Диссертация (1137601), страница 5
Текст из файла (страница 5)
Наконец, историческая школа права приняла непосредственное участие в формировании немецкой исторической традиции, связанной с научной и преподавательской деятельностью Л. фон Ранке, из семинаров которого вышло множество знаменитых историков XIX столетия (например, Г. Вайц, В. Гизебрехт, Г. фон Зибель и др.)
Кроме того, в специальных исследованиях неоднократно предлагали провести внутреннюю границу: так, Шлоссер55, Ландсберг56, Везенберг и Виакер57 предложили выделять в исторической школе права два направления, «старое» и «молодое», согласно господствующей интенции сочинений: «старая» школа занята преимущественно антикварными исследованиями, «молодая» – систематикой права и юридической терминологией. Но достаточно взглянуть хотя бы на хронологию и общую тематику текстов Савиньи и Пухты, как эта классификация перестает быть релевантной: вопрос о соотношении системы юридических понятий и истории римского права был поставлен Пухтой еще в «Энциклопедии как введении к лекциям об институциях» 1825 г., а затем более подробно и основательно освещен во введении к «Учебнику к лекциям об институциях» 1829 г., тогда как многотомное «антикварное» исследование Савиньи «История римского права в Средние века» выходило в свет в период с 1815 по 1831 гг. Вышеприведенная классификация еще имела бы смысл, будь она привязана к конкретным персоналиям, периоды в творчестве которых она отражала бы, но предлагающие ее авторы как раз настаивали на обратном58, тем самым окончательно обессмысливая свой подход.
Х.Х. Якобс, тоже заметивший недостатки этой концепции и критиковавший ее, предложил определять историческую школу права следующим образом: «Школа – это, прежде всего, сам Савиньи» 59, т.е. принадлежность к школе определяется одновременно и институциональной близостью к лидеру исторической школы, и созвучностью тем положениям, которые он высказывал. Правда, остается загадкой, как в этом случае расценивать те изменения, которые претерпевала позиция самого Савиньи, и ситуации, которые эти изменения порождают.
В последние годы в специальной литературе всё чаще предпочитают уходить от утверждений содержательного единства исторической школы права, сосредотачиваясь на прояснении институциональных связей между германскими юристами первой половины XIX в. Так, в одной из последних работ о Пухте, написанной К.-Э. Меке, тезис об идейной самостоятельности Пухты по отношению к другим мыслителям своего времени, в том числе Савиньи, является одним из центральных60. Упомянутый во введении ряд недавних публикаций переписки немецких юристов служит, по сути, той же цели: дискуссия о границах исторической школы права ведется теперь с позиций внешней истории юридической науки, а не ее содержательного развития.
Таким образом, нетрудно заметить характерную тенденцию: за период чуть более века подход к понятию эволюционировал от поисков идейной близости к исследованиям внешних связей, которые, по всей видимости, идейную близость и определяют.
Указанную тенденцию, с одной стороны, можно объяснить тем, что общие подходы к истории науки менялись аналогичным образом, а большая часть авторов явно двигалась в кильватере крупных концепций. Появление историзирующего и социологизирующего подхода в истории науки соответствующим образом сконфигурировало исследовательскую оптику авторов, занимавшихся исторической школой права.
С другой стороны, эта смена приоритетов с «внутренней» на «внешнюю» историю науки, возможно, свидетельствует о более глубокой связи с некоторыми тенденциями развития философии XX столетия. Первая из них характеризуется поисками универсальной рациональности, чтобы определить, является ли то или иное положение научным. Вторая, наоборот, связана с отказом от представлений о некоем универсальном рациональном пространстве, в котором любая философия могла бы быть сопоставлена со всякой другой, и отходом к релятивизму. Не стоит забывать, что существенную роль в дискредитации «внутренней» истории науки сыграла постмодернистская методология, предполагающая деконструкцию тех понятий, которые могли бы послужить смычками между концепциями разных авторов, соединяя последних в единое направление. В итоге исследователи философии исторической школы права должны были выбрать один из двух путей: либо надо было вновь возвращать смысл понятиям вроде «народный дух», «всеобщая история права» и т.д. с учетом постмодернистской критики, что, фактически, означало бы реанимацию идей первой половины XIX в. в современном научном дискурсе, либо обращаться к «внешней», институциональной истории науки о праве, а все те понятия (и стоящие за ними концепции) превращать в реликты безвозвратно ушедшего прошлого, пусть и интересного с точки зрения истории идей. Именно вторым путем идет большинство современных исследователей исторической школы права.
§ 2. «Историческая школа права» глазами ее адептов и противников
Главной альтернативой предложенным способам конструирования исторической школы выступает индивидуализирующий подход, к которому в большей или меньшей степени тяготеют все новейшие работы о Пухте. В самом деле, если предложить критерий для определения исторической школы права не удается, может, стоит вообще от него отказаться? Аргументы в пользу такого подхода были предложены еще П. Фейерабендом61, и, в целом, его концепция «эпистемологического анархизма» в данном конкретном случае выглядит вполне пригодной, поскольку не сковывает перспективы сравнительного анализа непременной необходимостью учитывать реальное или мнимое сходство исследуемых взглядов, оставляя «наедине» с каждым из анализируемых авторов, ценность которого заключается не только в том, что он сыграл какую-то роль в развитии школы или направления, а в том, и прежде всего, в том, что он, собственно, сказал и чем его высказывания отличались от других (предшествующих, современных и последующих) высказываний по тем же вопросам.
Однако этот подход, совершенно развязывающий исследователю руки, не способен объяснить тот факт, что выделение исторической школы в отдельное направление юридической мысли было сделано еще самими юристами первой половины позапрошлого столетия. Более того, судя по той активности, с которой ученые того времени были заняты поисками границ интересующего направления, указания на партийные пристрастия и интересы при анализе творчества исторической школы права представляется перспективным исследовательским полем. Интерес к поискам индивидуальной, а не коллективной позиции юристов исторической школы явно не соответствует собственным установкам исследуемых авторов.
Решительную поляризацию юридической науки по отношению к историческому методу следует признать заслугой Савиньи. В работе 1814 г. «О призвании нашего времени к законодательству и юриспруденции» он не только говорит о конфронтации подходов, но и называет имена юристов, по его мнению принадлежащих к тому и другому направлениям62. Впрочем, они еще не называются «исторической» и «неисторической» школами, хотя масштаб этого размежевания для Савиньи уже таков, что охватывает всех, имеющих право своей профессией63.
Его оппонент Тибо пользуется термином «историческая школа права» в середине 30-х гг. как устоявшимся, что явствует уже из названия его работы – «О так называемой исторической и неисторической школе», к которой мы еще вернемся. Очевидно, оформление группы юристов в конкретное интересующее нас направление происходило где-то между двумя указанными датами.
О том, как именно это происходило, можно узнать из письма Пухты к Савиньи от 1 мая 1828 г., где сказано: «Так позвольте мне поздравить Вас с таким учеником, как Келлер, чей труд мне действительно полюбился. В дальнейшем у меня будет куда более определенное понятие об исторической школе: это школа, в которой есть такие ученики» 64. Пухта явно дает понять, что представление о направлении у него сформировано: речь идет о группе юристов, следующих за Савиньи. Если также вспомнить о том, что последний в своих сочинениях постоянно играет с местоимениями первого лица, используя то единственное число, то множественное65, то генезис исторической школы права как институции станет вполне очевидным – направление сложилось именно благодаря усилиям Савиньи, который настойчиво стремился придать своему личному мнению характер коллективного.
В такой ситуации перспективным для определения границ исследуемого направления представляется анализ идентифицирующих и самоидентифицирующих высказываний немецких авторов первой половины XIX в., касающихся их дисциплинарной или институциональной принадлежности. Перефразируя знаменитую фразу А.С. Пушкина, автора следует относить к направлению, им самим над собою признанному.
К отбору подобных высказываний надо подходить с изрядной долей осторожности. Например, в их число не следует включать какие-либо содержательные моменты учений, поскольку даже при беглом прочтении текстов можно обнаружить некоторые различия между очень похожими воззрениями Пухты и Савиньи. К примеру, их понимание обычного права не совпадает, несмотря на обоюдное признание его чрезвычайной важности: в отличие от Савиньи, Пухта различает факты и «привычные предпринимаемые действия» как возможные средства познания обычного права и собственно правотворчество, которое лежит только в воле, которая понимается как «общее правовое убеждение народа», в то время как для Савиньи эти действия и представляют собой правотворчество66.
Разногласия между Савиньи и Пухтой легко заметить и в их переписке. К примеру, при обсуждении названия своей работы Савиньи предложил несколько вариантов, часть из которых Пухта совершенно отверг, а некоторые, понравившиеся ему, предложил скорректировать. Тем не менее, сочинение вышло под названием «Система современного римского права», хотя Пухта протестовал против слова «современное», одобряя слово «система».67 Различной была их позиция по отношению к Мюленбруху, цитаты из которого Пухта настоятельно рекомендовал вычеркнуть, и к Шталю, с которым Савиньи советовал своему ученику примириться68. Считать ли это мелкими разногласиями, возникавшими из-за несовпадения более резкой позиции Пухты с более гибкой и взвешенной точкой зрения Савиньи, и в какой именно перспективе – институционального противостояния или идейного несогласия – их вообще следует рассматривать?
В первую очередь, важно то, что взгляды Пухты и Савиньи не только отличаются от тех, которые прочно утвердились в качестве характерных для исторической школы права, но и, в некоторых моментах, друг от друга. Конечно, это не означает, что между этими взглядами не было известной близости, но, тем не менее, дать интересующему нас термину обоснование через тождество идей условных представителей не представляется очевидной возможностью.
Если же в качестве маркирующего тезиса мы выберем что-то более общее, например, «право является закономерно развивающимся и исторически обусловленным явлением», то такие взгляды мы сможем обнаружить у огромного числа мыслителей, и практическое использование интересующего нас термина потеряет всякий смысл.
Альтернативный данному путь, который по очевидным причинам предпочитали историки права – указание на дисциплинарное размежевание гуманитарных наук в первой половине XIX в. Действительно, если бы каким-либо непротиворечивым образом удалось отделить юриспруденцию того времени от философии права, рассмотренные выше формулировки учения исторической школы права были бы менее противоречивыми.
В качестве основания для проведения такой границы если не озвучивается, то по крайней мере подразумевается знаменитое различение Гуго философии права и его истории, которые выступают двумя частями юридической науки. После того, как юрист освоил «юридическую догматику», т.е. эмпирический материал, он может либо искать «разумную основу научного познания права», либо прослеживать, как право складывается исторически. Причем обе части не существуют изолированно: «История права находится в тех же отношениях с философией позитивного права, что и всякая история и опыт со всякой философией, которая является не только метафизикой. Философия должна судить об истории; в этом отношении история римского права дала автору … возможность предупредить о некоторых заблуждениях, свойственных философским взглядам. С другой стороны, философия должна брать свои примеры из истории так же, как и из современного права…» 69. Здесь хорошо видно, что отношения истории права и философии права не равнозначны; первая для второй служит вспомогательным материалом.
То, что Гуго свободно пользуется различением философии и метафизики (возможно, кантовским), а также в тексте работы упоминает о знакомстве с правовыми воззрениями Платона, Канта, Рейнгольда, Фихте и Шеллинга, поставленными в один смысловой ряд с юристами Савиньи и Марецоллем70, очень показательно – для Гуго дисциплинарной границы между философией и юриспруденцией решительно не существует. Другое дело, что означенное выше методологическое различение, очевидно, направленное против ограниченности теории естественного права, сделало большую карьеру; две части единой науки быстро были превращены в два конфронтирующих метода, а следом и в способ дисциплинарной дифференциации. Причем, процесс этот происходил сразу с обеих сторон.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
