Диссертация (Революция или диктатура Ханна Арендт и Карл Шмитт о сущности политического), страница 27

Однако в сущности это определение «окказиональногооргана власти» дополняет образ созданный Арендт образ сомневающегосяскептика, придавая ему не только этическое, но и политическое измерение (и,соответственно, политическую ответственность, которую Арендт, напротив,стремится с него снять). Кроме того, эта ситуация обостряет взаимосвязь междуподчинением и обеспечением безопасности: у человека не остается возможностисохранять нейтралитет, а его действия неизбежно получают двойную оценку — сточки зрения логики чрезвычайного положения и с точки зрения нормальногоправа, возврат к которому рано или поздно произойдет.

Чрезвычайноеположение, объявленное властью или наступившее фактически, означает нетолькоизменениеструктурыуправленияилиприостановкукаких-токонституционных свобод, но и явно усложнившуюся этическую ситуацию, вкоторой следование обычным нормам морали может обернуться самыминеожиданными и печальными последствиями, а потому требует от индивидапостоянной и усиленной мыслительной работы. В то же время понимание того,что эта возможность всегда существует, и готовность к ней должны позволить«окказиональному органу власти» преодолеть замешательство и паралич вусловиях наступившей смуты — как ясный и эффективный закон о чрезвычайномположении позволит их преодолеть регулярному правительству.135ЗаключениеНа первый взгляд концепции Шмитта и Арендт кажутся решительнопротивостоящимидругдругу.Делоздесьнетольковисторическихобстоятельствах биографий двух авторов, оказавшихся по разные сторонырежима национал-социалистов: Шмитт с 1933 года был членом НСДАП, за своюподдержку получил профессуру в Берлинском университете и некоторое времябыл наиболее авторитетным юристом Третьего рейха, тогда как еврейка АрендтбылавынужденаэмигрироватьсначалавоФранцию,гдепопалавконцентрационный лагерь, а затем — бежать в США.

Однако даже еслирассматривать их произведения вне исторического контекста, расхождение винтересующей авторов проблематике и избранных методах исследования напервый взгляд очевидно.Шмитт как профессиональный юрист обращается в первую очередь канализуконкретныхисторическихдокументовдляточнойдефинициисодержащихся в них терминов и формул.

Предметом его интереса главнымобразом является правовой статус того или иного события, определениеполномочий участвующих в нем политических субъектов. В конечном итоге цельего работ — выработка предельных понятий о политическом процессе, которыедля него означают «не смутное понятие, как в неряшливой терминологиипопулярной литературы, но понятие предельной сферы»218. В работе «Диктатура»таким понятием является в первую очередь собственно понятие диктатуры, черезкоторое в последней главе Шмитт переходит к понятию суверенитета. Однакознаменитая формулировка суверенитета — «Суверенен тот, кто принимаетрешение о чрезвычайном положении» — в таком виде появляется лишь в«Политической теологии», вышедшей в 1922 году; в «Диктатуре» же,218Шмитт К.

Политическая теология.— С. 14136опубликованной за год до этого, главное внимание уделяется самим механизмамвведения чрезвычайного положения и наделения определенной властнойинстанции особыми полномочиями.Проблематично само отнесение этой работы Шмитта к какой-либодисциплине. Описывая генезис современного понятия диктатуры, он производитобширное исследование на грани истории политической философии и историиправа.

Если рассматривать «Диктатуру» исключительно в первом регистре,избыточными кажутся многочисленные и подробные экскурсы в политическуюисторию Тридцатилетней войны, Английской и Французской революции соссылками на договоры, указы и иные документы, в которых закреплялось то илииное решение; для истории же права, напротив, не столь важен анализфилософских и теологических идей, лежащих в основе той или инойполитической концепции (по крайней мере, не на том глубоком уровне, в которомон присутствует в «Диктатуре»).

Если же рассматривать произведение Шмиттабуквально в контексте эпохи (т.е. как указание на недостатки конституцииВеймарской республики, особенно в части неопределенности полномочийпрезидента в условиях чрезвычайного положения, а историческую часть — лишькак основание этой критики), то все повествование выглядит чрезмерноизвилистым, а многие из рассматриваемых автором сюжетов — прямымпротиворечием поставленной задаче.

К тому же, для рассмотрения «Диктатуры»как политического высказывания (ведь, согласно позднейшим работам Шмитта,применение определенной техники власти само по себе имеет политическийсмысл, следовательно, им наделяется и высказывание о такой технике) онавыглядит чрезмерно нейтральной. Так Шанталь Муфф говорит 219 даже овозможности использования работ Шмитта для укрепления либерализма — чтоникак не могло быть его прямой целью.219См. примечание 2 к Chantal Mouffe, The Democratic Paradox, London: Verso, 2000137Подход же Арендт выглядит едва ли не радикально противоположным.

Однаиз глав работы «О революции»220 начинается со слов о счастье публичнойсвободы и человеческой мечте о нем, в другой 221 термин «счастье» вынесен взаголовок. Это, с одной стороны, выглядит некоторым вызовом по отношению ктребованию строгости понятий у Шмитта. С другой — свидетельствует остремлении Арендт избежать придания своей работе нейтрального характера,выделить в ней этический и ценностный аспект.Революция как объект анализа интересует Арендт во вполне конкретныхаспектах — так, например, разделив революционный процесс на стадиювооруженной борьбы за освобождение и стадию конституционного закрепленияполученной свободы, она в дальнейшем практически не говорит о первой,сосредоточившись на том, что представляет наибольший интерес для ееконцепции.При описании двух революций — американской и французской — она нескрывает своих симпатий к первой из них, хотя и отмечает ряд противоречий(«парадоксов революции» у А.

Магуна), лежащих в основании любой революции.Такимобразом,рассматриваемыхАрендтявлений,нестремитсяоднакоиидеализироватьшмиттовскаякакое-либоиздемонстративнаябеспристрастность ей не свойственна.Однако при этом очевидно, что два автора рассматривают некоторые общиесюжеты, на материале которых можно говорить о сходствах и различиях ихподходов. Диктатура занимает Арендт в меньшей степени, чем революцияШмитта; в ее работе диктатура упоминается, например, при описании режимов,установившихся в европейских странах после Первой мировой войны врезультате свержения монархий. Для Арендт диктатура — лишь указательное,220Гл.

IV Основание I: Constitutio Liberatis221Гл. III Стремление к счастью138техническое обозначение; она не стремится раскрыть содержание этого термина,и хотя упоминает222 о различных ее видах, не считает нужным дать им хотя быминимальноразвернутуюхарактеристику.Диктатуразаполняетсобойполитический вакуум, возникающий в результате свержения одной власти иотсутствия доверия народа как к новой конституции, так и к инстанции, еесоздающей. Таким образом, диктатура у Арендт — явление однозначноотрицательное, провальный результат революции и никоим образом не источникподлинного суверенитета.В качестве обратного примера можно привести различение междулиберализмом и демократией, которое является ключевым моментом книгиАрендт.

Демократия, которая в узком смысле является лишь ограниченнымконституционнымправлением,распространяющимсянавсехграждангосударства, является основой и целью Американской революции. Либерализмже, происходящий из философии Возрождения Просвещения с их возведенным вабсолют гуманизмом и культом разума, предполагает наличие у человека простопо факту его рождения дополитических (и внеполитических) прав, на достижениекоторых стала в определенный момент направляться Французская революция —и именно этим противоречием между политическим и внеполитическимобъясняется ее неудача.

У Шмитта же это противопоставление максимальнолаконично отмечается в предисловии к первому изданию: «…Диктатуру можносчитать исключением как из демократических, так и из либеральных принципов,при том что последние могут не совпадать друг с другом»223. В дальнейшем егоработа обходит эту проблематику стороной.Иначе дело обстоит, когда авторы обращаются к проблематике политическойфилософии XVII — XVIII вв., которая стала идейной основой как Американской,222Концепт революция.— С.

38223Диктатура.— С. 15139так и Великой французской революций. Первый из авторов, которым посвященовнимание и Шмитта, и Арендт — Монтескье. Арендт говорит о «чрезвычайнойпривлекательности»МонтескьедлядеятелейАмериканскойреволюции:«…Основной темой работы Монтескье, изучаемой и цитируемой в качествеглавного авторитета по всем конституционным и политическим вопросам, покрайней мере, за десятилетие до революции, была “конституция великойсвободы“, однако слово „конституция“ в данном контексте утратило всеконнотации негатива, ограничения и отрицания власти; оно означало, напротив,что «величественный храм федеральной свободы» должен строиться нафундаменте правильного комбинирования и сочетания власти»224. ИменноМонтескье передал американцам «недоверие» к власти как таковой и идею онеобходимости ее ограничения. Безусловно, главная идея Монтескье — и поАрендт, и по Шмиту — идея разделения властей.И Арендт, и Шмитт считают необходимым опровергнуть распространеннуюмысль о связи идеи уравновешивающих друг друга властных инстанцийМонтескье с современной ему естественной наукой.

Арендт обращает вниманиена то, что предложенное в «Духе законов» разделение властей имеет своей цельюпредотвратить поглощение закона властью в ситуации, когда эти два началаперестали быть объединены в фигуре монарха. Арендт отслеживает то, каквпервые встречающаяся у Монтескье проблематика разделения полномочийразличных институтов власти находит свое продолжение в творчестве отцовоснователей (в первую очередь — Джефферсона и Адамса).Шмитт же видит в Монтескье сторонника различных аристократическихинститутоврешенийсамоуправления,центральнойявляющихсявласти.Также«опосредующимиотвергаяинстанциями»естественнонаучноепроисхождение теории разделения властей, Шмитт выделяет в качестве наиболее224On Revolution p. 145140характернойеечертыметафорику«связывания»,«сдерживания»,«противодействия» одной власти другой. «Промежуточные власти», такимобразом, служат замедлению и дополнительному контролю решений центральнойвласти, т.е.

в конечном итоге снижают ее эффективность. Как и Арендт, ШмиттотмечаетопасенияМонтескьеотносительновозможногоигнорированияисполнительной властью законов и ничем не ограниченного ее вмешательства вдела граждан. Однако дальнейший его вывод — об опасности увеличивающегосяконтроля над исполнительной властью, контроля, перерастающего в диктатурузаконодательного органа — происходит именно в силу внимания Шмитта ктехнической стороне того или иного политического события, чего мы не видим уАрендт.Великая французская революция — тот сюжет, на материале которогосравнение концепций Шмитта и Арендт наиболее продуктивно. В первую очередьследует понять отношение обоих авторов к этому событию. В случае с Арендт всеболее или менее очевидно.