15186-1 (588723), страница 8
Текст из файла (страница 8)
Одними из наиболее заметных следствий хозяйственной стабилизации и достигнутых в последние годы высоких темпов экономического роста стало снятие остроты проблемы внутреннего долга и обеспечение беспрецедентного подъема на фондовом рынке.
Как известно, к середине 90-х годов государственный долг достиг почти 70 процентов ВНП. Не менее 4 процентов ВНП, или почти 15 процентов доходов бюджета, ежегодно тратилось на выплату по нему процентов и обязательств. При этом правительство США, кроме собственно федерального долга, составлявшего около 4 триллионов долларов, несло ответственность по выданным бюджетным гарантиям по целому ряду программ — начиная от развития сельского хозяйства и заканчивая помощью учащейся молодежи, — стоимость которых достигала 6 триллионов долларов. Не лучше обстояли дела и на корпоративном уровне. Если в начале 50-х американские компании выплачивали в виде процентов по кредитам не более одной двенадцатой всех средств, направлявшихся ими на заработную плату, то к началу 90-х эта доля выросла до одной третий Около 90 процентов корпоративных прибылей после налогообложения расходовалось на выплату банкам процентов по кредитам. Похожая ситуация имела место и в Европе. В Германии с 1980 по 1991 год долг федерального правительства вырос с 38,05 до 243,21 миллиарда немецких марок, отношение его к объему экспорта поднялось с 10,9 процента в 1980 году до 75,3 процента в 1993-м, к объему ВНП —с 2,6 до 16,6 процента, а к валютным резервам —с 43,1 до 368,4 процента. За следующие пять лет, с 1992 по 1997 год, отношение обязательств германского правительства к ВНП еще почти удвоилось, достигнув 30 процентов валового национального продукта. В Бельгии и Италии государственный долг уже превысил размер годового валового национального продукта.
Однако резкое изменение экономической конъюнктуры дает возможность отказаться от оценки долговой проблемы как излишне острой и трудноразрешимой. Низкая инфляция позволила резко (с 7 до 4,75 процента годовых) сократить официальные процентные ставки, что ослабило давление на рынок государственных ценных бумаг. На фоне роста американских инвестиций за рубежом долг американских компаний и масштабы активности иностранных инвесторов, владеющих сегодня лишь 13 процентами активов США, перестали служить основанием для отнесения Соединенных Штатов к числу “нетто-должников”. Экономический подъем обеспечил резкое увеличение налоговых поступлений и преодоление бюджетного дефицита. Если пять лет назад он достигал 290 миллиардов долларов, или 5 процентов ВНП, то в 1998 и 1999 годах бюджет впервые с конца 60-х был сведен с профицитом, составившим соответственно 39 и 54 миллиарда долларов. При этом суммарные расходы бюджета, составлявшие 20,1 процента ВНП в 1997 году, как ожидается, сократятся до 18,8 процента в 2003-м и 17,7 процента в 2008-м. Европейские страны в преддверии перехода на единую валюту установили максимальные значения государственного долга на уровне 60, а бюджетного дефицита — 3 процентов ВНП, и эти ориентиры вполне достижимы к 2001 году. Таким образом, конец 90-х годов стал первым в послевоенной истории западного мира периодом, когда актуальность проблемы долга снизилась; в то же время, как мы покажем далее, неспособность обслуживания своих финансовых обязательств стала одной из характерных черт новых индустриальных государств, усугубляющей современный кризис в Юго-Восточной Азии.
Вследствие этих перемен наметился перелом в тенденциях на фондовом рынке. Если в 70-е и 80-е годы курсовая стоимость акций большинства американских компаний росла медленнее их прибылей и дивидендов, сегодня положение радикально изменилось. По подсчетам экспертов, доходы компаний, входящих в индекс Standard & Poor 500, которые они способны получить в ближайшие пять лет, не превышают сегодня 21 процента их текущей рыночной стоимости. В Италии, Германии, Франции, Великобритании и США отношение рыночной капитализации представленных на бирже компаний к ВНП составило соответственно 22, 25, 38, 93 и 120 процентов ВНП. Если тенденция последних трех лет не прервется, можно предположить, что этот показатель в США к началу 2000 года вдвое превысит величину валового национального продукта.
На протяжении последних семи лет на фондовых рынках западных стран сохраняется состояние, близкое к ажиотажному спросу. За четыре года индекс Доу-Джонса вырос в три (!) раза — с 3832,08 пункта 30 января 1995 года до более чем II тыс. пунктов в мае 1999-го. При этом возросла активность трейдеров (если за весь 1960 год на Нью-Йоркской фондовой бирже было продано 776 миллионов акций, то в 1987 году около 900 миллионов акций переходили из рук в руки каждую неделю, а в октябре 1997 года был зафиксирован рекорд — почти 1,2 миллиарда акций были проданы в течение одной торговой сессии) и изменился сам тип инвесторов (к началу 1998 года в США 82 миллиона частных лиц были собственниками акций, причем около половины из них приняло решение о соответствующих инвестициях в течение предшествовавших восьми лет). Только с 1990 по 1995 год в США число взаимных фондов, оперирующих на рынке акций, увеличилось вдвое — с 1127 до 2211, количество счетов, открытых частными лицами, утроилось и составило 70,7 миллиона, а суммарная стоимость принадлежащих им паев выросла в 2,8 раза (с 1,067 до 2,82 триллиона долларов).
Несмотря на ряд противодействующих факторов, тенденция к повышению курсовой стоимости акций американских и европейских компаний остается уверенной, а коррекции становятся все менее значительными. Если в 1929—1932 годах стоимость акций упала почти на 90 процентов, в 1974-м — более чем на 50, в 1982 — на 45 процентов, то коррекция в 1987 году не превысила 25, а в 1997-м — 7—12 процентов. Устойчивость роста котировок на фондовых рынках базируется на высоких темпах развития ведущих западных экономик, экспансии высокотехнологичных компаний и тенденции к консолидации в крупнейших секторах рынка.
При незначительных размерах основного капитала новые компании обладают гигантской капитализацией. Так, оценка компании Netscape, обладавшей в 1996 году фондами в 17 миллионов долларов, но при этом контролировавшей 85 процентов американского рынка интернетовских броузеров, превышала к этому времени 3 миллиарда долларов. Стоимость компании America-on-Line, составлявшая в 1993 году 268 миллионов долларов, сегодня приблизилась к 27 миллиардам долларов.
Рост цен на акции подстегивается и процессом слияния и поглощения компаний, принявшим необычайную активность. Если с 1984 по 1991 год в Европе было совершено около 900 слияний и поглощений в промышленном секторе, 141 — в финансовом и 50—в сфере торговли и распределения, то на протяжении последующих семи лет их общее число превысило 4 тысячи. Международные сделки подобного рода обеспечивали в 90-е годы более 70 процентов всех инвестиционных потоков между странами — членами ОЭСР. В последнее время процесс ускорился: только в США число поглощений выросло с несколько более 5 тысяч в 1992 году до II тысяч в 1997-м, а стоимость совершенных сделок возросла со 175 миллиардов до почти 1 триллиона долларов. Всего же в мире в 1998 году было совершено более 26 тысяч сделок по приобретению отдельных компаний или их значимых подразделений, а суммарная стоимость таких трансакций достигла 2,5 триллиона долларов. Характерно, что наименее активными соответствующие процессы оставались в азиатском регионе, где (включая Японию) произошло лишь 2 тысячи слияний, суммарная стоимость которых не превысила 60 миллиардов долларов, то есть 2,5 (!) процента общемирового показателя.
К концу 90-х годов экономический бум в постиндустриальных странах серьезно изменил мировую хозяйственную конъюнктуру. Западный мир достиг небывалой независимости как от поставок сырья, так и от импорта традиционной индустриальной продукции, доминируя в производстве информационных ресурсов; в этих условиях жесткая конкуренция на рынке массовых потребительских товаров обострилась до предела. Вследствие перехода на самоподдерживающийся тип развития место важнейшего инвестиционного ресурса занял творческий потенциал личности, а внутренние импульсы к максимальной самореализации во многом заменили экономические мотивы деятельности. Лишенные таких возможностей, индустриальные страны были вынуждены все более активно наращивать инвестиции в поддержание своей конкурентоспособности. Важными факторами в этих условиях становились перенесение относительно примитивных производственных операций в менее развитые страны и все более активная экономия на рабочей силе; однако это свидетельствовало в первую очередь о том, что новые центры индустриализма оказываются не в состоянии на равных конкурировать с постиндустриальными державами.
На протяжении последних лет в новых индустриальных странах фактически не производилось собственных оригинальных технологий, это усиливало их зависимость от западных государств. Избранная ими стратегия требовала непрекращающихся внешних инвестиций, так как внутренний потенциал накопления был фактически исчерпан. Стимулируя искусственное недопотребление ради развития экономики, эти страны резко сужали масштабы своего внутреннего спроса, а нараставший выпуск товаров народного потребления все более однозначно ориентировался на внешний рынок. Таким образом, индустриальный мир обрекал себя на полную зависимость от Запада по меньшей мере в двух отношениях: достаточно было резкого сокращения спроса со стороны зарубежных потребителей или значительного снижения экспорта капиталов, чтобы его хозяйственная система оказалась парализованной. И, наконец, летом 1997 года даже не какая-то одна из этих тенденций, а обе одновременно проявились в полной мере, разрушив надежды индустриальных стран на возможность следовать по пути “догоняющего” развития и положив начало не столько последнему экономическому кризису XX века, сколько первому потрясению нового столетия, существенно отличному от спадов и депрессий, которые испытывал западный мир на протяжении последних десятилетий.
По пути в никуда: азиатская модель индустриализации
Начиная с середины 70-х годов весьма распространенным среди экономистов и политологов стал взгляд на Азию как на один из наиболее перспективных хозяйственных центров. Для этого у исследователей, имелись, казалось бы веские основания. Уже с середины 60-х годов в этом регионе были зафиксированы рекордные темпы экономического роста, удерживавшиеся в течение десяти и более лет подряд и составлявшие от 7 до 8 процентов в год для Таиланда и Индонезии, 8,1 — для Малайзии, 9,4— 9,5 процента — для Гонконга, Южной Кореи и Сингапура и 10,2 — для Тайваня. В большинстве этих стран они не опускались ниже 7 процентов и в 80-е годы, несмотря на радикальный рост цен на нефть и другие сырьевые ресурсы. Результатом этой безудержной экспансии стало снижение доли постиндустриальных держав в мировом ВНП с 72 процентов в 1953 году до 64 процентов в 1985 и 59 процентов — в 1992-м. Между 1991 и 1995 годами восемь из десяти экономик, обнаруживших рост более чем на 50 процентов, были сосредоточены в Азиатско-Тихоокеанском регионе, причем для Китая и Индонезии эти показатели составили соответственно 136 и 124 процента. К началу 1996 года Китай, Япония, Индия, Индонезия и Южная Корея входили в число двенадцати крупнейших экономик мира; помимо них Гонконг, Тайвань, Сингапур и Малайзия входят также в двадцатку лидеров по объему товарооборота (последняя с 19-миллионным населением более чем на 20 процентов превосходит по данному показателю Россию, а Индию — вдвое). На основе различных экстраполяций утверждалось, что восточно-азиатский регион способен был довести свой вклад в мировой валовый продукт до 30 процентов к 2000 году. По другим, совершенно фантастическим прогнозам, к 2050 году новые индустриальные государства Юго-Восточной Азии будут способны обеспечивать до 57 процентов мирового производства товаров и услуг, в то время как страны-члены ОЭСР, включая Японию, смогут претендовать на долю лишь в 12 процентов.
Оценивая азиатский опыт индустриализации, нельзя не отметить, что хотя каждая из стран ЮВА приступала к модернизации в разное время (Малайзия, Сингапур и Тайвань — в конце 40-х годов, Южная Корея и Индонезия — в начале 60-х, Китай — в конце 70-х, а Вьетнам и Лаос — на рубеже 90-х), все они повторили путь, характеризующийся односторонней ориентацией на развитие массового производства. В Южной Корее, например, к середине 80-х годов доля машиностроения в объеме промышленной продукции достигла примерно 25 процентов, а доля электронной промышленности — 17,8 процента; в 1970 году продукция металлургии, тяжелой и химической промышленности обеспечивала лишь 12,8 процента экспорта, а в 1985-м — уже 60 процентов. В Индонезии промышленное производство развивалось столь быстро, что удельный вес нефтедобычи, составлявшей в валовом национальном продукте 22,3 процента в 1983 году, снизился к 1996-му до 2,4 процента. На Тайване доля сельского хозяйства в ВНП снизилась с 36 процентов в 1952 году до 3,5 в 1993-м; соответствующие показатели для других стран региона были не менее впечатляющими.
При этом быстрый промышленный рост не имел прочного основания в виде значительного внутреннего спроса. Индустриализация в азиатских странах была начата при крайне низком значении валового национального продукта на душу населения. В Малайзии он составлял не более 300 долларов в начале 50-х годов, в разрушенной войной Корее — около 100 долларов в конце 50-х, на Тайване — около 160 долларов в начале 60-х, в Китае в 1978 году — 280 долларов, а во Вьетнаме показатель в 220 долларов был достигнут лишь к середине 80-х. Как следствие, объемы производимой продукции серьезно превосходили потребности национального рынка. Еще в конце 60-х, когда в Южной Корее эксплуатировалось не более 165 тысяч легковых автомобилей, был введен в действие завод, рассчитанный на производство 300 тысяч автомашин в год; подобные примеры свидетельствуют о том, что экспорт стал необходимым элементом новой модели с самого ее рождения. Выбирая себе нишу в мировом разделении труда, новые индустриальные страны уделили особое внимание электронике и машиностроению. В той же Южной Корее производство подобной продукции увеличивалось на 20,7—21,1 процента в год; в Малайзии доля занятых в электронной промышленности в конце 80-х годов достигла 21 процента, а доля ее продукции в экспорте превысила 44 процента. В начале 90-х годов суммарные поставки электроники из Южной Кореи, Сингапура, Тайваня и Гонконга оценивались в 45 миллиардов долларов в год.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
