Арчер. (Рефераты), страница 2

Сирены призывают не делать разделений

Характерная особенность социального состоит в зависимости от деятельности. Без человеческой деятельности ничто в обществе не может возникнуть, постоянно существовать и изменяться. В этом мы все можем согласиться: в отличие от природной, социальная реальность несамодостаточна. В этом ее онтологическая причудливость, вот почему она представляет собой досадный факт. Задача упростится, если мы попытаемся последовательно ответить на вопрос, чья именно деятельность за что и когда ответственна? Нам кажется, что путаница в ответах на эти вопросы происходит из-за слишком резкого и совершенно ненужного логического перехода от банального положения "нет людей — нет общества" к в высшей степени сомнительному утверждению "вот это общество, ибо эти люди — здесь". Этот переход очень хочется сделать, когда мы в самом общем виде мысленно охватываем историческую панораму "социетального". Ведь непонятно, как может общество переходить от одной эпохи к другой без постоянно поддерживающей его деятельности сменяющих друг друга поколений акторов, и как можно вычленить свершающееся в данную конкретную эпоху из контекста мириадов смыслов и практик, без переплетения которых нет социальной ткани? Между тем само это желание во многом диктуется впечатляющим образом "цельнотканого полотна", бесконечного рулона, развертывающегося во времени. В этой ткани нет ни прорех, ни разрезов, в любой момент обозреть ее можно только целиком, просто потому, что в ней нет отдельных кусков. Каждый кусок вплетается в единое целое своим собственным, постоянно меняющимся узором и при этом — не отделим от уже готовой материи.

Впечатляющие образы редко отступают под напором контраргументов. Рациональные доводы не лечат слепоту, поэтому нам придется прибегнуть к гомеопатии и попытаться сконструировать свой собственный образ теми же средствами. Представим общество как платье, которое передавалось по наследству внутри большой человеческой семьи и сохранило на себе следы пережитого. Все в заплатах, оно местами то застрачивалось, то распарывалось для различных надобностей, многократно перелицовывалось, так что сегодня в этом платье осталось совсем немного материи, из которой оно было первоначально пошито. Совершенно изменился и крой (вспомним образ скульптора у Бхаскара). От старины осталось кое-что, вроде бабушкиных кружев на подвенечном наряде у внучки. Зачем нам этот образ платья? Затем, что в нем есть швы, а значит и возможность изучать отдельные части, спрашивать себя, когда и какие делались изменения, кем они делались, и как к ним относились наследники. Именно так я намерена трактовать социальные структуры, отношения между ними и человеческой деятельностью. Гидденс зачарован образом полотна, да и Бхаскар все-таки остается под его впечатлением. Ошибочность заключена в теоретических следствиях.

Для начала мы подтвердим очевидное: нет людей — нет общества. Более того, и Гидденс, и Бхаскар и я, пожалуй, согласимся с тем, что "между обществом и людьми пролегает онтологическая пропасть" [5, р.37], ибо свойства общества могут существенно отличаться от свойств людей, причем последние зависят от деятельности первых. Можно было бы согласиться даже с утверждением Бхаскара о том, что "люди и общество... не состоят в диалектической взаимосвязи. Они конституируют не два момента одного процесса, но, скорее, означают нечто радикально отличное друг от друга" [8, р.76]. Однако именно отсюда Гидденс перескакивает к утверждению: "общество — вот это, ибо вот они, эти люди — здесь и теперь". Структурные свойства общества обретают реальность (в противоположность виртуальному материальному существованию) только тогда, когда они непосредственно осуществляются акторами. Их непосредственное осуществление, таким образом, ставится в зависимость от теперешней деятельности, которая, в свою очередь, обусловлена возможностью для ныне действующих агентов познавать, что они делают. Бхаскар испытывает искушение сделать тот же самый скачок, что и Гидденс, и по той же самой причине, а именно по причине несамодостаточности общества как социальной реальности. Подробно рассматривая эту проблему, он формулирует тезисы об отличительных особенностях самодостаточной реальности. Будь эти положения правильными, Бхаскар оказался бы в стане конфляционистов. Первые два тезиса, которые утверждают, что социальные структуры зависят от (1) деятельности и (2) от того, как акторы ее понимают, очень близки к положению Гидценса о том, что общество конституируется в осознаваемой акторами деятельности, на что уже указывал Аутвейт [11, р.70]. Я хочу показать, что оба этих тезиса не верны, что это признает сам Бхаскар, и что его третье положение (эффект существования социальных структур проявляется только через человеческую деятельность) фактически означает отказ делать указанный выше необоснованный переход.

Первый тезис Бхаскара заключается в том, что социальные структуры "в отличие от природных механизмов... существуют только благодаря деятельности, которой они управляют, и не могут быть охарактеризованы независимо от нее" [8, р.78]. Бентон убедительно показал, что, если ключевым словом считать слово "управляют", то с этой теоремой никак нельзя согласиться [12, р. 17). По собственному утверждению Бхаскара, власть, например, может существовать безотносительно к ее применению, таким образом, в отдельно взятый момент времени может ничем не править. Однако Бентон оставляет лазейку для зависимости от деятельности и признает ее необходимость для сохранения потенциала управления. Например, государство может не использовать свою способность к принуждению в полной мере, однако такие действия, как повышение налогов и увеличение армии, могут быть совершенно необходимы для поддержания властного потенциала. Бхаскар принимает этот довод и спешит им воспользоваться. Он пишет, что "структура власти может воспроизводиться без применения власти, а власть может применяться в отсутствие какого бы то ни было наблюдаемого конфликта ... находя поддержку в человеческой практике, которая ее воспроизводит или потенциально трансформирует. Понимаемый таким образом тезис о зависимости социальной структуры от деятельности должен быть принят. Социальные структуры существуют материально, но переносятся из одного пространственно-временного местоположения в другое только благодаря человеческой практике" [5, р. 174]. Тоже самое мог бы сказать Гидденс, и надо честно признать, что это положение работает в отношении некоторых аспектов социальной структуры. Но главное состоит в том, что он не применим к социальной структуре в целом. Возьмем для примера демографическую структуру. На первый взгляд может показаться, что она полностью зависит от деятельности — она все время структурируется так, какова она есть, если люди в буквальном смысле слова занимаются воспроизводством, а не воспроизводством какого-то образца. Предположим, однако, что все действия будут направлены на ее преобразование: структура (неустойчивая, а тем более устойчивая) полностью не исчезнет в течение нескольких поколений. Кто будет ее поддерживать все это время? Те, кто конституирует ее простым фактом своего существования? Да. Но при таком понимании все сводится к банальному "нет людей — нет демографии"; структура сохраняется в том или ином виде не благодаря их намерениям, не как непреднамеренное следствие их действий, т.е. не благодаря намерениям нынешних деятелей — поскольку мы предположили, что они стремятся ее преобразовать. Таким образом, тезис о зависимости социальных структур от деятельности можно принять только в том случае, если иметь в виду зависимость от деятельности давно умерших. Актуальная демографическая структура ничем не обязана живущим в данный момент людям, кроме как в совершенно банальном смысле. Мы здесь имеем дело с относительно устойчивым эмерджентным свойством (чтобы демографическая структура стала неустойчивой, необходимы пропорциональные отношения между возрастными когортами), которое на протяжении определенного времени обнаруживает сопротивление всяким действиям, направленным на его изменение. Можно ли считать наш пример каким-то исключением? Вовсе нет, ибо существуют по меньшей мере три класса свойств [социальных структур] того же рода. Во-первых, отметим, что это утверждение применимо к структурам распределения самых разных уровней и признаков (например, распределение капитала), хотя и не ко всем (цвет глаз). Во-вторых, и это существенно, если говорить об эмерджентных свойствах взаимодействия человека с природой (парниковый эффект, исчезновение целых биологических видов, истощение природных ресурсов, загрязнение окружающей среды и разрушение озонового слоя), от которых зависит будущая деятельность всего человечества, то складывается впечатление, что все большее число таких свойств уже сегодня становятся необратимыми, а воспроизводство некоторых из них оказывается просто ненужным из-за того, что предыдущая деятельность людей сделала эти свойства неотъемлемыми и неискоренимыми чертами современной жизни. Не нужно быть ярым сторонником партий "зеленых" или "красных", чтобы понять, что последствия нашего недружественного отношения к природе отразятся на последующих поколениях. Что-то они попытаются не воспроизводить, но что-то изменить будут просто не в состоянии. Напротив, они будут страдать, если сочтут себя обязанными, или, если смогут, искать обходные пути, — но и в том, и в другом случае их деятельность будет ограничена свойствами и обстоятельствами, не ими сотворенными.

Может показаться, что наши примеры взяты из области, которую Гид-денс безоговорочно наделяет статусом "материально сущего", так что свойства, не зависимые от актуальной деятельности, следует относить к разряду физических законов, запущенных в ход деятельностью предыдущих поколений. В ответ мы можем указать на другую сферу с интересующими нас свойствами, к которой это возражение неприменимо.

Обратимся к культуре. Ясно, что появление и накопление человеческого знания было непосредственно связано с деятельностью. Тем не менее однажды записанное (вырезанное рунами или покрытое пылью Британского музея), оно остается знанием без непосредственно знающего субъекта. Остается Знанием в силу своего предназначения быть понятым. Даже никому не известное, оно потенциально сохраняет силу¹⁰ (в противоречивости и дополнительности по отношению к другим элементам культуры), которая сохраняется, и не будучи применяема. Онтологически оно существует, и если заключенная в нем теория истинна, если описываемый им метод применим на практике, или содержащееся в нем утверждение можно проверить, остается знанием, совершенно не зависимо оттого, знают ли о нем, используют ли его, верят ли в его истинность актуальные деятели. О реальности знания мы можем судить по возможным последствиям от его применения. Старинное снадобье, обладающее лечебными свойствами, будет лечить и через сто лет, если его рецепт заново обнаружат и опробуют. В этом случае знание активируют, а не осуществляют [instantiate] (это совершенно разные вещи), ибо лечебное средство не становится реальным, истинным и полезным только потому, что кто-то стал его принимать.... Эмерджентные культурные свойства вводятся здесь в качестве еще одной широкой категории социального, которая онтологически не зависит от деятельности людей здесь и теперь.

Итак, рассматривая эмерджентные свойства, мы показали, что проблема их зависимости от деятельности в настоящем или прошедшем времени — это проблема эмпирическая. Каждый момент осуществления в деятельности подтверждает полную необоснованность резкого перехода к утверждению: "вот это общество, ибо эти люди — здесь и теперь".

Второй тезис Бхаскара об особенностях социальных структур отрицает их существование, независимое от того, "как акторы понимают то, что они делают" [8, р.78]. Бхаскар опять оказывается очень близок к Гидденсу, который говорит о сознательной социальной деятельности и о том, что все происходящее в обществе доступно для понимания и зависит от умелых действий людей. Этот тезис допускает тройную интерпретацию. Во-первых, можно понять, что социальные структуры существуют только потому, что акторы имеют некоторое понятие о том, что он и делают. Как верно замечает Бентон, при таком понимании тезис не содержит ничего нового, ибо "трудно себе представить, как вообще можно говорить о деятеле, не прибегая к понятию осознаваемой деятельности, а поскольку действующие индивиды составляют необходимое условие существования социальной структуры (что едва ли можно оспорить), то тезис можно считать доказанным" [12, р.17]. Все верно, но здесь мы вновь оказываемся перед банальным "нет людей — нет и общества". Во-вторых, можно понять, что существование социальных структур зависит от специфической трактовки акторами своих взаимоотношений. Однако наряду с немногими специфическими отношениями дружбы, верности, измены существует множество других структурных отношений, основанных на принуждении, законе, запрете, идеологическом манипулировании и санкционированных процедурах, которые, регулируя те или иные реляционные свойства, тщательно нивелируют или маскируют различия (и конфликтную природу) их трактовок. С этим Бхаскар соглашается и делает это вынужденно, если конечно он всерьез хочет вести войну против эмпирического реализма, признающего только опыт. Во-первых, он признает, "что генеративная роль умений и желаний акторов, их верований и смыслов должна быть признана; при этом не следует впадать в интерпретационный фундаментализм, наделяя их статусом дискурсивности и/или не-корректируемости " [8, р.98]. Само по себе это утверждение не разводит Бхаскара и Гидденса (допускающего различные степени "дискурсивного проникновения" и корректируемого знания) и мало что прибавляет к убеждению Бхаскара в том, что специфические воззрения действующих могут систематически искажаться идеологией. Поскольку понимание со стороны акторов действительно может быть ложным inter alia¹¹ из-за идеологических искажений, Бхаскар, чтобы не противоречить себе, вынужден далее признать, что "условия феноменов (то есть концептуализируемой в пределах опыта социальной деятельности) существуют нетранзитивно и, следовательно, могут быть независимыми от адекватности их концептуализации" [5, р.51]. Введение "нетранзитивно существующих условий" знаменует разрыв с Гидденсом, ибо происходящее совершается теперь у нас за спиной. Как пишет Бхаскар, "акторы могут осознавать, а могут и не осознавать те отношения, в которые они вовлечены" [5, р.26]. [...] Таким образом, если "какого-то рода объяснение оказывается успешным в отношении идентификации реальных, но до сих пор непознанных условий и образцов детерминации, они тут же увеличивают наше знание" [8, р.91], а вместе с ним — и нашу свободу. Все это нарушает entente cordiale1¹² с "весьма способным к познанию агентом" Гидденса, однако не порывает полностью с тезисом о зависимости социальных структур от концептуализации акторами своей деятельности.

Но остается еще последняя возможность. Бхаскар допускает существование структур, независимое от их адекватного понимания, но он мог бы, продолжая эту мысль, сказать, что существование структур зависит от их неадекватного понимания. Последнее утверждение может характеризовать каузальные отношения между ложными концептами агентов и устойчивостью социальных структур, разумеется, предполагая, что изменения одних повлекут за собой изменения других. Подобные примеры найти нетрудно (подъем и закат торговли мехами, рост влияния идеологий и их разоблачение), однако придать этому тезису универсальный характер (уже не говоря о том, что здесь явственно слышатся отзвуки теории заговора) — значило бы пустить побоку все проблемы функциональной необходимости каждого из неадекватных понятий и фундаментального априорного сопряжения между понятиями и реальностью. Поскольку у нас нет оснований принимать это за истину a priori, проблему эту можно решить только в эмпирическом исследовании. Мы можем привести очевидные факты, когда масштабные концептуальные сдвиги (феминизм) не сопровождаются кардинальными изменениями существующих структур. Все это, в свою очередь, свидетельствует лишь о необходимости теоретически осмысливать конкретные структуры и эмпирически исследовать, чьи концептуальные сдвиги приводят к каким структурным изменениям, когда, где и при каких условиях.

Короче говоря, ни в одном из аргументов о зависимости социальных структур от представлений деятелей о них не находит оправдания вывод "вот это общество, ибо эти люди — здесь и теперь, и у них есть представление о своей деятельности". Напротив, многие социальные структуры демонстрируют гибкость и устойчивость перед лицом глубоких концептуальных разногласий между акторами по поводу их действий и концептуальных сдвигов в оценках этих структур. Мы снова вернулись к тому, что тезис о зависимости социальных структур от понятий и представлений можно принять только в одном единственном смысле: имея в виду концепты (идеи, убеждения, намерения, взаимные соглашения и уступки, а также непреднамеренные последствия деятельности) давно ушедших поколений. Именно эти представления продолжают играть важную роль в современных структурах, несмотря на энергичные усилия акторов изменить их (например, расизм и сексизм).

Третий тезис Бхаскара об особой онтологии общества гласит, что социальные структуры присутствуют только в своих воздействиях и посредством их, то есть в деятельности и посредством деятельности людей. Здесь снова виден дрейф в сторону позиции Гидденса, и ТМСД рискует сесть на мель "модели одновременности", выработать которую, как правильно замечает Лейдер, стремится теория структурации. Ибо как еще "могут объективные структуры извне детерминировать взаимодействие и одновременно быть порожденным внутри этого взаимодействия результатом? Именно это и пытается нам доказать модель одновременности" [13, р.73]. Бентон тоже спешит указать на этот промах, ибо здесь само существование эмерджентных свойств оказывается под вопросом. Они попросту могут исчезнуть, растворившись в "других людях" типичным для индивидуалистского подхода образом. Он совершенно справедливо настаивает на том, что единственная защита против этого — разграничивать структурные условия и человеческую деятельность, то есть строго следовать аналитическому дуализму и не соглашаться с тезисом о двойственности структуры. Таким образом, для обеспечения существования эмерджентных свойств, "необходимо делать разграничение между деятельностью, которую акторы производят в силу внутренне присущих им способностей, и деятельностью, способность отправлять которую исходит от социальных структур и лишь реализуется посредством действий акторов". Трудность, однако, состоит в том, что "если некий индивид "А" является агентом деятельности "а", то "А" должен обладать способностью выполнить "а". Но если так, то в лучшем случае мы можем различать способности, которыми агенты обладают в силу своей внутренней природы, и способности, которыми они обладают в силу своих реляционных свойств". Все это, разумеется, возможно лишь в тех пределах, которые допускает теория структурации, и с учетом недоверия Гидденса к эмерджентности. Согласно Бентону, это означает приговор всей программе ТМСД. Бхаскар в своей трактовке социальных структур "в конечном счете, лишает их независимого статуса причиняющих сил, а, следовательно, статуса реальностей sui generis. Рой Бхаскар, похоже, привержен одному из вариантов индивидуализма в социальной теории" [12, р. 17]. Бентон готов допустить ошибочность своего вывода, и ему самому было бы интересно найти опровержение.