10.Глава 8. Природа и культура (1159208), страница 4
Текст из файла (страница 4)
Если я знаю о существовании этих причинных связей, то смогуустановить “невидимую” причину по ее видимым следствиям. Чтобы избежатьпутаницы, наверное, было бы точнее говорить о признаках или симптомах, а не ознаках, ссылаясь на причинно обусловленные (в отличие от произвольных)заключения в наших суждениях (капля является признаком дождя, горячий лоб —симптомом болезни).В случае же с культурными знаками такой причинной связи не существует.Знаки произвольны или условны (конвенциональны). Дождь не может оставитьследов на дорожке, а зайцы не могут заставить воду течь по стеклу: между причинойи следствием существует однозначная связь. Однако многочисленные культурнообусловленные различия могут быть обозначены любым типом знаков любой формы.Между знаками и тем, что они замещают, не существует ни причинной связи, нисходства.
Если внутри данной культуры упор делается на различие полов, то этоможет быть обозначено бесчисленным количеством способов. Половые различия вманерах (форма одежды, макияж, походка, речь, общий вид) могут радикальноменяться с течением времени и от одного места к другому, а различия междумужчиной и женщиной при этом будут сохраняться. То же самое относится кразличиям между поколениями (что, как это ни парадоксально, иногда выражается вотрицании одним поколением различий между полами в манере одеваться илипричесываться), между формальным и неформальным контекстами, междупечальными событиями (например, похоронами) и радостными (например, свадьбой).Культурные знаки свободно изменяют свою видимую форму, но контраст междуними и противоположными им знаками сохраняется и воспроизводится с каждымизменением, так что работа по проведению различий — их единственное назначение— исправно выполняется снова и снова.Однако произвольность не всегда равнозначна полной свободе выбора.Наиболее свободными являются знаки, выполняющие исключительно культурноразличительную функцию и служащие только одной потребности — в человеческомвзаимодействии.
Таковы прежде всего знаки языка. Язык — это система знаков,специализирующихся на функции коммуникации. Вот почему в языке (и только вязыке) произвольность знаков не имеет ограничений. Голосовые звуки, произноситькоторые способны все люди, могут модулироваться бесконечным количествомпроизвольных способов при условии, что их достаточно для составления требуемыхпротивоположностей. Одна и та же противоположность на разных языках можетбыть сконструирована при помощи пары, различающейся внутри себя, напримермальчик и девочка, garçon и fille, Knabe и Madchen.Но в других знаковых системах свобода (степень допустимой произвольности)не является столь полной. Выполняя коммуникативную функцию, все системы, заисключением языка, тесно связаны также с другими человеческими потребностями итем самым с другими функциями. Платье, например, изобилует произвольнымизнаками и тем не менее спасает от превратностей климата, сохраняет тепло тела,предоставляет дополнительную защиту для уязвимых частей кожного покрова ипозволяет соблюсти общепринятые правила приличия.
Большинство этих функцийтакже культурно регулируются (например, по большей мере дело культуры —определять, какая часть кожного покрова считается “уязвимой” и нуждается вприкрытии; потребность носить обувь, прикрывать грудь, а не ноги, или наоборот —все это культурные результаты), но они служат уже не чисто коммуникативнымпотребностям; рубашки и брюки прикрывают тело в дополнение к тому, что ониобозначают помимо этого.
Точно так же, сколь многообразны и точны ни были быобозначенные различия, приписанные разным видам пищи, все же есть пределыматериала, в котором могут быть выражены культурные различия, поскольку,учитывая особенности человеческого пищеварения, не все может быть съедобным.Кроме того, чай или обед, формальный или неформальный, должен, помимообозначения специфического характера события, подразумевать и питательныевещества, т.е. и прием пищи, в конце концов. Если человеческая речь используетсяисключительно в целях коммуникации, то другие средства коммуникации разделяютсвою семиотическую функцию (нести и передавать значение) с удовлетворениемдругих потребностей.
Их код как бы вырезан на поверхности других, не в первуюочередь коммуникативных, функций.В своей коммуникативной функции (как осмысленные объекты или события,структурирующие ситуацию, в которой они появляются) знаки всегда произвольны.Любопытно, однако, что “вполне культурным” людям — тем, кто может легко ибезошибочно продвигаться в сформированном данным культурным кодом мире, онивовсе не кажутся произвольными. Любой воспитанный в какой-либо языковой средечеловек находит нечто вроде естественной, необходимой связи между звучаниемслова и объектом, с которым оно соотносится, как если бы названия действительнопринадлежали объектам и считались их атрибутами наравне с размером, цветом илиупругостью. Произвольный аспект форм, запечатленный в других средствахинформации, может в целом не коснуться нашего внимания: одежда для того, чтобыодеваться, еда — чтобы есть, машина — чтобы добираться отсюда туда.
Труднопонять, что вдобавок к дифференцирующей информации типа одежда носится, апища потребляется, они еще проводят различия между людьми, их разными ролями,которые они в данный момент исполняют: трудно понять, что пища и одежда тожеслужат созданию и воспроизводству особого, искусственного, “рукотворного”социального порядка. Такая слепота на самом деле является частью культурной игры.Чем меньше мы осознаем не субстантивную (т.е. не соотносимую с очевиднымсодержанием данной деятельности) упорядочивающую функцию культурнооформленных действий, тем более надежным является порядок, поддерживаемыйэтими действиями.
Культура наиболее действенна тогда, когда она маскируется подприроду; когда искусственное оказывается укорененным в самой “природе вещей”,необходимой и незаменимой — в том, что не может изменить никакое человеческоерешение. Резкие различия в социальном положении людей (вызванные культурой иподдерживаемые с момента рождения на протяжении всей жизни различиями водежде, игрушках, играх, компаниях, предпочтениях в проведении досуга и т.п.)становятся поистине прочными и надежными, как только ученики усваивают, чтосоциальное различие полов является чем-то предопределенным, заложенным вфизиологическом строении человеческого тела, “естественным” и потомутребующим повиновения, внешне выражаемого во всем, что делает человек, будь томанера говорить, походка, словарный запас или манера выражать (или не выражать)свои эмоции. Культурно произведенные социальные различия между мужчинами иженщинами кажутся столь же естественными, сколь и биологическое отличиемужских половых органов от женских и различие их репродуктивных функций.Культура может вполне успешно выдавать себя за нечто несомненноестественное до тех пор, пока искусственный, конвенциональный характервыдвигаемых ею норм (эти нормы могут отличаться от того, чем они являются насамом деле) не проявится отчетливо.
К тому же ее искусственность вряд ли удастсяраскрыть, поскольку каждый в обозримом окружении подчинен тому же типукультурного обучения; поскольку все освоили и сохраняют приверженность одним итем же нормам и ценностям и постоянно демонстрируют эту приверженность, пустьдаже бессознательно, своим ежедневным поведением. Другими словами, культураподобна и действует подобно природе до тех пор, пока неизвестны и не проявляютсяникакие альтернативные конвенции. Однако в нашем, человеческом мире такое едвали возможно. Как правило, верно обратное. Фактически любой из нас знает, чтосуществует множество различных стилей жизни. Мы видим вокруг себя людей,которые одеваются, говорят, ведут себя не так, как мы, и, очевидно (как мыполагаем), придерживаются других норм, отличных от наших.
Поэтому мы вполнеосознаем, что любой стиль, образ жизни в конечном счете является вопросом выбора.Есть не один способ быть человеком. Практически все можно делать иначе, чем мыэто делаем, т.е. ни один способ не является неизбежным. Даже если каждый из нихтребует культуры, научения, то не сразу ясно, в каком направлении должно понеобходимости проводиться это научение, какой должен быть сделан выбор.
Мызнаем, что существуют культуры, а не одна-единственная культура. А если культурамыслится во множественном числе, то она не может восприниматься, как природа.Ни одна культура не может претендовать на безоговорочное подчинение, котороготребует природа.Поскольку культура сосуществует со многими другими способами жизни, онане способна удерживать человеческое поведение и мысли такой же мертвой хваткой,какая была бы возможна, если бы культура была поистине универсальной исвободной от конкуренции.
Порядок, которому служит культура (эта конечная “цель”любой культуры), не может быть действительно надежным. Не чувствуем себянадежно и мы, объекты культурного обучения, “культурные” люди. Порядок,скрепляемый нашим культурным обучением, представляется чрезвычайно уязвимыми хрупким. Это лишь один из возможных порядков, и мы не можем быть уверены,что он самый правильный.
Мы не можем быть уверены даже в том, что он лучшемножества его альтернатив. Мы не знаем, почему мы должны отдавать емупредпочтение перед другими порядками, находящимися в поле нашего зрения. Мысмотрим на образ своей жизни как бы со стороны, как если бы мы были чужими всобственном доме. Мы сомневаемся и задаем вопросы. Нам нужны объяснения изаверения, мы требуем их.Неопределенность редко когда бывает приятным состоянием, поэтомупопытки избежать ее свойственны всем.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
