Vadim_Panov_Zanimatelnaya_Mehanika (522911), страница 34
Текст из файла (страница 34)
На следующий день оступился и упал со скалы пехотинец. Экспедиция обзавелась раненым, однако задерживал продвижение он недолго – тем же вечером солдат скончался.
Как ни странно, эта смерть на некоторое время сцементировала путешественников, люди поняли, что выжить они могут только вместе, только доверяя и поддерживая друг друга. В течение следующих суток не было зафиксировано ни одной ссоры. Более того, кто-то из морпехов обнаружил оставленный знак, другой узнал приметный камень. Люди поверили, что находятся на правильном пути и скоро пережитый ужас останется позади. Впервые за долгое время на лицах появились улыбки. Вечером, с разрешения Остина, по кругу пустили бутылку виски. Пошли разговоры о том, как стоит отпраздновать возвращение, сошлись во мнении, что местные женщины страшненькие, но оттрахать их все-таки следует. Захмелевший Кантор пообещал переспать с двумя.
Окружающая лагерь тайга перестала казаться страшной.
А утром, едва экспедиция снялась со стоянки, двух гражданских придавило рухнувшим деревом.
А потом пали последние лошади…
– Кушайте! – Остин ловко вскрыл разогретую на костре банку консервов и передал ее Кантору.
Сидящий у дерева профессор моргнул, пару мгновений непонимающе смотрел на жестяную коробочку, после чего кивнул:
– Спасибо.
И принялся озираться в поисках вилки.
В последние дни Эммануил окончательно отошел от управления экспедицией, перепоручив все заботы Джеймсу, и часто впадал в глубокую задумчивость.
– Не за что.
Остин открыл свою банку и подцепил на вилку кусок горячего мяса.
С тех пор как пали лошади, традиция общего приема пищи канула в небытие, каждый ел то, что нес. Джеймс искренне надеялся, что члены экспедиции взяли с собой примерно одинаковое количество еды и драк за припасы не будет.
Общим на стоянках оставался лишь костер, на котором хмурые люди грели консервы. Затем они торопливо съедали пищу и заворачивались в спальные мешки. Правда, практика ночных дежурств продолжалась – оставшиеся в распоряжении Джеймса морпехи не рисковали идти на открытое неподчинение, однако часовые предпочитали спать, набираясь сил перед дневным переходом.
Разложение.
Впрочем, две недели непрерывного стресса способны разрушить порядок в любом подразделении.
– Как вы думаете, Джеймс, – негромко спросил Кантор, – мы действительно идем в правильном направлении?
Остин облизнул вилку и спокойно ответил:
– Нет.
Честный ответ прозвучал приговором, однако Эммануил лишь грустно улыбнулся:
– То есть нас не отпускают?
– Нет.
– Разве мы недостаточно заплатили?
Офицер скривил губы:
– Будь я на месте тех, кто нас преследует, я бы убил всех членов экспедиции.
– Почему?
– Потому что, если мне доведется сюда вернуться, я буду очень злым.
На этот раз паузу выдержал профессор. Поковырялся в банке, тяжело вздохнул и поинтересовался:
– А вы бы вернулись?
– Скорее всего – да, – ответил Остин.
– Почему?
Джеймс пожал плечами, словно удивляясь недогадливости собеседника:
– Потому что привык доводить дело до конца. И потому что счастливое возвращение означало бы, что отсюда можно вырваться.
Именно так его и рекомендовали Кантору: настоящий офицер, не боящийся ни бога, ни черта и воспринимающий приказы как личное дело. Солдат. Такими, как Остин, гордится любая армия, и жаль, что в американских войсках вскоре станет на одного профессионала меньше.
Профессор вновь задумался и опомнился лишь от щелчка зажигалки: доевший нехитрый ужин Джеймс закурил сигарету.
– Я не просто так спросил о направлении, – продолжил Кантор, без энтузиазма разглядывая полупустую банку.
– Я понял, – кивнул офицер.
– Мы плутаем, но я не думаю, что нас водят по кругу. Я знаю, что шаманы сильны, но не верю, что они способны заморочить тридцать… – Эммануил сбился. Вспомнил, что их осталось значительно меньше. Кашлянул: – Не верю, что шаманы способны заморочить всех нас.
– Мы шли, ориентируясь по солнцу, – мягко напомнил Остин. – Согласно карте мы должны были пересечь железнодорожную ветку и выйти к поселениям. Этого не произошло.
– Получается, они нас куда-то ведут?
– Получается.
– Я надеюсь, они покажут нам Богиню, – жалко произнес Кантор. – Перед смертью покажут.
– Зачем? – безразлично спросил Джеймс.
– Но ведь мы шли.
– А они нас убивали.
– Не всех и не сразу.
– Они не остановятся. – Остин внимательно посмотрел на профессора: – Мы все умрем. – И указал зажатой в пальцах сигаретой на банку: – Кушайте, Эммануил, кушайте. Вам нужны силы.
Профессор слабо улыбнулся и ненадолго вернулся к еде. Несколько мгновений офицер смотрел на жующего товарища, затем вытащил из кармана пачку, пересчитал оставшиеся сигареты, подумал и раскурил еще одну. У него оставалась еще пара пачек в рюкзаке, однако Джеймс не верил, что проживет достаточно долго, чтобы остаться без курева.
А потому – щелчок зажигалки, глубокая затяжка и дым в воздух.
Хорошо.
Вытянутые ноги немного ноют от усталости, но впереди восемь часов сна, вполне достаточно для отдыха. В животе приятная тяжесть. В голове – ни одной раздражающей мысли. Полное спокойствие.
Свыкся?
Можно сказать и так. Командир обязан демонстрировать спокойствие и рассудительность в любых ситуациях. Не терять головы, не поддаваться панике. Уметь находить выход. Остин не смирился с приближением смерти, знал, что, несмотря на бессмысленность сопротивления, будет бороться, цепляться зубами за каждый шанс, стараться вырываться и вытащить подчиненных. Он не боялся смерти. Приказал себе не бояться и не боялся.
Командир обязан демонстрировать спокойствие и рассудительность в любых ситуациях.
– Скажите, Джеймс, – нерешительно протянул Кантор, вновь отвлекаясь от еды. – Вас знакомили с секретными картами этого района?
– Что вы имеете в виду?
– Ну… я знаю, что русские понатыкали в Сибири массу военных баз…
– Объектов, – поправил профессора Остин. – Русские не используют слово «база» в данном контексте.
Он был офицером до мозга костей. Всегда точен в деталях.
– Не важно, – мотнул головой Кантор. – Вы видели карты?
– Видел.
Воцарившиеся на обломках СССР демократы щедро делились с новоявленными союзниками государственными секретами, здорово облегчив жизнь военной разведке и ЦРУ. Остину показывали карту, полученную еще в начале девяностых, но, поскольку при Ельцине никакой заботы о защите страны не проявлялось, можно было не сомневаться в том, что новых объектов в Сибири не появилось.
– И?
– Что вы имеете в виду?
– В районе, куда шла наша экспедиция, есть какие-нибудь базы?
На этот раз Джеймс не стал поправлять собеседника. Зачем? В конце концов, перепуганный ученый не обязан следить за деталями. Отрицательно покачал головой:
– Нет.
И принялся думать, не выкурить ли третью подряд сигарету. Ведь целый день без табака, черт побери.
– А хранилища какие-нибудь? Химические или бактериологические арсеналы? Могильники ядерных отходов?
– Нет.
Но профессор не унимался:
– Может, здесь был полигон, на котором проводились какие-нибудь испытания? Вы спрашивали? Уточняли?
– Ни черта здесь не было, – махнул рукой Остин. – Тайга.
– Точно?
– Абсолютно. – Офицер поерзал, устраиваясь поудобнее, заложил руки за голову: – Почему вы спрашиваете?
– Есть одно подозрение, – медленно ответил Кантор. – Но если вы говорите, что никаких военных объектов в нашем районе не было, то…
Джеймсу очень не хотелось менять принятую позу, уж очень комфортно он устроился, но пришлось. Он чуть подался вперед и задрал левый рукав:
– Вы спрашиваете, потому что у вас появились такие же штуки?
Эммануил закусил губу и долго, почти минуту, изучал три красные язвы, украшавшие предплечье офицера. Затем кивнул:
– Да. Сегодня утром… на груди…
– И вы решили, что подцепили какую-нибудь заразу?
– А что я еще должен был решить?
– Не знаю, – спокойно произнес Остин. – Я, к примеру, сразу подумал о шаманах.
Кантор удивленно посмотрел на офицера:
– О шаманах?
– Разумеется. Вы ведь сами говорили, что они способны на многое.
– Но… – Эммануил прикоснулся к груди, но тут же отдернул руку. Он явно пребывал в замешательстве. – Но…
– Ваши язвы болят?
– Нет.
– Температура? Сухость в горле?
– Нет.
– Видимо, все еще впереди.
Совпадение или нет, но врач экспедиции погиб совсем недавно, на него упало дерево. Однако Остин не сомневался: останься врач жив, он бы не помог.
– Я завидую вашему спокойствию, Джеймс, – признался Кантор. – Меня, честно говоря, трясет от страха.
Командир обязан демонстрировать спокойствие и рассудительность в любых ситуациях.
– Вы держитесь молодцом, профессор, – похвалил собеседника Остин. – Не ожидал.
– Спасибо.
– Не за что.
Мужчины помолчали.
– А еще, – спокойно продолжил офицер, – мне понравилась ваша мысль насчет того, что шаманы позволят нам увидеть Богиню. Я хочу ее увидеть. Я хочу знать, ради чего умираю.
– Спасибо, что не держите на меня зла, – прошептал Кантор. – Ведь это я…
– Не терзайтесь, – усмехнулся Остин. – Ложитесь лучше спать, завтра нас ждет еще один переход.
И поднялся на ноги. Третью и последнюю на сегодня сигарету Джеймс решил выкурить в одиночестве.
Вторник
Все было точно так же, как в прошлый раз.
И совсем не так.
Деревянная, чуть покосившаяся дверь оказалась незапертой, Волков просто потянул на себя ручку, и проход в квартиру открылся. А вот аромата сырости Федор не почувствовал, несмотря на то, что старье из прихожей никуда не делось. Висело, как в прошлый раз, но пахнуть перестало. И лампочка, едва светившая во время его прошлого визита, теперь радостно сверкала. То ли хозяин ее протер, то ли ввернул новую.
«Занятно…»
В комнате тоже навели порядок. Ковер стал заметно светлее, практически вернул себе прежние краски. Абажур, висевший над самым столом, переместился ближе к потолку и тоже производил впечатление вычищенного.
«Если верить наружному наблюдению, Оружейник явился в квартиру всего двадцать минут назад. Действительно, занятно…»
Очкарик выполнил данное обещание – снял засаду. Однако слежку за квартирой оставил, а потому уже знал, как выглядит загадочный убийца.
– Доброе утро.
– Доброе.
Оружейник сидел на стуле, положив руки на стол. Старый, немного сутулый, одетый… как-то серо. Именно так: не неброско, не незаметно, а именно серо. И хотя каждая надетая на нем вещь сама по себе была относительно новой и чистой, вместе они создавали весьма и весьма унылое впечатление. Убийца, наводящий ужас на самые мощные спецслужбы мира, походил то ли на кладбищенского сторожа, то ли на контуженого клоуна.
А может, дело не в одежде, а в глазах?
– Вы пунктуальны, Федор Александрович.
– Работа такая, – хмыкнул Волков и сделал шаг в комнату.
И замер от неожиданности.
В стоящей на комоде клетке, той самой, что вчера служила усыпальницей для попугая, сидел тойтерьер. Пару мгновений собачка мерила Очкарика мрачным взглядом, а затем рявкнула. Да как рявкнула! Карманное животное оказалось обладателем тяжелого и чудовищно громкого баса. Короткое «Гав!» наполнило комнату так быстро и так плотно, словно на комоде разорвался артиллерийский снаряд.
Федор вздрогнул.
Оружейник улыбнулся:
– Именно поэтому, когда приходят гости, я запираю Серафима в клетку. Что поделаешь – зверь.
Тойтерьер зевнул и улегся на дно клетки. Выглядел он довольным. Птичьих костей вокруг не наблюдалось.
Сгрыз?
Шаляпинский бас песика стал той самой каплей, которая переполнила чашу волковской невозмутимости. Очкарик впал в легкое замешательство и спросил первое, что пришло в голову:
– В квартире стало…
– Чище? – пришел на помощь Оружейник.
– Да.
– Это все монета, – рассмеялся старик. – Она так и называется: «Гнилое место», усиливает гнетущее ощущение. Карпов сделал, как вы уже поняли. Когда я оставляю убежище, я расплачиваюсь, и до моего следующего визита квартира выглядит крайне погано. Предосторожность.