Текст ответов к экзамену (1116373), страница 17
Текст из файла (страница 17)
/«Русские женщины жалуются: если мужья не бьют их, - значит, они их не любят. Это и есть мировая история. Народы так же хотят кнута». «Великий человек осуждает людей на то, чтобы они его объясняли». «Применительно к воспитанию – единственно правилен ответ пифагорейца на вопрос некоего человека – какое воспитание было бы наилучшим для его сына? Ответ этот гласит: «Если ты сделаешь его гражданином народа, имеющего наилучшую организацию»./
Г. остался глубоко неудовлетворенным попыткой Шеллинга реализовать принцип тождества реального и идеального, ориентируясь на искусство как модель творчества Абсолютного. В этом качестве он предпочитает видеть науку, а само творчество истолковать как логический процесс. Подобная установка позволила Г. построить всеобъемлющую систему философии, охватившую собой все области человеческого знания. Разделяя классическую веру в определении предмета философии как Абсолютного, Г. аргументированно усматривает в мысли адекватную ему «стихию». А это означает, что сущее в основе своей есть мысль, что все действительное разумно, а все разумное действительно. Идея есть истина, и все истинное есть идея. Систематическое развитие идеи, производящее мир, должно быть доказано, необходимо развернуто. Не религия и не искусство есть высшее откровение Божественной идеи, а ее познание и самопознание в элементе чистого мышления, т.е. философия. «До этого пункта дошел мировой дух; каждая ступень имеет свою особую форму в истинной системе философии: ничто не потеряно, все принципы сохранены, так как последняя философия есть совокупность всех форм. Эта конкретная идея есть результат усилий духа сделаться объектом для самого себя, познать самого себя путем самого серьезного труда, продолжавшегося почти две с половиной тысячи лет: столько труда было разуму познать самого себя». В этой гегелевской самохарактеристике собственной философии отчетливо проступают как существо метода ее построения, так и общие контуры системы в целом.
Тождество мысли и бытия изначально взято Г. в процессе развития. Разумное развитие мира – основная тема гегелевской философии. Понимание любого объекта нашего внимания дается исключительно в аспекте его происхождения и развития. Это относится и к самой мысли. Процесс мышления есть необходимое движение мысли, подчиненное законам собственной логики. Г. обосновал грандиозный проект особой, диалектической логики, воплотившей в себе квинтэссенцию его философии, его диалектический метод.
Итак, все мировое развитие в основе своей обусловлено развитием абсолютной идеи. Первая фаза этого развития – чисто логический процесс становления абсолютной идеи – есть систематически представленная картина всех категорий мышления в их генетической связи, в их движении от самых простых и бедных содержанием к наиболее конкретным и богатым смыслом (тема и задача «Логики»). Это движение, по замыслу автора, лишено всякого субъективного произвола и является торжеством безличной логики диалектического процесса. Философ принимает на себя роль наблюдателя, но не организатора этого движения. В чем же существо этого загадочного диалектического процесса?
Каждое понятие (категория), обладая вполне определенным содержанием, имеет (всем своим содержательным существом предполагает) наличие собственной противоположности. Уже поэтому, вникая в данный ей смысл, мы неизбежно вступаем в ситуацию живого противоречия. В отличие от Канта отношение к противоречию у Г. совсем другое. Оно свидетельствует не о поражении нашего мышления, но о подлинной его почве и стихии. Мышление способно выявляемые противоречия разрешить, и это разрешение есть не что иное как переход к новому понятию (категории). Противоречие в этом смысле - движущая сила в конструировании системы и подлинная причина всякого движения и развития. Как легко заметить, процесс развития принимает у Г. форму трехактного движения, хорошо освоенного Фихте. Первой ступенью здесь является тезис, затем, его противоположность – антитезис, и, наконец, третья ступень – синтез. В конечном пункте противоположные моменты сохраняются и в своем единстве как внутренние моменты синтетического целого. Господство данной трехчастной схемы позволит легко обозреть гегелевскую философскую систему в целом.
Первый ее раздел образует уже упомянутая «Логика», в которой прослежен весь путь развития абсолютной идеи, начиная с самых простейших ее логических форм («бытие вообще» и «ничто»), в самой «Логике» мы также имеем три части («Бытие», «Сущность», «Понятие»), которые в свою очередь распадаются на три части. Второй раздел гегелевской системы – «Натурфилософия». Здесь Г. представил уже известный нам по «Логике» ряд категорий в формах природных процессов и образований. Последние выступают в качестве материализации, «овнешнения» чисто логического содержания. Все сущностное содержание абсолютной идеи как бы развернулось в пространстве под чуждой ему оболочкой телесного и материального. Переход от логического к природному образует собой предпосылку для будущего синтеза, реализующегося в Абсолютном духе и составляющего последний раздел системы – «Философию духа». В нем Г. дает свое учение о субъективном, объективном и абсолютном духе. Предмет первой части философии духа – феноменология, антропология и психология человека, второго – право, мораль и нравственность и, наконец, третьего – искусство, религия и философия. В каждой из этих частей Г. стремился дать полную, с учетом знания своего времени, картину целого, выявляя его философское существо. По общему смыслу и пафосу гегелевской философии она явилась как бы завершением всего предшествующего развития не только в сфере собственно философской, но в историческом смысле, так как Дух осознал самого себя как единственно сущее, как начало и конец всего.
Вопрос 17. Мировоззрение Ф.М. Достоевского. «Подпольный человек».
Достоевский Федор Михайлович (30.10.(11.11.)1821, Москва, - 28.1.(9.2.)1881, Петербург), русский писатель, мыслитель, публицист. Начав в 40-х гг. литературный путь в русле натуральной школы как преемник Гоголя и поклонник Белинского, Д. в то же время впитал в себя философскую масштабность романтизма и нашел жизненное приложение обоим импульсам – социальному критицизму и максималистскому порыву – в деятельности радикально настроенного кружка петрашевцев, приверженцев утопического социализма Фурье. После ареста в 1849, познав «опыт конца» во время инсценировки смертной казни, столкнувшись на каторге с иррациональной стихией преступного мира и ближе познакомившись с народно-религиозным сознанием, Д. на исходе 50-х гг. испытал, по его собственным словам, «перерождение убеждений»: по-прежнему остро воспринимая разлад в социальном и духовном бытии человека, не отказываясь от мечты о более гармоничном и счастливом жизнеустройстве, он видит теперь отправной пункт не во внешнем преобразовании социальной среды, а прежде всего во внутреннем преображении личности. В 60-х гг., вернувшись в столицу и окунувшись в атмосферу пореформенной идеологической полемики, Д. вместе с братом Михаилом в журнале «Время», а затем «Эпоха» развертывает программу почвенничества, которое первоначально мыслилось как самостоятельная позиция, сочетающая некоторые тенденции «Современника» и, с другой стороны, консервативной публицистики. Это была попытка примирить народ и интеллигенцию, религиозную традицию и новоевропейскую образованность, славянофильские и западнические начала, «петербургский» и допетровский периоды русской истории во имя нравственного оздоровления и консолидации русского общества на путях реформ. Тогда же Д.-художник ставит вопрос об антропологических корнях социального зла, о самоценности личностной свободы и, с другой стороны, о необходимости этического фундамента, без которого эта свобода вырождается в разрушительный и асоциальный произвол. В «Записках из подполья» (1864) Д. развивает эту аргументацию в полемике с детерминизмом революционных демократов, становясь с этого момента прямым идейным антагонистом Чернышевского, а в первом своем философско-идеологическом романе «Преступление и наказание» (1866), как бы предугадывая имморализм ницшеанского «сверхчеловека», показывает внутреннюю неустранимость этического начала, столь же неотъемлемого от человеческой личности, как и свобода воли. Здесь уже вырисовывается основной круг духовных и умственных интересов Д.: «тайна человека», загадка красоты, смысл истории и связующей их религиозно-нравственный идеал.
В последующих больших романах конца 60-х – 1-й половины 70-х гг. («Идиот», «Бесы», «Подросток») деморализующая социальная атмосфера, которую Д. определил для себя как вторжение «золотого мешка» в жизненный уклад и – на другом полюсе – как нигилистический подрыв основ человеческого общежития, понуждает его выяснять путем «жестокого» эксперимента над героями те трагические пределы, за которыми утрачивается человечность и зло уже оказывается необратимым. Он выводит деструктивное начало в человеке, имеющее последствием убийство и самоистребление, так же как социальную страсть к анархии и насилию, из феномена «метафизического сиротства» личности посреди современной европейской разобщенной цивилизации, лишенной корней «в мирах иных». В поисках спасительного средства Д. обращается к идеалу «положительно прекрасного человека», пытающегося личным примером перестроить отношения между людьми по принципу самоотдачи и прощения (князь Мышкин в «Идиоте»), и возлагает все большие надежды на русский народ в целом как на мессианского носителя высшей духовной истины, которая утрачена Западом, и на патриархально-монархические устои (т. н. русская идея). На этих позициях позднего славянофильства, развиваемых во 2-й половине 70-х гг., преимущественно в публицистическом «Дневнике писателя», и в значительной мере отличных от почвенничества 60-х гг., Д., опасаясь, что радикалы-западники пожертвуют национальным лицом России, акцентирует самобытность русского пути. В то же время Д. выдвигает мессианскую утопию, в которой Россия с ее государственной мощью видится во главе мировой православной империи. При этом Д. вступает в противоречие со своей хилиастической утопией перерождения государства в свободную общность в лоне и по типу церкви (хотя современное состояние русских церковных институтов представлялось ему «параличом»).
Хилиазм («тысяча»), вера в «тысячелетнее царство» Бога и праведников на земле, т. е. в историческое воплощение мистически понятого идеала справедливости.
В итоговых размышлениях (роман «Братья Карамазовы, Пушкинская речь, 1879-80) Д. с полной ясностью противополагает не только богоборческому бунту, но и любому насильственному устроению человечества, хотя бы именем Бога, путь добровольного служения людям, вдохновляемого идеальным образом «земного рая (ср. «Сон смешного человека», 1877), а высшее национальное призвание России видит в христианском бескорыстном примирении народов. Этот свой общественный идеал Д. называет «русским социализмом», выдвигая его в противовес радикальным доктринам атеистического социализма, памфлетно изображенного в «Бесах» в виде разрушительного политического заговора.
В рамках собственно философской традиции Д. – мыслитель экзистенциального склада, в эпоху «неверия и сомнения» заново решающий «последние вопросы», развивающий своеобразную диалектику «идеи» и «живой жизни». В центре его картины мира находится человек, ощущающий непреложность своего «Я есмь» перед лицом всей Вселенной; именно с этой точки зрения Д. развивает критику рационалистических и позитивистских мысли. Вместе с тем Д. обосновывает личность через избираемую ею идею, принадлежащую надэмприческому миру, и т. о. создает идееносного героя, по ходу романического сюжета сполна выявляющего жизнь и потенцию идеи как бытийной силы. На трактовке «идеи» у Д. отразилась гегельянская атмосфера России 40-х гг., однако это понятие имеет у него и более глубокий, платонический корень. Онтологическая мощь идей проявляется также в ходе истории, в которой «торжествуют не миллионы людей и не материальные силы … не деньги, не меч, не могущество, а незаметная вначале мысль, часто какого-нибудь, по-видимому, ничтожнейшего из людей» («Дневник писателя», 1876). «Горним жительством» человека («Братья Карамазовы») определяется и художественный принцип писателя – «реализм в высшем смысле»: за ближайшими факторами уклада и среды постичь последнюю правду о движущих силах человеческой личности
Д. как мыслитель и художник наложил печать на идейное развитие конца 19 – 20 вв. В России он вместе с Вл. Соловьевым дал толчок религиозно-философскому движению начала 20 в. (Д.С. Мережковский, Л. Шестов, Вяч. Иванов, Н.А. Бердяев, С.Н. Булгаков и др.). На Западе идеи Д. послужили одним из источников экзистенциализма, односторонне истолковавшего его концепцию человеческой свободы в духе моральной безосновности.
Вопрос 18. Философские идеи М.А. Бакунина, П.А. Кропоткина. Анархизм.
Бакунин Михаил Александрович (18(30).5.1814, Новоторжский уезд Тверской губернии, - 19.6(1.7).1876, Берн, Швейцария), русский революционер, социалист-утопист, основатель одного из направлений анархизма. В середине 30-х гг. вошел в кружок Станкевича, особенно был близок с Н.В. Станкевичем, Белинским. С начала 40-х гг. сблизился с Герценом. Изучал Гердера, Гете, Фихте, Шеллинга, Канта, с 1837 Гегеля и стал наиболее крупным гегельянцем в России того времени. С позиций философского идеализма написал две статьи «О философии» (1840). В 1840 для продолжения философского образования уехал в Германию, позднее жил в Швейцарии, Франции. Примкнул к левым гегельянцам. Занял революционно-демократические позиции, теоретически выраженные в ст. «Реакция в Германии» (1842). В 1844 заинтересовался идеями утопического коммунизма, тогда же в Париже познакомился с К. Марксом и Ф. Энгельсом. Участник революции 1848-1849 в ряде европейских стран, в Дрездене фактически был вождем восстания. В 1849-61 – в тюрьмах и ссылке. В 1861 бежал из Сибири в Лондон, сотрудничал с Герценом и Огаревым (1862-63). Позднее жил главным образом в Италии и Швейцарии. Член 1-го Интернационала (с 1864); исключен Гаагским конгрессом (1872) в связи с деятельностью тайной организации «Альянс», созданной им внутри Интернационала.
Анархистская доктрина Б. в основном сложилась к середине 60-х гг. и в начале 70-х приобрела законченные черты в основном сочинения «Государственность и анархия (1873) и «Кнуто-Германская империя и социальная революция» (1871). Идея немедленного и полного уничтожения государства и всех его институтов, отрицание необходимости даже временного существования социалистического государства после победы над буржуазией – коренные требования бакунинского анархизма. Свободная федерация, созданная по принципу «снизу вверх», должна стать конечной формой человеческого общежития. Основы своей социальной утопии Б., в частности, видел в сельском быте России с его общинной артелью, идеей «права на землю» и «социалистическим инстинктом». Абсолютизация Б. элементов стихийности и «социалистических инстинктов» в движениях народных масс находилась в соответствии с отрицанием им возможности научно-теоретического обоснования общественного идеала будущего. Принципы анархизма связаны не только с апологией стихийности и инстинктов, но и с наиболее общими теоретическими, в том числе философскими взглядами Б.
Объективные формы бытия, природные закономерности, объединяющие и организующие человеческое общество, фактически служили у Б. для доказательства неизбежности конечного торжества антиавторитарных форм жизни. Природу сущего и место человека в природе Б. определял с позиций материализма и атеизма. Прогресс, по Б., был процессом движения от животности к свободе. Проблемы народа, социальной революции, федеративной организации общества рассматривались им как звенья всеобщей причинности. Воззрениям Б. были свойственны попытки материалистического осмысления истории: признание экономических, материальных явлений «настоящей базой», а политического развития общества – выражением экономического состояния. Однако исторический материализм не был им понят и принят, учение Маркса Б. воспринимал в духе вульгарного «экономического материализма» и пытался представить экономическое развитие общества во взаимодействии с социальными инстинктами, будто бы присущими природе человека, что придавало его социологии эклетический характер. Позиции Б. свойственны были воинственный антитеологизм, критика философского идеализма и позитивизма, особенно школы О. Конта.