Глава_20 (1128887), страница 2
Текст из файла (страница 2)
ского от Двины реки, даже до Омурского устья и до Китая». Петр I настойчиво испробовал возможности установления «водяного и сухого, а особливо водяного» пути в в вожделенную «Ындею» — через Среднюю Азию, Иран и даже Мадагаскар; вернулся и к замыслам Ордина-Нащокина об евразийском шелковом транзите через Россию, завоевав во время Персидского похода шелководческие провинции прикаспийского Ирана. Наконец, многогранный Михаил Васильевич Ломоносов (1711 — 1765) в «Письме о Северном ходу в Ост-Индию Сибирским океаном» (1755) и «Кратком описании разных путешествий по северным морям и показании возможного проходу Сибирским океаном в Восточную Индию» (1763) настаивал, что «российское могущество прирастать будет Сибирью и Северным океаном», считал освоение Северного пути решающим условием превращения России в морскую и влиятельную в мировой торговле державу, подчеркивал значение разведки и разработки недр на севере и на востоке, развития в отдаленных районах азиатской России сельского хозяйства, рыболовства и промышленности.
Реализация планов евразийского транзита ставила проблему колонизации окраинных земель Российской Империи, и любопытная страница истории меркантилизма связана с интересом Петра I к фигуре Джона Ло. Молодой князь И. Щербатов, следя из Лондона за финансовым экспериментом в Париже, перевел на русский язык сочинение Ло «Деньги и купечество» и послал царю свое «Мнение о заведении банков и бумажных денег для развития коммерции в России». В духе идей «господина Ляуса» (Ло) Щербатов предлагал оживление внутренней торговли в России через «учинение банков» и выпуск «банковых писем», гораздо более удобных в обращении, чем серебряные деньги: «домашний торг состоит на деньгах», и от большего их количества «купечество прибавиться может, и множество убогих людей употребится в работу» 3.
Но Петра в деятельности «бумажного змея Франции» привлекала не эмиссионная «система», а готовность к расширению торговых связей с Россией, и через нее, через Ледовитое море — с азиатским Востоком вплоть до Японии. Русский посол в Париже по поручению царя добился нескольких аудиенций у Ло, на которых были обсуждены эти вопросы. После краха «системы Ло» Петр в начале 1721 г. передал «господину Ляусу» приглашение приехать в Россию, обещая княжеский титул и прочие привилегии. Расчет царя состоял в том, что энергичный шотландец сможет развернуть свои деловые способности для
3 Троицкий СМ. «Система Ло» и ее русские последователи // Франко-русские экономические связи. М. — Париж, 1970.
организации заселения прикаспийских областей и создания там мануфактурной промышленности. Ло, однако, не соблазнился посулами российского императора.
После смерти императора наспех сшитый им для огромной и нескладной фигуры России меркантилистский костюм затрещал по швам монополий и привилегий, раздаваемых всякого рода искателям «разживы», близких императрицам. Тяжесть импортированного меркантилизма придавила закрепощенное население; преобладающим жанром экономической литературы стали сочинения крепостников об управлении имениями и об «искусстве» извлекать максимальную пользу из «лентяев»-крестьян (пример — «Краткие экономические до деревни следующие записки» (1742) «Птенцы гнезда Петрова», историка В. Татищева). Экономическая мысль крепостнической империи осталась за обочиной дороги, по которой политическая экономия Запада двигалась к своим первым теоретическим системам.
2. Физиократия в России
Участником собраний физиократов у Мирабо был русский посланник в Париже князь Дмитрий Голицын. Один из образованнейших людей «золотого века» Екатерины II, он рекомендовал лукавой «владычице Севера» пригласить в Петербург ученика Кенэ П.Мерсье де Ла Ривьера, закончившего свой главный труд «Естественный и необходимый порядок политических обществ» (1767). Заезжий физиократ нашел крепостной строй вопиющей противоположностью «естественному порядку», недипломатично излагал свои впечатления («деспотический произвол», «рабство», «низкая культура земли» и т.д.) и доходил до утверждения, что «в России все необходимо уничтожить и затем вновь создать». Разумеется, языкатого француза пришлось отослать обратно.
Сам незадачливый Голицын в своих письмах в Петербург предлагал предоставить русским крестьянам личную свободу и право собственности на движимое имущество; оставив в помещичьей собственности землю, которую зажиточные крестьяне могут арендовать, а наиболее богатые — покупать. Таким образом в народе разовьется «свобода распоряжения избытками» — действенная причина «плодородия полей, разработки недр, появления изобретений, открытий и всего того, что может сделать нацию цветущей». Дипломат-физиократ советовал императрице показать пример помещикам, наделив правом собственности дворцовых крестьян. Самодержица лишь посмеялась.
337
Гораздо более серьезно она отнеслась к просьбе своего фаворита Григория Орлова и еще нескольких титулованных придворных учредить «Патриотическое общество для поощрения земледельства и экономии», переименованное затем в Императорское Вольное экономическое общество. Его члены стали своего рода деятелями прикладной физиократии. Среди них был родоначальник русской агрономии Андрей Болотов.
3. «Два мнения о внешнем торге»: фритредерство и протекционизм
Физиократическая убежденность в преимуществах свободы торговли выразилась в отмене Екатериной II привилегий «указных фаб-риканов» (1762—1763) и либерализации таможенного тарифа (1766), а за год до выхода «Богатства народов» А.Смита в России был издан царский «Манифест о свободе торговли и заведения промышленных станов» (1775). С этого времени полемика вокруг свободы торговли и протекционизма стала осевым вопросом русской экономической мысли.
Одним из первых этому вопросу уделил внимание гневный критик крепостного права Александр Радищев. «Бунтовщик хуже Пугачева», он был первым в России не только публицистом-революционером, но и исследователем структуры цены, сущности и функций денег, в том числе бумажных. Радищев не упоминал в своих произведениях ни физиократов, ни А. Смита, но содержательная сторона его сочинений, использование термина «задатки» (авансы) и наличие в личной библиотеке французского перевода «Богатства народов» позволяют предположить знакомство мыслителя с идеями классической политэкономии. Как служащий Петербургской таможни, он был участником составления тарифа 1782 г., более жесткого, чем тариф 1766 г., а в ссылке углубленно изучал историю и экономику Сибири, размышлял над перспективами включения края в общероссийский рынок.
В «Письме о китайском торге» (1792) Радищев, отвергая меркантилистское представление о внешней торговле как источнике богатства государства, сформулировал приоритет товарного насыщения внутреннего рынка, для чего необходима единая сеть путей сообщения, преодолевающая замкнутость местных рынков с большими разрывами в ценах. Анализируя имеющиеся в экономической литературе «два мнения о внешнем торге»: «новейшее» — за неограниченную свободу торговли и «стародедовское» — за «тарифы и весь таможенный причет», Радищев отметил, что Англия благодаря та-
338
моженному протекционизму «поставила себя в число первостатейных государств Европы, но англичане сами ныне говорят и пишут, что все преграды в торговле вредны: ибо она непременно сама себя содержит всегда в неизбежном равновесии». Считая, что внутри страны государство не должно стеснять «природную свободу торговли», Радищев вопрос о протекционизме предлагал решать с учетом конкретно-исторических обстоятельств и подчеркивал, что беспошлинный привоз дешевых заграничных товаров может быть вреден для отечественного производства, особенно текстильного. Допуская протекционизм, Радищев беспокоился, однако, об интересах не крупной мануфактурной, а мелкой крестьянской промышленности. Он указывал, что ограничение торговли с Китаем оказалось благодетельным для русских кустарей, которым шелковые рукоделия «доставляют довольственное житие».
С начала XIX в. постепенно окрепло российское фритредерство. Почву для него подготовили первый русский перевод «Богатства народов» (1802—1806), профинансированный правительством Александра I, переводы сочинений Бентама и Сэя, влияние первого петербургского академика (с 1804 г.) по разряду политэкономии Андрея (Генриха) Шторха, появление печатного органа — «Духа журналов». Шторх в 1815 г. издал в Петербурге, но на французском языке, 6-томный курс политической экономии — в основном компиляцию с почти буквальным заимствованием положений Тюрго, Смита, Бентама, Сэя и других авторов. На русском языке сочинение Шторха, использовавшего для иллюстрации многие примеры из жизни России, не было издано по цензурным соображениям: автор резко критиковал крепостное право!
Фритредеры настаивали на либерализации таможенного тарифа. Их оппонентом выступил видный государственный деятель адмирал Николай Семенович Мордвинов (1754—1845), первый председатель департамента государственной экономии (1810). Он был убежденным англофилом и почитателем А. Смита, но полагал принцип свободы внешней торговли неподходящим для России с ее неокрепшей промышленностью. Мордвинов порицал Шторха, который считал полезным для России «уступление прав рукоделия и торговли» более развитым странам и специализацию на земледелии. В «Некоторых соображениях по предмету мануфактур в России и о тарифе» (1815) Мордвинов поставил задачей перемену в России «системы внутреннего хозяйства, т.е. перехода из земледельческого хозяйства в рукодельное и промышленное», для чего необходимо не только развитие го-Родов и наличие твердых законов, защищающих частную собствен-
339
ность, но и таможенное покровительство молодой отечественной промышленности. Адмирал-экономист не ограничился охранительным протекционизмом, но и обосновывал наступление России на внешние, а именно азиатские рынки. В «Мнении о способах, коими России удобнее можно привязать к себе постоянство кавказских народов» (1816) Мордвинов писал, что мирное завоевание Азии торговлей и промышленными изделиями даст России много больше, чем «наши ядра и штыки».
Кратковременный успех российского фритредерства - либеральный таможенный тариф 1819 г. - был сменен линией на усиление протекционизма, проводившейся с 1822 г. до середины XIX в.
Наиболее последовательным русским фритредером проявил себя Николай Иванович Тургенев (1789—1871), проникшийся вовремя учебы в Геттингене под впечатлением лекций смитианца Георга Сарто-риуса идеями классической политэкономии. В книге «Опыт теории налогов» (1818), взяв за основу четыре сформулированных Смитом принципа рационального налогоообложения, Тургенев, как он сам позднее пояснял, «старался доказать, что как экономические и финансовые, так и политические теории истинны лишь постольку, поскольку они основаны на принципе свободы». В «принцип свободы» Тургенев вкладывал двойной смысл: фритредерский и противокре-постнический, обличая крепостное право прозрачными намеками в своих историко-экономических экскурсах.
Тургенев уехал за границу незадолго до восстания декабристов (с которыми ранее разошелся) и отказался выполнить веление нового императора о возвращении, став первым в XIX в. русским политэмигрантом. Сохраняя верность «принципу свободы», он дожил до отмены крепостного права в России и до общеевропейского торжества фритредерства в 1860-е годы.
4. Классическая политэкономия
в оценке либерального и революционного западничества
Раскрепостительная эпоха реформ Александра 11 принесла новое дуновение западной политэкономии в Россию - были переведены сочинения Смита, Мальтуса, Бентама, Дж.Ст. Милля, Рошера; осуществлялись систематические обзоры и читались университетские курсы; велась полемика со славянофилами и социалистами.
Издатель журнала «Экономический указатель» (1857-1861) Иван Вернадский (1821 — 1884) в своем «Очерке истории политической эко-
340
номии» (1858) сформулировал задачу политической экономии как открытие «естественных законов хозяйства», «не подчиненных произволу власти». Вернадский классифицировал все политико-экономические школы по их отношению к принципу свободной конкуренции и государственному вмешательству в экономику. Физиократию и школу Адама Смита на одной стороне он противопоставил «экономическим понятиям древних, меркантилизму, протекционизму и социализму» — на другой. Вернадский заявил себя приверженцем школы свободной конкуренции, высшим достижением которой считал систему Рикардо; подверг критике русское общинное землевладение как препятствие для экономического прогресса, а западный социализм характеризовал «как необходимое явление, следующее за пауперизмом, как сознанным убожеством целого класса народа; но поэтому, естественно, что, где нет последнего, там нет никакой опасности распространения первого».
Вернадский издал русские переводы сочинений француза Бастиа, эпигона Сэя, — «Экономические софизмы» (1841) и «Экономическиегармонии» (1850). Почитание Бастиа, автора многих памфлетов, в доказательство того, что «частная собственность — это сама истина и справедливость... принцип прогресса и жизни», и критика веры в общину славянофилов и социалистов сблизили Вернадского с выразителем идей либерального западничества, профессором-юристом Московского университета Борисом Чичериным (1828—1904). Чичерин под впечатлением европейских революций 1848 г. и книг Бастиа полностью разочаровался «в жизненной силе демократии» и «в теоретическом значении социализма» и посвятил себя защите принципов частной собственности и свободной конкуренции от атак социалистов.
Олицетворением левого, революционно-социалистического фланга западничества был Николай Чернышевский (1828—1889), редактор журнала «Современник», автор перевода и комментариев (1860-1861) значительной части «Оснований политической экономии» , Дж.Ст. Милля. Особенностью трактовки Чернышевским политической экономии был классовый подход. Заявляя себя сторонником трудовой теории ценности, Чернышевский оценил классическую школу в Целом как выражение «взглядов и интересов капиталистов». Прямое указание на скрытую за экономическими категориями противоположность классовых интересов вело Чернышевского путем, аналогичным пути социалистов-рикардианцев, — к выводу из «последовательного логического развития идей Смита» о личном интересе как главном двигателе производства и труде как единственном производителе ценности, что продукт должен быть собственностью того, кто его произвел.
341