Диссертация (Революция или диктатура Ханна Арендт и Карл Шмитт о сущности политического), страница 28

При всем максимально положительном отношении креволюции как таковой, как акту «начинания», полнее всего раскрывающемуспецифическую сущность человека, Французская революция рассматривается ейнегативно, как искаженная и незавершенная.

Эта незавершенность имеет рядпричин: соединение политических и неполитических целей, изложенных впрограммном документе — «Декларации прав человека и гражданина»,включение в политический процесс попытки разрешения социального вопроса(принципиально неразрешимого политическими средствами), искусственноеподдержание неопределенного и нестабильного состояния революционногоправления, реализация демократии в полном смысле как господства большинства(подразумевающего политическое и физическое устранение несогласногоменьшинства).Шмитт же, от которого в контексте его поздних работ и его принадлежностик течению «консервативной революции» можно ждать активной критики141Французскойреволюциипростокакфактаразрушениясуществующегополитического порядка, на первый взгляд удивительно беспристрастен в своихоценках.Французскаяреволюциявызываетунегонеподдельныйисследовательский интерес как первый в истории пример суверенной диктатуры— диктатуры, состоящей не просто в исполнении определенной задачи,поставленной сувереном, но создающей фактически ex nihilo новый авторитет иновый суверенитет.

Деятельность Национального конвента, рассылающегокомиссаров для контроля над войсками, объявляющего чрезвычайное положение,борющегосясполитическимипротивниками,описываетсяподробноивпечатляюще. За указами, декретами и комиссарскими инструкциями стоит мощьЛевиафана, какая и не снилась Гоббсу. Совокупность революционных действийизлагается вполне в духе децизионизма, под знаком которого прошел 225 первыйэтаптворчестваШмитта:революционноеправительствосталкиваетсясопределенной политической ситуацией, формирует решение по ее преодолению,наделяет конкретных исполнителей полномочиями для его воплощения.

Так,когда требуется упразднить систему местных органов власти, саботирующихисполнение указов революционного правительства, в области страны посылаютсякомиссары, уполномоченные отменять решения местных властей, очищатьорганы самоуправления от «контрреволюционного элемента» и запрашивающие вслучаях неповиновения помощь армейских частей. Комиссары в войсках следятза моральным состоянием солдат и офицеров, преодолевают сопротивление«промежуточных» органов власти и бюрократии, мешающее проведениюрекрутских наборов и реквизиций продовольствия в пользу армии. Когдавозникает угроза войны с другими государствами, на смену децентрализованнойсистеме комиссаров приходит новая бюрократическая структура с четкимподчинением центральной администрации, облегчающая управление страной.225См.

Михайловский А.В. Борьба за Карла Шмитта. О рецепции и актуальности понятия политического //Вопросы философии №9, 2008.— С. 165142При возникновении мятежей в некоторых областях объявляется осадноеположение, вся полнота административных и судебных функций отходит квоенному командованию, все решения принимаются исходя из стратегическойнеобходимости.Однако Шмитт категорически не может принять эту ситуацию, хотя, следуясвоей манере, прямо ее не критикует. Революция прекращает действиеустановленного права; решения революционных трибуналов могут считатьсяправовыми лишь в том случае, если считать правом все, что происходит в суде.По факту же эти меры являются революционным действием, как и фактическоеприведение с объявлением осадного положения некоторых областей страны кположению оккупированных территорий.

Если рассматривать «Диктатуру» вотрыве от более поздних работ Шмитта, то можно утверждать, что такойнеограниченный произвол вызывает его однозначно негативную реакцию и всеего суждения об эффективности комиссарской диктатуры и ограниченногоконституцией чрезвычайного положения направлены на то, чтобы не допуститьповторения подобной ситуации. Право гражданина на «естественного судью»(т.е. того, который разбирал бы дело в обычной обстановке) стандартную, неупрощенную судебную процедуру и возможность обжалования решения —необходимые по Шмитту признаки правового государства.Этот вывод приводит нас к более общему рассуждению.

Для более точногоопределения взаимного отношения концепций Шмитта и Арендт мы позволимсебе вернуться к отрывку, в котором Шмитт характеризует произошедшее в XVIIвеке разделение теории естественного права на два течения. «Разницу междудвумя направлениями в естественном праве лучше всего сформулироватьследующим образом: одна система исходит из интереса к определеннымпредставлениям о справедливости и, следовательно, из содержания принятогорешения, тогда как другая интересуется лишь тем, что вообще оказывается143принято некое решение»226. При всей читающейся сосредоточенности на идеесвободы у Арендт и идее порядка у Шмитта оба они исходят в первую очередь изпроблематики права.

Революция рассматривается обоими теоретиками какпредельная ситуация, в которой существующая правовая система перестаетдействовать и ей на смену либо свободно устанавливается новая, выстроенная всоответствии с представлениями о справедливости, либо волевым решениемсуверена (т.е. того, кто имеет возможность распоряжаться властью в ситуации, нерегламентированной правом).С точки зрения Арендт Шмитт не может рассматриваться как сторонникреволюции. Вся проблематика, связанная со свободным действием, начинаниемнового,«духомреволюции»,емучужда.НеподдерживаетШмиттиреспубликанскую форму правления, на преимущества которой указывает Арендт.Более того, сам факт, что диктатура (а не волевое начинание граждан) у негоможет выступать легитимным источником изменения установленного правовогопорядка, казалось бы, начисто разделяет Шмитта и Арендт. Сколь тщательно онаподводит антропологические и гуманистические основания под собственнуюинтерпретациюполитики,стольжеонсосредоточеннаизучениидегуманизированных институтов власти, обеспечивающих формальный моментрешения и выстроенной на них системе международного права.

Политическийпроцесс как пространство свободы или как жесткая система вызовов и решений— вот камень преткновения между двумя философами. Однако нельзя неотметить, что при всех различиях их подходов вместе они дают весьмаразностороннюю, разноплановую и предельно проблематизированную картинутого, что является объектом политической философии — от Платона до нашихдней.226Диктатура.— С. 41144Джорджо Агамбен, говоря об обстоятельствах прихода нацистов к власти, вчастности, об указе «О защите народа и государства» от 28 февраля 1933 г.,приостановившего на неопределенный срок конституционные гарантии личнойсвободы, свободы слова, неприкосновенности жилища и т.д., рассуждает вполне вконтексте глав «Диктатуры», посвященных чрезвычайному положению (по сути,здесь точно так же расчищалось правовое пространство для выявления«испорченных граждан» и расправы над «врагами отечества»).

Более того, длянационал-социалистических юристов это было именно «желанное чрезвычайноеположение» (einen gewollten Ausnahmezustand)227 — однако в контекстевышесказанного остается открытым вопрос, насколько желанным оно было длясамого Шмитта. Как мало кто другой, он, должно быть, понимал не толькоположительные перспективы, связанные с введением диктатуры, но и ее угрозу.Арендт, в целом разделяя исследовательский интерес к исключительному, науровне оценки конкретных политических инструментов не склонна уделятьдиктатуре или чрезвычайным полномочиям пристального внимания. Как можновидеть, даже ее прямые обращения к теме arcana imperii (например, в попыткеответить на вопрос о допустимости лжи в политике228) скорее приводят ее кмысли о преимуществах тех режимов, которые не прибегают к подобным мерам.Показательно, что и размышление о личной ответственности при диктатуре онапреимущественно сводит к диктатуре нацистов.Агамбен видит вину Шмитта не в поддержке введения диктатуры, а в другом— называет его главным среди правоведов, «определивших приказ фюрераединственным и непосредственным источником права»229 и, в частности,наделившим (в работе «Государство, движение, народ» 1933 года) юридическимзначением понятие «раса».

«Национал-социалистическое понятие расы (или,пользуясь словами Шмитта, «племенное равенство») работает как общая статья227Агамбен Д. Homo sacer. Суверенная власть и голая жизнь. М.: Европа, 2011.— С. 214См. Arendt H. Lying in Politics // Crises of the Republic. Mariner Books, 1972.

P. 1-49229Агамбен Д. Homo sacer.— С. 215228145закона (аналогичная «состоянию угрозы» или «доброму обычаю»), не отсылая,тем не менее, к внешней ситуации факта, но воплощая в жизнь совпадение междуреальностью и правом»230. Показательно, что Шмитт работает как раз надпоиском объективных критериев для определения категории врагов государства— и хотя я бы предпочел воздержаться от комментариев по поводу расы вкачестве такого критерия, но сложно не заметить в этом развитие именнозатронутой в «Диктатуре» проблематики (как и сложно представить себе масштабрепрессий, если бы режим Гитлера объявил своей задачей искоренение всех«испорченных», «неразумных» и «внутренне несвободных»).

Фюрер, однако,прямо унаследовал многие атрибуты революционного Конвента — точно так жевыступал от имени единой воли народа, объединял в своей фигуре власть и правои устранял все инстанции, препятствующие непосредственной реализации егорешений. Более того, он и пришел к власти ровно тем путем, об опасностикоторого Шмитт пытался предупредить веймарских законотворцев231.

Это делаетвесьма спорной мысль о безоговорочном неприятии Шмиттом Веймарскойреспублики и столь же безоговорочной поддержке нацистов. И если он нанекоторых этапах своей биографии принял решения, подтверждающие этиобвинения, то эти решения представляются скорее идущими вразрез с еготеоретической позицией, нежели вытекающими из нее.Шмитт действительно полемизирует с романтиками — но нигде неотвергает ценности индивидуального человеческого существования и не снимаетс государства задачи по обеспечению его правовой защиты. Жизнь и праваотдельного гражданина остаются за скобками исследования диктатуры — однакоШмитт рассматривает все возможности, чтобы оградить эти ценности отнепосредственноговластноговмешательства,дажевисключительныхобстоятельствах. «Эффективное действие», выходящее за пределы правовогорегулирования,230231ШмиттдействительноOp.