать их законы. В-четвертых, ставит вопрос о том, что для

Характеристики

Список файлов реферата