Vadim_Panov_Zanimatelnaya_Mehanika (522911), страница 31
Текст из файла (страница 31)
«И кажется, я знаю, в чем причина».
– Где Испанка?
– У нее дела, – хмуро ответил Травник.
– Неужели? – Проказа внимательно посмотрела на здоровяка и, несмотря на владеющее ею легкое беспокойство, не удержалась, рассмеялась: – Догадываюсь какие!
В смехе отчетливо прозвучали издевательские нотки, однако Травник остался невозмутим. Он вернулся к еде, насадил на вилку кусочек мяса и положил его в рот. Массивная челюсть пришла в движение. И хотя кушал Травник очень аккуратно, интеллигентно, Проказа все равно поморщилась. Вид жующих толстяков вызывает у некоторых людей отвращение.
И может быть, именно поэтому женщина решила развить неприятную для Травника тему?
– А что ты чувствуешь, когда Испанка уезжает к очередному любовнику? – поинтересовалась Проказа.
Здоровяк не ответил.
– Ревнуешь?
Тишина.
– Ты не расспрашиваешь Испанку о ее приключениях? Не выпытываешь подробности?
Травник неспешно доел жаркое, откинулся на спинку стула и безмятежно заметил:
– Насмехаясь над чужой слабостью, ты выставляешь напоказ собственную.
Проказа высокомерно усмехнулась:
– Намекаешь, что я не сильна? Глупо. Я…
– Ты полностью осознаешь свою ущербность, – холодно продолжил Травник. – Она сводит тебя с ума. И твое поведение – жалкая попытка забыться. Жалкая, потому что напрасная – от себя не убежишь.
Удар был силен, но Проказа его выдержала. Только улыбка из издевательской превратилась в злую.
– Может, я и бегу от себя, Травник, но мне, по крайней мере, есть чем забыться. Есть чем насладиться. Моя ущербность не мешает мне жить полной жизнью.
– А я себя ущербным не считаю, – ответил здоровяк. – Я такой, какой есть. Но тебе ли, Проказа, не знать, что от судьбы не уйдешь?
– Та-ак, ромашка у меня уже есть. Ромашка не нужна. А это что?
Мальчик раскрыл ботанический атлас и принялся искать латинское название сорванного цветка. Обязательно латинское – в своем гербарии он писал только на этом языке. Привычные ромашки, незабудки, колокольчики, фиалки обретали новые имена, загадочные и важные, красивые и величественные. И все они были выписаны на листах бумаги аккуратным почерком.
– Viola arvensis Murr. Gaud.
Ребенок положил цветок рядом с собой и принялся заполнять очередной лист гербария.
Странное занятие для двенадцатилетнего мальчишки? Странное. Если не учитывать одной детали: двенадцатилетний мальчишка путешествовал вдоль опушки леса в инвалидной коляске – последствия недавней автокатастрофы.
И увлеченный составлением гербария, не слышал тихого разговора, который вели стоящие неподалеку родители.
– Врач сказал, что он встанет на ноги, – негромко произнесла женщина. – Гимнастика приносит плоды, и недели через две Хосе пойдет.
– Хорошо, – кивнул мужчина.
– Но все остальное… – Женщина всхлипнула. – Родриго, что нам делать?
– Главное – он жив, – хмуро ответил отец ребенка. – Главное – он жив…
Да, сейчас это главное. Но пройдет несколько лет, и маленький Хосе узнает, что сверстники считают важнейшими совсем другие ценности. Что сам факт: «я жив!» воспринимается ими как само собой разумеющееся, как данность, обыденность. Подростки не понимают его значения. Главное для них – быть мужчиной, настоящим мужчиной, и те, кто по каким-то причинам не соответствует этому высокому званию, становятся отверженными. В лучшем случае они получают снисходительную жалость, в худшем – издевательства. А как правило, и то, и другое.
Травник научился терпеть подначки и отвечать грубостью на грубость. Внушительные размеры, природная сила, увеличенная занятиями спортом, превратили его в неудачный объект для издевательств и шуток, однако не подарили ему друзей. Он не был им ровней. А потому проводил очень много времени со своим любимым гербарием…
– Зачем ты хотела меня видеть?
– Слышал, что случилось с Вонючкой?
– Гончар звонил, – кивнул Травник.
– Сейчас Вонючка на конспиративной квартире отлеживается. Вот адрес. – Проказа протянула здоровяку сложенный пополам лист бумаги. – Гончар просил съездить и поставить его на ноги. Завтра Вонючка должен быть в форме.
– Что с ним?
– Сотрясение, трещина в двух ребрах, несколько рваных ран и синяков.
– Будет в форме, – подумав, ответил Травник. И с некоторым недоумением в голосе осведомился: – Нельзя было позвонить и сказать адрес? Зачем приехала?
– Гончар велел поменьше трепаться по телефону, – объяснила Проказа. – Мало ли что? От Механикуса любой пакости можно ждать.
«Или от москвичей…»
– Понятно. – Здоровяк допил свое вино. – Ладно. Я пойду.
– Подожди, – неожиданно попросила женщина.
– Что-нибудь еще?
Проказа неуверенным жестом прикоснулась к сумочке. Ненужный жест, ненужное движение. Ей, похоже, было неловко. Очень странно для тигрицы. Или она понимает, что завтра может оказаться на месте Невады и придет ее черед обращаться к Травнику за помощью? А травки ведь разные бывают. Одни помогают, другие…
– Я… больше не буду доставать тебя. – На Травника женщина не смотрела. – Я знаю, я порядочная сука, но… Но к тебе я больше не пристаю. Вот. Теперь проваливай.
Здоровяк улыбнулся и вышел из ресторана.
– Он уходит! – Возбужденный Славик едва не подпрыгивал на стуле. – Я же говорил, что у них деловая встреча!
– Идем вместе? – осведомился Гарик.
– Разумеется.
– Куда поедем потом?
– Куда она захочет.
– Старик, ты, похоже, завелся.
– Это тигрица, Гарик, настоящая тигрица!
Он вскочил и быстрым шагом направился к столику женщины в черном. Гарик поспешил следом.
Заметившая взволнованных юнцов Проказа улыбнулась и достала из сумочки пачку сигарет.
– Вы позволите предложить вам огонь?
* * *
Решение отправиться в лабораторию Петровича возникло у Яши спонтанно. Вернее, это сначала Рыжков думал, что спонтанно, что взыграло чувство вины. Ведь Стрекалов, несмотря на то что миллионер, все-таки… друг. Старый, проверенный. И не друг детства, а самый что ни на есть друг с детства . Илья пригласил в гости, а он… а он даже не отказался – просто не приехал.
Следовало извиниться.
И лишь спустя некоторое время – Яша решил не тревожить Петровича на работе, а подождать до вечера, – Рыжков понял, что главная причина, которая побудила его искать встречи с Ильей, заключалась в другом.
Главной причиной стали слова Очкарика о том, что Илья нашел свое призвание.
Стрекалов добился всего, чего только можно желать: он богат, счастлив в браке, у него есть настоящие друзья и любимое хобби. Чаша его жизни полна до последней капли, до самой последней. И чаша эта вызывала… да, в том числе и зависть. А еще – желание прикоснуться, постоять рядом, убедиться, что все так и есть на самом деле, и… И может быть, чему-нибудь научиться.
Научиться жить.
Смешно, если вдуматься.
Дышать, любить, развлекаться, работать, спать… И получать от всего этого удовольствие. Радоваться каждому вздоху, любить и смеяться, получать удовлетворение от работы и хобби, от каждого мгновения, от каждой минуты. Наполнить свою чашу до краев, увеличить ее до размеров бассейна, нырнуть с головой и замереть в блаженстве.
Можно ли научиться жить?
Или искусство это доступно лишь избранным? Сильным? Богатым?
Стрекалов свою чашу наполнил… а Волков? Перспективный инженер плюнул на все и ушел в сыщики. И сделал прекрасную карьеру. Всегда спокойный, уверенный в себе. Сильный… А Лева? Веселый покоритель женских сердец. Для него работа – хобби; живость характера и минимальный напор обеспечивали Корзинкину неплохой доход, а все остальные усилия он направлял на любовные приключения. И ведь не просто трахается, как кролик, а всякий раз влюбляется, кипит вулканом, взрывается… Он счастлив? Он силен?
Впервые Рыжков подумал о друзьях не как о везунчиках, баловнях судьбы, а как о нашедших себя людях. Едва ли не впервые понял, что они свое положение – каждый свое! – заработали. Что пахали и теперь вкушают плоды упорного труда.
Каждый из них наполнял чашу тем вином, которое любил. Не шел на поводу у окружающих, не гонялся за славой, за журавлем в небе – работал. Искал свою дорогу, упорно вытаптывал свою тропинку меж огромных сугробов, трудился и… и обрел уважение.
«А я смогу?»
За окнами автобуса проплывали дома и машины, деревья и люди. Сосредоточенные, грустные, веселые и озорные лица. Кто-то из них плывет по течению, а кто-то топчет свою тропинку.
«А я смогу наверстать упущенное?»
– О чем задумались, Илья Петрович?
Он всегда стучал, прежде чем войти, но никогда не дожидался разрешения. Открывал дверь, заглядывал и тут же переступал порог. Невысокий, плешивый, с круглыми, навыкате, глазами и длинным, торчащим вперед носом – не унылым, висящим, а задорным, острым, напоминающим нос Буратино. Синий рабочий халат одет поверх скромных брюк и дешевой рубашки. Внешний вид мужчины непримечателен, пройдешь мимо и не заметишь. Не поймешь, с кем имеешь дело, пока не поговоришь, пока не заглянешь в умные глаза.
– Вас что-то беспокоит?
– Да так… – Сидящий в кресле Стрекалов поморгал, как человек, которого выдернули из размышлений, потер виски и взял в руки лежащий на столе предмет. – Да так…
Это был довольно большой стеклянный цилиндр со стеклянным же поршнем, с виду напоминающий шприц-переросток, но без иглы. Петрович пару раз качнул поршень, после чего произнес:
– Все-таки жаль, что нам пришлось использовать не только стекло.
– В действующей модели, – уточнил плешивый.
– Да… в действующей…
Посетитель без спроса присел за стол, сложил перед собой руки и внимательно посмотрел на Стрекалова:
– Расчеты показали, что мы не сможем добиться нужного эффекта, используя только стекло.
– Я помню результаты, – ровным голосом ответил Илья.
Поганые результаты, поставившие крест на его мечте. Два года усилий, опытов, экспериментов промелькнули, словно один день. Консультации с ведущими учеными и практиками, сотрудничество с лучшими стекольными фирмами мира – положение Стрекалова позволяло ему открыть любую дверь, и все напрасно. Последний вердикт – невозможно.
А как же мечта?
Илья вновь подал поршень по цилиндру.
– Мы и так делаем невероятное, – мягко проговорил плешивый. – Никто до нас…
– Мы делаем сложное, но не невероятное, – отрезал Петрович. – Мы просто делаем сложное. Очень сложное. Но то, что мы делаем, можно повторить.
– Повторить можно все. – Посетитель понизил голос. – Абсолютно все.
– Не повторить, а добиться того же, – усмехнулся Стрекалов. – Пройти тот же путь.
– Вы начинаете понимать, Илья Петрович, – еще тише произнес плешивый. – Вы начинаете понимать.
Стрекалов не стал спрашивать, что именно он начал понимать. Илья хорошо изучил собеседника и знал: хотел бы – сказал. А раз не говорит, нужно дойти самому.
«У меня есть мечта. Могу ли я расстаться с ней после первой же неудачи? После того, как специалисты заявили, что она неосуществима? Но ведь это не их мечта!»
«А если перед тобой каменная стена?»
«А сколько каменных стен я снес, протаптывая свою дорогу? Снесу и эту!»
– Учитывая результаты расчетов, я предлагаю прекратить работу над изделием номер один, сосредоточившись на окончательном монтаже изделия номер два.
Все готово к сборке. Более того, монтаж уже начался. Прекратить работы над изделием номер один, состоящим только из стеклянных элементов? Над искусной, но неработающей моделью? Над игрушкой? Признать свое поражение?
Стрекалов помнил каждую трубочку, которую выдули для изделия, каждый лист стекла, каждую стеклянную гайку.
Прекратить?
«НЕТ!!!»
Илья вернул стеклянный цилиндр на стол и тяжело посмотрел на плешивого:
– Я решил прекратить работы над изделием номер два. Я хочу собрать именно это и… и как можно быстрее, понятно? Я хочу его увидеть. Собирать изделие номер один в точном соответствии с инструкцией, собирать с таким тщанием, словно оно РАБОЧЕЕ, понятно?
Петрович торопился увидеть свое детище, а потому доверил часть сборки плешивому. Знал, что не подведет.
– Я хочу увидеть изделие из стекла. Я хочу увидеть свою мечту.
– Все правильно, – прошептал плешивый. – Все правильно.
На фабрику Рыжкова пропустили лишь после тщательной проверки документов. И это – несмотря на звонок Петровича! Дюжий охранник внимательно изучил паспорт посетителя, аккуратно списал данные в тетрадку, сунул документ на полочку, а взамен выдал Яше временный пропуск – пластиковую карточку с магнитной полосой. Порядок. У Петровича всегда порядок.
Проходя внутрь, Рыжков думал, что увидит производство, но ошибся – его проводили в кабинет хозяина, предложили чай, оставили в покое после соответствующей просьбы, попросив немного обождать. Сам Стрекалов явился через четверть часа. Простенький синий халат, прилепившаяся ко лбу лупа.
И горящие глаза.
Чувствовалось, отчетливо чувствовалось, что Илье не терпится вернуться к своим склянкам, но ощущение это возникало не оттого, что Стрекалов был подчеркнуто радушен, скрывая неудовольствие. Нет, Петрович искренне радовался приходу старого друга, не испытал ни малейшего раздражения от того, что его отвлекли от любимого дела, но душой… Душой он был там, в недрах фабрики.
«Полная чаша жизни…»
И Рыжков пожалел, что явился на фабрику, а не в офис.
– Илья, извини, что я не приехал, – неловко начал Яша.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
