Sumerki_D.Gluxovskii (522886), страница 25
Текст из файла (страница 25)
Творившееся со мной было тенью, повторением случившегося пять веков назад. Но может быть, и первое, и второе были отголосками, реинкарнациями неких изначальных откровений, состоявшейся невообразимо давно первой передачи Знания? Знания, которое впоследствии кочевало от хранителя к хранителю – иногда напрямую, от учителя к ученику, иногда – через посредников, пропадая на долгие столетия и снова возвращаясь в наш мир из небытия, приводя за собой сонмы демонов и чудищ… Из поколения в поколение, из эры в эру, из уст в уста, с пергамента на бумагу, от рождения Вселенной – и до её последнего вздоха, который само и предрекает, и описывает.
Если так, то в эти самые минуты я проходил обряд посвящения, и в ближайшее время должен был принять на себя обязанности хранителя – приобщиться к тайне, оберегать её, покуда хватит стойкости, а затем – найти последователя и передать ему её. Была ли предусмотрена награда за честное исполнение этого тяжкого долга? Если сильные мира сего алкали скрытых в рукописи секретов, наделяли ли эти секреты своих носителей властью и мощью, как мог полагать де Ланда? Увы, вряд ли…
Францисканец не мог знать всего. Не думаю, что к порогу его кельи по ночам являлся молчаливый голем: одного такого предупреждения многим хватило бы, чтобы утратить навсегда охоту разыскать мифическую рукопись. Но я‑то это предупреждение получил, и теперь понял, что мне оно мне сулило.
Надпись “El conocimiento es una condena” была ещё одной частью мозаики, которую я аккуратно положил рядом с другой: «…Что это знание тайно, и тайна эта охраняется людьми, демонами и богами наравне. И что знание это проклято, как прокляты и все посвящённые в него…»
Бывает, когда строишь в уме сложные схемы, стараясь разложить по полочкам разрозненные явления и увидеть в них закономерности, путеводная нить логики выскальзывает из рук, и, пока не найдёшь её снова, казавшаяся стройной система вдруг представляется нагромождением не связанных друг с другом элементов, половина из которых – вообще лишние. Или, чрезмерно увлёкшись изящным вариантом решения, начинаешь закрывать глаза на несомненно принадлежащие к конструкции детали, только потому что им нет места в этой красивой схеме, они могут обременить её, и придётся строить всё заново.
Согласовав между собой все частички истории с дневником, я не подумал только об одном: что, если эмиссар де Ланды сумел выполнить своё поручение? Что, если вопреки обещаниям индейского проводника, древняя рукопись так никогда и не попала в руки автора заметок, но была обнаружена другим человеком, который затем успешно доставил её настоятелю монастыря св.Антония в Исамале? Ведь состоялось же то аутодафе! В чём был смысл проводить его, если центральная часть сложного, многоступенчатого плана, каким мне виделась вся интрига вокруг летописи, закончилась провалом, и Диего де Ланде не удалось получить манускрипт? Могло ли случиться так, что на самом деле он наложил на него руки? Судя по всему, это должно было повлечь некие переломы в его жизненном пути… Были ли они? Да, были. Скандал с аутодафе, вызов в Испанию, отстранение от должности и процесс, затеянный против него по обвинению в превышении полномочий.
А затем – личное заступничество Генерала францисканского ордена, чудесное оправдание на мадридском разбирательстве, и триумфальное возвращение на Юкатан – чтобы вскоре занять освободившееся место епископа. После истории с летописью он не только не пострадал, но и, напротив, вознёсся. Скептики скажут: епископ – не Папа, и даже не кардинал, таких высот вполне возможно достичь и без помощи высших сил. Однако кто сказал, что сам де Ланда непременно хотел для себя папских регалий? Не обязательно взирать на мир с балкона собора святого Петра, чтобы вершить его судьбы…
Нет, рано, слишком рано было ещё делать выводы. Я по‑прежнему нуждался в новых главах путевого журнала, чтобы окончательно разобраться в происходящем.
За окном была уже глубокая ночь, но спать совсем не хотелось. И на улице, и на лестничной клетке стояла полная тишина, и не напряжённая, что‑то скрывающая, а обычная, пустая. Я чувствовал: что бы ни преследовало меня прошлым вечером в моём дворе, оно ушло, отступило, хотя бы и на время. Но успокоения мне это не принесло: я был слишком взволнован своими последними открытиями, чтобы уснуть.
Три сорок… КВ‑радиостанции в такое позднее время передают только лёгкий джаз, ведущие досыпают последние часы перед утренним эфиром. А мне вдруг так захотелось послушать последние новости! Пусть пожары, пусть войны, пусть ограбления, лишь бы что‑нибудь реальное, современное, любой спасательный круг, который не дал бы мне окончательно захлебнуться в тягучей смеси старинных хроник, мистических подтекстов и собственных домыслов…
Прикрыв за собой на всякий случай и кухонную дверь, я принялся крутить ручку настройки на радиоле, пока унылые завывания пустого эфира, дробная фортепианная капель и задумчивые саксофонные соло не сменились человеческими голосами.
«…разумеется, Андрей Валерьевич, я совершенно с вами согласен. Последние события не могут не вызывать определённой встревоженности, особенно у тех из наших слушателей, кто пристально следит за новостями. Создаётся впечатление, что различные стихийные бедствия происходят всё чаще и чаще. Вот, возьмём хотя бы последнее землетрясение в Пакистане. Речь идёт уже, насколько мы понимаем, о сотнях тысяч жертв, разрушения просто гигантские. Стоит ли напоминать о недавнем цунами в Юго‑Восточной Азии, унёсшем жизни более двухсот тысяч человек. Или об ураганах, которые один за другим проходят по Соединённым Штатам – заметим, намного чаще, чем раньше, и тому есть свидетельства метеорологов. Новый Орлеан, Хьюстон, не говоря о десятках менее крупных городов, по нынешний день не могут оправиться от предыдущих ударов стихии, а по прогнозам их ждут новые штормы. Ну и у меня к вам такой вопрос: это у нас, я имею ввиду – людей, которые следят за новостями, просто такое впечатление складывается, а на деле статистически ситуация всегда такой была, или всё же есть какие‑то глобальные изменения, скажем, связанные с парниковым эффектом? Напоминаем нашим уважаемым радиослушателям, что сегодня ночью у нас в студии гости – Андрей Валерьевич Сузи, глава Росгидрометцентра, Марат Зиновьевич Готлиб, геолог, специалист по тектонике, и Сергей Кочубеевич Шайбу, руководитель МЧС. Прошу, Андрей Валерьевич…»
Я с недоверием уставился на приёмник. Неужели в полчетвертого ночи министр и глава Росгидрометцентра, вместо того, чтобы спать, принимают участие в какой‑то популярной радиопередаче о природных катастрофах? Нет, быть того не может. Наверное, просто запись старой передачи прокручивают…
«Спасибо. Я считаю, глобальные климатические изменения пока не начались. Вот взять ураганы, да, о которых вы говорили, в Мексиканском заливе, в США. Ну, пока нет достаточно оснований говорить о том, что они связаны, к примеру, с парниковым эффектом. То есть, в будущем, если выбросы двуокиси углерода в атмосферу не сократятся, и атмосфера продолжит нагреваться, то мы можем ожидать лет через двадцать, к примеру, такой эффект, это да. По поводу землетрясений, мне кажется, это вообще вопрос к Марату Зиновьевичу уважаемому, потому что с климатическими процессами это никак не связано. То есть, если вас интересует моё мнение, то о глобальной тенденции говорить пока не приходится. Скорее, отдельные события, просто как‑то так у нас получается, что они одно за другим, и всё это по телевизору постоянно, вот и кажется, что уже бог не весть что».
«Ну что ж, тогда перейдём к вам, Марат Зиновьевич. Цунами, землетрясения, извержения – не слишком ли часто мы слышим о них в последнее время?»
«Часто? Да практически всё время! И знаете, что? Ведь это всё абсолютно естественный процесс, и при том он уже изучен довольно неплохо. Просто там, в Азии, как раз недалеко от побережья Индонезии, происходит, как бы это вам попроще объяснить, схлопывание тектонических плит. Они, плиты, я имею в виду, находятся в непрестанном движении, и есть две точки разлома. В Атлантическом океане одна – там они расходятся, как бы разъезжаются, и вторая вот, как раз, в Юго‑Восточной Азии, та самая. Отсюда, от схлопывания этого, и землетрясения, и цунами. И более того вам скажу – процесс этот только набирает ход, и регион будет оставаться сейсмически нестабильным, так что если вдруг нас сейчас слушают люди, которые хотели в Таиланд поехать в отпуск, или на Бали, пусть этот риск принимают в расчёт. А, говоря об ураганах, наводнениях и прочем, – с моей епархией это ничего общего не имеет, тут Андрей Валерьевич прав».
«Спасибо, Марат Зиновьевич. Если уважаемые гости позволят мне небольшое отступление, я бы хотел рассказать о моей недавней беседе с одним известным довольно экологом, чьё имя я сейчас называть не стану. У него есть довольно любопытная теория, согласно которой вся Земля, весь мир, так сказать, вся совокупность созданий и материи, является неким сверхсуществом, возможно, тем самым окончательным и физическим воплощением бога, которое люди всегда пытались объять и представить. Сам человек, по этому определению, – как бы один из видов его клеток. А вот человеческая цивилизация – такая своеобразная раковая опухоль на теле этого сверхсущества. Собственно рак – это неожиданное изменение поведения клеток человеческого тела, не правда ли? Они начинают бесконтрольно расти, уничтожать остальные клетки и ткани, рассылать метастазы по всему организму, каждая из которых должна стать новой опухолью, и всё это подчинено примитивной, разрушительно логике экспансии и пожирания. Цивилизация – такое же заболевание, такой же сбой в генетическом коде клетки, который превращает замечательного тихого пещерного человека, абсолютно неопасного для экосферы, в новый вид существа, в зачаток будущей опухоли. Поражённое цивилизацией, человечество развивает бурную деятельность, очень напоминающую те принципы, по которым развивается раковое заболевание. Непомерный и неконтролируемый рост численности, метастазы эпохи Великих открытий и колонизации, Колумб и Васко да Гама, Афанасий Никитин, на худой конец. Ну и аналогия эта, разумеется, идёт дальше, и применима к индустриализации, глобализации, вырубке лесов Амазонии и Сибири, выбросам двуокиси углерода в атмосферу, исчерпанию запасов ископаемых, сливам токсичных отходов в реки и океаны, взрывам на атомных электростанциях, и прочему. А вот все бедствия и катаклизмы – это просто следствие того, что человечество этот живой сверхорганизм уже почти отравило, и он постепенно умирает. Мизантропическая такая теория, надо признать, но что‑то в ней есть, не правда ли? Это, конечно, не значит, что я сам в неё верю.
Ну и теперь, возвращаясь к нашей теме, вопрос к главе МЧС – Сергей Кочубеевич, имеются ли в Вашем распоряжении технические ресурсы, при помощи которых можно проводить мониторинг опасных природных процессов, предсказывать их каким‑либо образом, чтобы…»
Именно на слове «предсказывать» у меня потемнело в глазах. Ответа министра я даже не слышал: его заглушал чудовищный грохот, с которым в моей голове становились на места тектонические плиты смысла. На учащающиеся катаклизмы, вообще переставшие сходить с первых полос газет и журналов, я и сам уже стал обращать внимание. Но навести мостик между сведениями из последней главы дневника и известиями о набирающих оборот природных катастрофах я не сумел, да и побоялся бы.
Отчего‑то у меня появилась уверенность в том, что страдания жителей горных пакистанских сёл и раскинувшихся в долинах грязных нищих городов самым непосредственным образом связаны с отчаянием выживших обитателей индонезийских островов, чьи дома и семьи слизнули гигантские волны. Их крики и плач – отголоски воплей отчаянья жителей Нового Орлеана, лишившихся крова и родных, потерявших веру в лучшее правительство на земле, и из последних сил самостоятельно обороняющих родные развалины от мародёров. Эти события только казались разрозненными, и то, что они происходили на разных материках и имели различную природу, усугубляло это заблуждение. На самом же деле имелась некая связующая нить, сшивающая все эти пёстрые лоскутки воедино, а игла, сквозь ушко которой эта нить была пропущена, ни на секунду не прекращала свою дьявольскую работу, присоединяя к образующемуся полотну новые фрагменты. И теперь я начинал понимать, что в ближайшее время судороги, охватившие планету, не только не остановятся, но и, напротив, будут нарастать, распространяясь и на новые, доселе не тронутые бедствиями страны.
Увидев во дворе своего дома дохлых крыс, можно брезгливо обойти трупики или пожалеть умерших зверьков, но можно и увидеть в этом ясное предзнаменование надвигающейся эпидемии чумы. До сих пор, читая газеты или слушая радио, я или сочувствовал мексиканцам, или утомлённо перелистывал дальше, не в силах третью неделю копаться вместе со спасателями в прибрежных песках острова Ява, извлекая оттуда раздувшиеся, рвущиеся в руках тела аборигенов и туристов.
Без подсказки суфлёра, нашёптывающего мне со страниц старинной книги, я бы ни за что не догадался услышать в эхе пакистанских землетрясений, азиатских цунами, американских торнадо и мексиканских наводнений предконцертную настройку труб Апокалипсиса. Я давно уже слушал его, но лишь сейчас меня научили правильно понимать и относиться к этим вестям. Не поздно ли?
И ещё я подумал, что даже если мне суждено будет стать преемником безвестного конкистадора, и получить от него знания о майянских пророчествах, передать их грядущим поколениям у меня уже, вероятно, не получится. Потому что предсказания эти касаются не некой отдалённой точки, с трудом видимой сквозь туман будущего, а дней, которые придётся застать большинству из нас, в том числе, видимо, и мне. Не потому ли так обостряется противостояние демонов, людей и божеств вокруг этих старых страниц, которые по прихоти одной из сторон продолжают попадать ко мне? Какая роль всё же отведена мне в этой драме, написанной несколько тысячелетий назад и приближающейся к своей развязке только теперь? Если я не могу стать простым хранителем тайны, что ещё я могу сделать, и стоит ли мне даже пробовать совершить это?
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
