Диссертация (Революция или диктатура Ханна Арендт и Карл Шмитт о сущности политического), страница 25

Это самосознание очень точнореконструировал современный писатель Джонатан Литтелл в своем романе«Благоволительницы», главный герой которого вопрошает: «Виновен листрелочник на железной дороге, направивший поезд с евреями в сторонуконцлагеря? Он — государственный служащий, двадцать лет переводит себестрелки и ведать не ведает, что внутри вагонов. И не его вина, что через егострелку евреев доставляли из пункта А в пункт Б, где их уничтожали. Тем не194Арендт Х.

Ответственность и суждение. М., 2012.— С. 73125менее в операции по уничтожению евреев он играет важнейшую роль: без негопоезд не добрался бы до пункта Б»195.Однако для суда, отвечает Арендт, вовсе не обязательно, чтобы подсудимыйпризнал свою вину и раскаивался в содеянном.

С точки зрения теории Гоббса (иШмитта, коль скоро он также указал на эту взаимосвязь!), преступностьнацистской власти заключается в том, что она не только открыто отказалась отправовой и полицейской защиты части своего населения, но и лишила ее правазащищать себя самостоятельно, при этом продолжая требовать беспрекословногоповиновения. Таким образом, ответственность лежит не только на тех, ктозанимался убийствами в лагерях смерти, но в первую очередь — на тех, кто ввелградацию категорий граждан, сохранив пространство безопасности лишь длянекоторых из них. Именно поэтому беспрецедентное число лиц — чиновников,военных, гражданских — оказались в чем-то замешаны. Можно предположить,что в приведенном примере стрелочника существенным будет лишь однообстоятельство: действительно ли он «ведать не ведал», что именно и с какойцелью перевозят через его стрелку.

Но все это ни в коей мере не означаетверности концепции коллективной вины народа, против которой Арендтвыступает снова и снова: то, что виновных так много и они принадлежат к такимразным слоям общества, отнюдь не повод чувствовать вину тем, кто вдействительности ничего не сделал.И здесь мы подходим, возможно, к самому противоречивому сюжетуисследования Арендт, окончательно разворачивающемуся к концу «Личнойответственности».

Подробно описав сущность тоталитарного зла, Арендтоказывается перед закономерным вопросом: что же должен делать человек, чтобыудержаться в стороне от санкционированных властью злодеяний и, что не менееважно, может ли он как-то им помешать? На первый вопрос ответить достаточно195Литтелл Д. Благоволительницы. М.: Ад Маргинем Пресс, 2012.— С.

25126легко: Арендт предлагает перестать отождествлять категории повиновения исогласия, оставив политический смысл только у второй 196. Повиноваться можеттолько ребенок, который не выступает равноправным субъектом процессавоспитания; применительно же к взрослому человеку единственная область, гдеон безоговорочно подчиняется чужой воле, — это религия, к которой Арендтприменяет аналогию все тех же отношений между ребенком и взрослым.Относительно же совместной деятельности взрослых людей Арендт говоритследующее: в любом начинании выделяется лидер, который сообщает остальнымсвой план и побуждает их к содействию.

Роль лидера несомненна, но безподдержки большинства его инициатива так и останется невоплощенной.«…Важно понимание того, что ни один человек, каким бы сильным он ни был, нев состоянии совершить нечто, хорошее или плохое, без помощи других»197. Восновеэтойподдержкиможетлежатьстрах,принуждение,искренняяубежденность, — однако хоть эти мотивы важны, главное значение все жеследует придавать тому факту, совершал ли в итоге человек конкретные действияили нет.

Таким образом, главное этическое правило жизни при диктатуре, ккоторому приходит Арендт, — невзирая на внешние обстоятельства, постоянноприслушиваться к голосу своей совести, подвергать любые призывы и лозунгисомнению и ориентироваться скорее на воздержание от действия, нежели насоучастие.Однако как быть с желанием активно помешать творящемуся злу? Арендтприводит аргумент, часто звучавший на послевоенных процессах: обвиняемые«всего лишь делали свою работу, чтобы избежать худшего поворота дел; лишь те,кто оставался в системе, имели шанс хоть как-то повлиять на происходящее… ате, кто не сделал ничего, уклонились от любой ответственности, думая лишь осебеи196оспасениисвоихдрагоценныхАрендт Х.

Ответственность и суждение.— С. 80Там же198Op. cit. p. 66197душ»198.Этообвинениев127«безответственности» явно сильно беспокоит Арендт, которая в дальнейшемнесколько раз несколько раз возвращается к этому термину, неизменно заключаяего в кавычки. В конечном счете она приходит к следующему выводу: «Думаю,нам придется признать, что существуют экстремальные ситуации, в которыхневозможно брать на себя ответственность за мир, ответственность попреимуществу политическую, поскольку политическая ответственность всегдапредполагает наличие хотя бы минимальной политической власти.

Бессилие илиполное отсутствие власти представляется мне весомым оправданием»199. Можнопредположить, что в этом коротком отрывке выражена главная для разбираемыхпроизведений Арендт черта тоталитаризма: при нем человек не просто перестаетбыть аристотелевским ζῷον πολιτικόν, но вынужден добровольно отказаться отсвоей ответственности и за других, и за свои собственные действия, чтобы неподдаться искушению зла.Превознося ненасильственные способы сопротивления нацизму200, Арендтвсе же признает, что «тоталитарный режим может быть свергнут только изнутри— не путем революции, а путем coup d’etat»201, однако вскоре добавляет — дажете, кто не пошел на сотрудничество с властью, «не стали, да и не смогли бы,поднимать восстание»202.

Тот факт, что попытки насильственного переворота всеже предпринимались — главной из них стал Июльский заговор, организованное в1944 году группой армейских офицеров покушение на Гитлера, — Арендтотмечает, но не уделяет ему сколь-нибудь значительного внимания. Для нее этотсюжет служит иллюстрацией причуд армейской этики, выступавшей противпродолжения самоубийственной войны, но совершенно обходившей вниманиеммассовые убийства гражданских.

Восстание в варшавском гетто упоминается в«Банальности зла» два раза203 в качестве иллюстрации самоотверженности тех199Op. cit. p. 79См. Банальность зла. — С. 257—263201Арендт Х. Ответственность и суждение.— С. 66202Op. cit. p. 77203Банальность зла.— С. 27, 182200128немногих, которые отвергли сравнительно легкую смерть в газовых камерах радивозможности самостоятельно распорядиться своей жизнью (то есть опять-такикак этический вопрос, а не политическая возможность).В чем причина такого поверхностного внимания к прямым и открытымпопыткам свергнуть тоталитарный режим? Едва ли здесь есть место ироничномуотношениюАрендтк«историку,предпочитающемувыделятьпервую,насильственную, стадию восстания и освобождения, борьбу против тирании, вущерб второй, более спокойной стадии конституционных собраний»204, — преждевсего потому, что, как видно из приводившейся выше цитаты, она считаетгосударственныйпереворот(либосвержениережимавнешнейсилой)единственной надеждой всех несогласных с политикой Третьего рейхагражданам.

Скорее всего, причина в совершенно локальном характере этихвыступлений, изначально обреченных на поражение; и именно эта обреченность,«трагическийвзгляднасовременность»—то,вглазахнекоторыхисследователей205 сближает Арендт с консервативной мыслью.Однако и в этом случае этическая проблематика для нее очевиднопреобладает над историко-политической. Это становится особенно заметно, когдаречь заходит об институте диктатуры, который вынесен в заголовок статьи, нокоторому в тексте при этом предметно уделен всего один абзац. Упоминая 206, чтоэтим термином обозначается и исторический республиканский институт,подразумевающий вполне законное введение чрезвычайных полномочий, Арендтвсе же концентрируется на втором, «современном», понимании диктатуры,подразумевающем захват власти военными либо какой-то одной партией ипоследующее преследование политических оппонентов.

Однако представляется,204О революции.— С. 194См. Canovan M. Hannah Arendt as a Conservative Thinker // Hannah Arendt. Thirty Years Later. Ed. L. May, J.Kohn. MIT Press, 1997. P. 11—32. Автор называет и другие признаки сходства — недоверие к радикализмуФранцузской революции, отстаивание идеи ограниченного правления. В этом она видит близость идейАрендт не континентальной, но англоязычной консервативной мысли ХХ века, прежде всего в лице МайклаОукшотта и его учеников.206Арендт Х.

Ответственность и суждение.— С. 64205129что именно такой быстрый переход и не позволил ей увидеть каких-топозитивных возможностей по предотвращению этой катастрофы, тогда какдругие консервативные мыслители, в первую очередь, собственно, Карл Шмитт,занимались изучением этих возможностей.В 1928 году вышло второе издание «Диктатуры». Оно было дополненонебольшим очерком под названием «Диктатура рейхспрезидента: согласно 48статье Веймарской конституции». В этой работе Шмитт рассуждает о том, что втексте конституции содержатся значительные противоречия,касающиесячрезвычайных полномочий президента республики.

Согласно тексту документа,конституция является неприкосновенной, однако в случае возникновения«большой угрозы общественному порядку и безопасности» рейхспрезидентможетпринятьмеры,«которыепокажутсянеобходимыми»207восстановления, вплоть до вооруженного вмешательства.перечислениепунктовконституции,действиекоторыхдляихДалее следуетможетбытьприостановлено таким образом (о свободе личности, неприкосновенностижилища, свободе собраний и объединений и т.д.). Сторонники ограниченияисполнительной власти настаивали на том, что доступные президенту мерыограничиваются лишь этими пунктами.

Шмитт же заявляет, что чрезвычайныеобстоятельства на то и являются чрезвычайными, что невозможно заранеепредсказать, какие фактические меры потребуются для их устранения, поэтомутакоеограничениенеимеетсмысла(илиделаетбессмысленнымидекларированные полномочия). Относительно упомянутого перечисления онзамечает: «Любая попытка сконструировать из этого перечисления правовойбарьер не только для временной отмены основных прав, но и для любыхдействий, затрагивающих ту или иную статью конституции, будет отступлениемот более точного понимания дословного текста» 208.207208Диктатура.— С.