Ф. Ницше Так говорил Заратустра (553418), страница 33

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 33)

сказал отчетливо и со злым умыслом И-А.)

Однажды -- в первый год по Рождестве Христа --

Сивилла пьяная (не от вина) сказала:

"О, горе, горе, как все низко пало!

Какая всюду нищета!

Стал Рим большим публичным домом,

Пал Цезарь до скота, еврей стал -- Богом!"

2

Короли наслаждались этими рифмами Заратустры; но король

справа сказал: "О Заратустра, как хорошо сделали мы, что пришли

повидать тебя!

Ибо враги твои показывали нам образ твой в своем зеркале:

там являлся ты в гримасе демона с язвительной улыбкой его; так

что мы боялись тебя.

Но разве это помогло! Ты продолжал проникать в уши и

сердца наши своими изречениями. Тогда сказали мы наконец: что

нам до того, как он выглядит!

Мы должны его слышать, его, который учит: "любите

мир как средство к новым войнам, и короткий мир больше, чем

долгий!"

Никто не произносил еще таких воинственных слов: "Что

хорошо? Хорошо быть храбрым. Благо войны освящает всякую цель".

О Заратустра, кровь наших отцов заволновалась при этих

словах в нашем теле: это была как бы речь весны к старым бочкам

вина.

Когда мечи скрещивались с мечами, подобно змеям с красными

пятнами, тогда жили отцы наши полною жизнью: всякое солнце мира

казалось им бледным и холодным, а долгий мир приносит позор.

Как они вздыхали, отцы наши, когда они видели на стене

совсем светлые, притупленные мечи! Подобно им, жаждали они

войны. Ибо меч хочет упиваться кровью и сверкает от желания".

Пока короли говорили с жаром, мечтая о счастье отцов

своих, напало на Заратустру сильное желание посмеяться над

пылом их: ибо было очевидно, что короли, которых он видел перед

собой, были очень миролюбивые короли, со старыми, тонкими

лицами. Но он превозмог себя. "Ну что ж! -- сказал он. -- Вот

дорога, ведущая к пещере Заратустры; и пусть у сегодняшнего дня

будет долгий вечер! А теперь мне пора, меня зовет от Вас крик о

помощи.

Пещере моей будет оказана честь, если короли будут сидеть

в ней и ждать: но, конечно, долго придется Вам ждать!

Так что ж! Где же учатся сегодня лучше ждать, как не при

дворах? И вся добродетель королей, какая у них еще осталась, --

не называется ли она сегодня умением ждать?"

Так говорил Заратустра.

Пиявка

И Заратустра в раздумье продолжал свой путь, спускаясь все

ниже, проходя по лесам и мимо болот; и как случается с каждым,

кто обдумывает трудные вещи, наступил он нечаянно на человека.

И вот посыпались ему разом в лицо крик боли, два проклятья и

двадцать скверных ругательств -- так что он в испуге замахнулся

палкой и еще ударил того, на кого наступил. Но тотчас же он

опомнился; и сердце его смеялось над глупостью, только что

совершенной им.

"Прости, -- сказал он человеку, на которого наступил и

который с яростью приподнялся и сел, -- прости и выслушай

прежде сравнение.

Как путник, мечтающий о далеких вещах, нечаянно на

пустынной улице наталкивается на спящую собаку, лежащую на

солнце;

-- как оба они вскакивают и бросаются друг на друга,

подобно смертельным врагам, оба смертельно испуганные, -- так

случилось и с нами.

И однако! И однако -- немногого недоставало, чтобы они

приласкали друг друга, эта собака и этот одинокий! Ведь оба они

-- одинокие!"

"Кто бы ты ни был, -- ответил, все еще в гневе, человек,

на которого наступил Заратустра, -- ты слишком больно

наступаешь на меня и своим сравнением, а не только своей ногою!

Смотри, разве я собака?" -- и при этих словах тот, кто

сидел, поднялся и вытащил свою голую руку из болота. Ибо сперва

он лежал, вытянувшись на земле, скрытый и неузнаваемый, как те,

кто выслеживают болотную дичь.

"Но что с тобой! -- воскликнул испуганный Заратустра, ибо

он увидел кровь, обильно струившуюся по обнаженной руке. -- Что

случилось с тобой? Не укусило ли тебя, несчастный, какое-нибудь

вредное животное?"

Обливавшийся кровью улыбнулся, все еще продолжая

сердиться. "Что тебе за дело! -- сказал он и хотел идти дальше.

-- Здесь я дома и в своем царстве. Пусть спрашивает меня кто

хочет: но всякому болвану вряд ли стану я отвечать".

"Ты заблуждаешься, -- сказал Заратустра с состраданием и

удержал его, -- ты ошибаешься: здесь ты не в своем, а в моем

царстве, и здесь ни с кем не должно быть несчастья.

Называй меня, впрочем, как хочешь, -- я тот, кем я должен

быть. Сам же себя называю я Заратустрой.

Ну что ж! Там вверху идет дорога к пещере Заратустры, она

не далека, -- не хочешь ли ты у меня полечить свои раны?

Пришлось тебе плохо, несчастный, в этой жизни: сперва

укусило тебя животное, и потом -- наступил на тебя человек!" --

Но, услыхав имя Заратустры, задетый преобразился. "Что со

мной! -- воскликнул он. -- Кто же интересует меня еще в

этой жизни, как не этот единственный человек -- Заратустра и не

это единственное животное, живущее кровью, -- пиявка?

Ради пиявки лежал я здесь, на краю этого болота, как

рыболов, и уже была моя вытянутая рука укушена десять раз, как

вдруг начинает питаться моей кровью еще более прекрасное

животное, сам Заратустра!

О счастье! О чудо! Да будет благословен самый день,

привлекший меня в это болото! Да будет благословенна лучшая,

самая действительная из кровососных банок, ныне живущих, да

будет благословенна великая пиявка совести, Заратустра!"

Так говорил тот, на кого наступил Заратустра; и Заратустра

радовался словам его и их тонкой почтительности. "Кто ты? --

спросил он и протянул ему руку. -- Между нами остается еще

многое, что надо выяснить и осветить; но уже, кажется мне,

настает чистый, ясный день".

"Я совестливый духом, -- отвечал вопрошаемый, -- и

в вопросах духа трудно найти кого-либо более меткого, более

едкого и более твердого, чем я, исключая того, у кого я учился,

самого Заратустру.

Лучше ничего не знать, чем знать многое наполовину! Лучше

быть глупцом на свой риск, чем мудрецом на основании чужих

мнений! Я -- доискиваюсь основы:

-- что до того, велика ли она или мала? Называется ли она

болотом или небом? Пяди основания достаточно для меня: если

только она действительно есть основание и почва!

-- пяди основания: на нем можно стоять. В истинной

совестливости знания нет ничего, ни большого, ни малого".

"Так ты, быть может, познающий пиявку? -- спросил

Заратустра. -- И ты исследуешь пиявку до последнего основания,

ты, совестливый духом?"

"О Заратустра, -- отвечал тот, на кого наступил

Заратустра, -- было бы чудовищно, если бы дерзнул я на это!

Но если что знаю я прекрасно и досконально, так это

мозг пиявки -- это мой мир!

И это также мир! -- Но прости, если здесь говорит моя

гордость, ибо здесь нет мне равного. Поэтому и сказал я "здесь

я дома".

Сколько уже времени исследую я эту единственную вещь, мозг

пиявки, чтобы скользкая истина не ускользнула от меня! Здесь

мое царство!

-- ради этого отбросил я все остальное, ради этого стал я

равнодушен ко всему остальному; и рядом со знанием моим

простирается черное невежество мое.

Совестливость духа моего требует от меня, чтобы знал я

что-нибудь одно и остальное не знал: мне противны все

половинчатые духом, все туманные, порхающие и мечтательные.

Где кончается честность моя, я слеп и хочу быть слепым. Но

где я хочу знать, хочу я также быть честным, а именно суровым,

метким, едким, жестким и неумолимым.

Как сказал ты однажды, о Заратустра: "Дух есть

жизнь, которая сама врезается в жизнь", это соблазнило и

привело меня к учению твоему. И, поистине, собственною кровью

умножил я себе собственное знание!"

-- "Как доказывает очевидность", -- перебил Заратустра;

ибо кровь все еще текла по обнаженной руке совестливого духом.

Ибо десять пиявок впились в нее.

"О странный малый, сколь многому учит меня эта

очевидность, именно сам ты! И, быть может, не все следовало бы

мне влить в твои меткие уши!

Ну что ж! Расстанемся здесь! Но мне очень хотелось бы

опять встретиться с тобой. Там вверху идет дорога к пещере моей

-- сегодня ночью будешь ты там желанным гостем моим!

Мне хотелось бы также полечить тело твое, на которое

наступил ногой 3аратустра, -- об этом я подумаю. А теперь мне

пора, меня зовет от тебя крик о помощи".

Так говорил Заратустра.

Чародей

1

Но когда Заратустра обогнул скалу, он увидел внизу,

недалеко от себя на ровной дороге человека, который трясся как

беснующийся и наконец бросился животом на землю. "Стой! --

сказал тогда Заратустра в сердце своем. -- Должно быть, это

высший человек, от него исходил тот мучительный крик о помощи,

-- я посмотрю, нельзя ли помочь ему". Подбежав к месту, где

лежал на земле человек, нашел он дрожащего старика с

неподвижными глазами; и как ни старался Заратустра поднять его

и поставить на ноги, все усилия его были тщетны. Даже казалось,

что несчастный не замечает, что возле него есть кто-то;

напротив, он трогательно осматривался, как человек, покинутый

целым миром и одинокий. Наконец, после продолжительного

дрожанья, судорог и подергиваний так начал он горько

жаловаться:

Кто в силах отогреть меня, кто еще

любит?

Горячие мне руки протяните

И пламя рдеющих углей для сердца

дайте.

Лежу бессильно я, от страха цепенея,

Как перед смертию, когда уж ноги

стынут,

Дрожа в припадках злой, неведомой

болезни

И трепеща под острыми концами

Твоих холодных, леденящих стрел.

За мной охотишься ты, мысли дух,

Окутанный, ужасный, безымянный --

Охотник из-за туч! --

Как молниею, поражен я глазом,

Насмешливо из темноты смотрящим!

И так лежу я, извиваясь,

Согбенный, скрюченный, замученный

свирепо

Мученьями, что на меня наслал ты,

Безжалостный охотник,

Неведомый мне бог! --

Рази же глубже,

Еще раз попади в меня и сердце

Разбей и проколи!

Но для чего ж теперь

Тупыми стрелами меня терзать?

Зачем опять ты смотришь на меня,

Ненасытимый муками людскими,

Молниеносным и злорадным бога взглядом?

Да, убивать не хочешь ты,

А только мучить, мучить хочешь!

Зачем тебе, зачем мое мученье,

Злорадный незнакомый бог?

Я вижу, да!

В полночный час подкрался ты ко

мне.

Скажи ж, чего ты хочешь?

Меня теснишь и давишь ты,

И, право, чересчур уж близко!

Ты слушаешь дыхание мое,

Подслушиваешь сердца ты биенье,

--

Да ты ревнуешь! Но к кому ж ревнуешь?

Прочь, прочь! Куда --

Пробраться затеваешь ты?

Ты в сердце самое проникнуть хочешь,

В заветнейшие помыслы проникнуть!

Бесстыдный ты, чужой мне, вор!

Что хочешь выкрасть ты себе на долю

И что подслушать хочется тебе?

Что хочешь выпытать ты от меня,

мучитель?

Божественный палач!

Или я должен, как собака,

Валяться пред тобой, хвостом виляя

И отдаваясь вне себя от страсти,

Тебе в любви виляньем признаваться?

Напрасно трудишься,

Рази сильней!

Какой укол ужасный!

Нет, не ищейка я тебе -- твоя добыча.

Безжалостный охотник,

Я пленник гордый твой,

За облаками скрывшийся разбойник!

Скажи мне наконец, чего,

Чего, грабитель, от меня

ты хочешь?

Как? Выкупа?

Какого же и сколько?

Потребуй много -- так твердит мне

гордость, --

И кратко говори -- другой ее совет.

Так вот как? Да? Меня?

Меня ты хочешь?

Меня всецело, и всего?

А! -- так зачем же

Ты мучаешь меня, глупец, при этом?

Зачем терзаешь душу униженьем?..

-- Дай мне любви, кому меня

согреть?

Горячую мне руку протяни

И пламя рдеющих углей для сердца

дай мне,

Характеристики

Список файлов учебной работы