Марианна Франке-Грикш - «ТЫ С НАМИ!» - Системные взгляды и решения для учителей, учеников и родителей (1003086), страница 4

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 4)

Через две недели ко мне пришла ее мать. Я рассказала ей, как мы подходим к теме семьи. Хильдегард уже передала дома слова своей заместительницы. Мать посетовала на то, что ей приходится очень внимательно следить за Хильдегард, ведь для двенадцатилетней девочки такой большой город, как Мюнхен, очень опасен. Переведя разговор на отца, я заметила, что мать все еще очень обижена на этого мужчину. Я сказала: «Ребенку лучше всего, когда он имеет

28

право любить и мать, и отца, ведь что бы ни произошло между взрослыми, он-то здесь ни при чем». Мать Хильде -гард задумчиво на меня посмотрела, покачала головой и сказала: «Ну, для меня самое худшее, что она могла бы сделать, это ластиться к своему отцу». На этом разговор, казалось, был исчерпан. Я сказала, что уважаю ее усилия, то, что она растит ребенка одна, что я тоже несколько лет одна растила своих сыновей. На этом мы мирно распрощались.

Через месяц мама девочки пришла ко мне снова. Хиль-дегард не давала ей покоя: она хотела видеть отца. Мать попросила меня просто еще раз все с ней обсудить, хотя чувствовалось, что внутренне она уже готова разрешить их встречу. Я посоветовала ей поддержать Хильдегард на этой первой встрече. Она не хотела больше впускать бывшего мужа в свою квартиру. «Тогда сами отведите к нему ребенка», — сказала я. Для мамы Хильдегард это было самое трудное. Тем не менее она поняла, что это принесет дочери облегчение. Девочка расцвела на глазах. Она не видела отца уже пять лет, а тут нашла еще и двухлетнюю сводную сестренку, о которой до сих пор ничего не знала. На последнем родительском вечере мать Хильдегард меня поблагодарила. Она сказала: «Отпустить туда дочь было для меня труднее всего. Но я вижу, насколько увереннее она теперь себя чувствует, как она расцвела. Да и я уже не так о ней волнуюсь, она теперь как будто защищена с двух сторон — между мной и отцом. Мы даже как-то раз все вместе ходили гулять».

Я невольно улыбнулась. Я уже знала об этом, потому что сама «подбила» на это Хильдегард, сказав ей: «Дети становятся сильными, когда гуляют или предпринимают что-нибудь вместе с мамой и папой». После прогулки она наивно показала мне, какие сильные у нее мышцы ног.

Когда с помощью небольших работ по семейной расстановке дети постепенно осознали благотворный базовый порядок, мне было важно снова и снова повторять им, что на перемены тоже требуется время, что здесь важно согласие с

29

матерью или родителями. В то же время дети бессознательно привели в действие упорядочивающие силы, и отношения в семьях стали меняться.

2.4. Хорошая позиция/хорошее место перед родителями. Поклон, благодарность

Не у всех детей расстановки были такими драматичными. Часто оказывалось достаточно расставить заместителей для себя самого, для отца или матери, иногда еще для братьев и сестер и на некоторое время просто оставить их стоять. Удивительно, но мы очень точно чувствовали момент, когда в заместителях реализовывалось поле этих отношений. Просто становилось еще немного тише.

Об этих фактах дети заговорили сами. Они удивлялись самим себе, тому, что каждая расстановка так их задевает. Они постоянно делились впечатлениями о том, как были заместителями отца или матери своих одноклассников, какими большими, заботливыми и намного более серьезными они себя чувствовали.

Я объясняла им, что для детей хорошей позицией по отношению к родителям является уважение и благодарность за то, что живешь. Еще я говорила с ними о том, что дети, которым удается занять эту позицию, получают от родителей все добрые дары и становятся очень сильными в жизни, даже если получили не все, чего бы им хотелось. Мы стали искать позы или движения, которые давали бы наглядное выражение этой позиции. Так, дети сами пришли к поклону перед родителями. Теперь у нас последовало множество сценок, где ребята просто склонялись перед отцом или матерью. Было очень трогательно наблюдать, как во время выбора заместителей дети кричали и предлагали себя: «Я хочу быть твоей мамой! Я хочу быть твоим отцом! Я хочу играть тебя!»

30

Потом они вставали друг напротив друга, и один глубоко склонялся перед другим. Им это нравилось. Иногда заместитель говорил: «Хватит уже!» или «Теперь можно закончить!». И конечно же, если возникало такое желание, можно было встать перед заместителями отца или матери самому (без заместителя).

Однажды кто-то из ребят сказал, что очень сильно поссорился со своим отцом, что он никогда больше перед ним не поклонится, потому что отец его ударил. Потом мальчик все же сделал расстановку. Он хотел доказать, что его заместитель тоже ни за что не станет кланяться. Но заместитель все-таки поклонился. Это заставило мальчика задуматься. Мы говорили о том, что во время расстановки всплывает внутреннее, скрытое знание, там мы ощущаем свою принадлежность, о чем в повседневной жизни обычно совсем не думаем. Дети привели множество примеров того, как они когда-то злились на родителей, но в связи с какими-либо событиями (болезнь родителей, ситуации, когда родителям требовалась помощь) сами понимали, что всегда будут им помогать и всегда будут на их стороне. На следующий день мальчик рассказал, что заявил своему отцу: «Меня очень обидело, что ты меня ударил». Отец ответил, что очень сожалеет: «Ведь ты же мой сын». Глаза паренька сияли. Он сказал правду и все же сделал первый шаг к тому, чтобы изменить ситуацию.

Хочу добавить, что я не раз говорила с детьми о том, что они могут сделать, если родители поступили несправедливо. Однажды я написала на доске: «Если кто-то тебя обижа-т, защищайся!»

Но что могут сделать дети, как более слабые? У нас была асса идей, касающихся конфликтов с другими детьми. Зна-ительно сложнее было с родителями. Как ребенок может ащитить себя в этой ситуации? В описанном выше случае альчик сделал это очень прямолинейно, непосредственно братившись к отцу. Поскольку он все еще находился под печатлением небольшого предварительного переживания, н решил, что все-таки любит своего отца и что отец его

31

тоже любит. Это было самое правильное настроение, чтобы еще раз вернуться к той ситуации.

Дети все лучше понимали, что все родители и добрые, и злые одновременно, просто часто они не желают это признавать. Они хотят быть только хорошими, другая сторона обсуждению обычно не подлежит. Дети поняли это, когда однажды я извинилась перед мальчиком, к которому была несправедлива. Хотя родители некоторых ребят, если были не правы, тоже всегда были готовы это признать.

2.5. Эффективность символических поз, жестов, ритуалов и коротких фраз

Вскоре настал день, когда дети всерьез задумались о том, зачем мы все это делаем. «Это просто игра или это как-то действует?» — спросили ребята. Я уже ждала этого вопроса и, в свою очередь, спросила: «А разве вы не заметили результатов?» Оказалось, заметили.

Некоторые дети признались, что рассказали про нашу игру в семью дома. Мамы, естественно, поинтересовались, поклонились бы их дети тоже или нет, и для чего, собственно, нужен поклон. Один мальчик сказал, что его отношения с родителями стали намного лучше. Однажды он даже опробовал поклон дома. Он поклонился отцу, когда тот лежал на диване и смотрел телевизор. Отец с недоумением поднял на него глаза и спросил, что это он такое делает. На что мальчик ответил: «Я склоняюсь перед тобой, потому что ты — мой отец, а я — твой сын. Моя учительница сказала, что я спокойно могу это сделать». Сначала отец засмеялся и дружески дал ему пинка. Потом специально встал с дивана и обнял сына.

Мы начали беседовать о символах и символических действиях. Конечно, это было широкое поле. Ребята уже знали о гербах, у одного из них даже был фамильный герб. Мы говорили о флагах и символике цифр. Я читала с ними «Бал-тазара» Генриха Гейне. Это произвело на детей глубокое

32

впечатление, хотя в свои двенадцать лет они были еще маловаты для такой литературы. Но о Граале, священной чаше, и том, что такое кощунство, они уже знали. Мальчики-мусульмане рассказали об омовении рук и ног и то, что им было известно о разных значениях очищения. Коснулись мы, разумеется, и благословения. Дети-католики знали об этом от своего священника, а кого-то перед уходом в школу крестила мама. Дети были уверены, что практикуемые в повседневной жизни символические действия тоже «работают».

Они сами пришли к тому, что поклон в классе перед заместителем одного из родителей является символическим действием, которое обязательно сказывается дома. Некоторые утверждали, что поклон действует даже на самих заместителей. Я в этом и не сомневалась.

В одном классе мальчик принес старомодную картинку, на которой отец благословлял своего сына, а сын преклонил колена, почтительно держа в руках шляпу.

Конечно, нас волновал вопрос, что же на самом деле означает поклон перед родителями. За это время дети уже осознали, что любят своих родителей. Тем не менее боли и разочарований в их отношениях тоже было много. «Стереть» это поклоном дети не хотели.

Я сказала им, что в поклоне есть три важных составляющих:

1. Поклоном вы благодарите родителей за подаренную вам жизнь и все последующие добрые дары.

2. Вы признаете, что отец и мать — большие, а вы — маленькие.

3. Вы принимаете своих родителей такими, какие они есть, и тот факт, что вы — их дети.

Эти три фразы я записала на боковой части доски, и мы не стирали их несколько недель. В моей учительской жизни редко случалось, чтобы три предложения вызывали такую реакцию. Мы снова и снова вели у доски проникновенные философские беседы. Многие дети осознали ту боль и скорбь,

3 - 4763

33

которую они несли в себе за родителей. Ребята делились тем, как подавлены иногда бывают их папа или мама и как они все переворачивают вверх дном, чтобы дома снова стало веселее. Некоторые дети поняли, что до сих пор внутренне или внешне предпочитали в качестве отца или матери другого человека, и осознание этого стало для них поводом задуматься. Одна девочка каждый день ходила к своей бабушке и говорила, что она для нее «гораздо больше мама». Некоторые мальчики отвергали родного отца, считая, что теперь у них есть новый, который намного лучше, а «старого» старались забыть.

Один мальчик как-то сказал: «Странно, фрау Франке, в один день слова на доске мне кажутся правильными, а в другой мне хочется их стереть, но я же знаю, что вы напишете их снова, потому что это правда».

2.6. Контакт с родителями. Новый дух в классе

С середины сентября (начало учебного года) до конца октября в классах постоянно происходит внутреннее движение. В уже сложившиеся коллективы вливаются новые ученики. Детям приходится приспосабливаться и к ним, и к новым педагогам. В этот период в классе формируется климат на весь учебный год. Как уже упоминалось, баварская система образования была очень благоприятна для внедрения в классах системной точки зрения. Будучи классной руководительницей, я преподавала минимум 15, а часто и 18 часов в неделю. В классах возникала своя внутренняя атмосфера, что очень способствовало нашим беседам.

В течение первых шести недель между нами постепенно складывались доверительные отношения. Об этом свидетельствовало и то, что ко мне на еженедельный прием стали необычайно активно приходить родители, и на первый родительский вечер их тоже пришло больше, чем обычно. Я часто говорила тому или иному ребенку: «Я хотела бы ви-

34

деть твоих родителей». Когда дети сообщали об этом дома, чаще всего приходили мамы и спрашивали, что случилось. Я успокаивала их и говорила, что пригласила их только для того, чтобы получить представление о том, какая мама, какой папа стоят за этим ребенком. Это помогало установить принципиально новые отношения между родителями и мной. Постепенно они начинали понимать, что я не являюсь для них потенциальным врагом, который хочет указать им на «неправильный» образ жизни или плохое воспитание детей. Я прямо говорила им, что они — самые лучшие родители уже просто потому, что эта девочка или этот мальчик — их ребенок. Они чувствовали мое уважение к своей семье, независимо от ее судьбы.

Это было важно, прежде всего, для семей беженцев из Сербии и Хорватии, а также для семей с Украины и из Сибири. В 90-е годы у меня в классе постоянно училось до 40% детей беженцев, детей добровольных эмигрантов, турецких детей во втором и третьем поколении и один-два ребенка из бывшей ГДР. Обычно примерно половину класса составляли мусульмане, треть — христиане, остальные были без определенного вероисповедания. То есть, у детей были самые разные представления о морали и нравственности и, следовательно, масса «горючего материала» для жизни в коллективе.

Та энергия, которая движет семьей, добровольно или вынужденно покинувшей родину, часто отражалась на поведении детей. Многим из них каждые несколько дней хотелось пересесть на другое место, сесть рядом с другим одноклассником. Поначалу мне были непонятны причины такого беспокойства, тем более, что каждый раз, изъявив желание пересесть, они уверяли меня, что теперь уже точно останутся на этом новом месте, рядом с этим учеником. Прошло несколько недель, прежде чем я поняла, что это было движение бегства или, можно даже сказать, скитаний после отъезда с родины, которое дети выражали в стремлении часто менять место в классе. Они словно бы снова и снова повторяли то, что произошло с их семьей.

з*

35

По внутреннему облегчению, которое принесла мне эта мысль, я поняла, что разрешила загадку. Теперь, когда кто-то из ребят снова хотел пересесть, я внимательнее смотрела на то, что стояло за этим желанием, и внутренне уважала судьбу этой семьи. И все реже шла им навстречу. Я чувствовала, что детям нужно остановиться и справиться с тревогой, а не уходить от нее. Я побуждала их понемногу рассказывать о том, как получилось, что семье пришлось покинуть родину. Я расспрашивала о тех, кто там остался, в том числе об оставшихся друзьях. Поначалу они смущались. Они отказывались об этом говорить, им хотелось забыть то, что там было. Но постепенно они все же оттаяли.

По утрам дети-иностранцы по очереди приветствовали класс на родном языке, и мы, немцы, повторяли эти слова по-сербски, по-хорватски, по-афгански, по-украински, по-русски. Постепенно я повышала «требования». Ребята стали приносить из дома книжки с картинками на родном языке, и мы слушали детские стихи на разных языках. Некоторые говорили, что их родителям это не нравится, поскольку они считают, что им лучше учить немецкий. На это я отвечала, что детям, которые хорошо говорят на родном языке и которым это нравится, немецкий будет даваться гораздо легче. Я прилагала все усилия к тому, чтобы дети-иностранцы посещали уроки родного языка, хотя иногда я встречала сопротивление со стороны родителей и властей. Потребовалось время, прежде чем мне удалось победить. Родители поняли, что у детей с хорошо закрепленным родным языком в душе есть некий «островок безопасности», так сказать, фундамент, на основе которого они могут более дифференцированно воспринимать новый язык и новую культуру.

Мне вспоминается африканский мальчик, который вместе с сестрами без родителей прилетел на самолете в Мюнхен. Дети жили в хорошем мюнхенском приюте. Мальчик отказывался произнести хотя бы слово на родном языке. Его с самого начала полюбили в классе, он адаптировался социально и выучил немецкий язык до определенного минималь-

36

ного уровня, позволявшего объясняться в повседневной жизни. Но затем его языковой рост остановился, как и все развитие в целом, он все больше и больше впадал в депрессию. Его сестры по-прежнему говорили между собой на родном языке, они чувствовали себя хорошо, у них был доступ к своим чувствам, и они удивительно быстро развивались. Но мальчик по причинам, которых мы так и не узнали, отказывался говорить на своем языке даже с сестрами. Он оказался словно бы отрезан от своих корней. За три года он впал в языковую и эмоциональную нищету, и после окончания средней школы ему с большим трудом удалось найти место ученика на каком-то предприятии. Для меня совершенно очевидно, что говорить на родном языке — это тоже часть «поклона перед родителями», сохранение первых, самых глубоких чувств.

Характеристики

Список файлов книги