Контрольная работа №2 - Реконструкция журналистского поиска, страница 5

— Знаем мы вас! Никто тут подписывать вам ничего не будет! Обманываете народ! Уходите отсюда!

— Почему закрыли «Пятерочку» и сделали дорогой «Перекресток»? — жалуется другая пенсионерка сквозь лай собачки.

— Извините, депутаты с этим ничего не могут сделать.

— А дочку в очередь на квартиру поставить можете? Из-за лишнего метра не ставят, а у нее уже трое детей!

— Здравствуйте, я ваша соседка со второго этажа. Я хочу попробовать избраться районным депутатом и собираю подписи в свою поддержку, — звоню я в двери соседей по подъезду.

И чаще всего слышу в ответ: «Извините, мы этим не занимаемся». Как будто я предлагаю родину продать. И то, что я соседка, не помогает. Перевешивает негатив от слова «депутат».

— Подпишетесь в мою поддержку?

— Вы что, у меня же дети!

— А вы?

— Да вы и так уже наши деньги проели!

В итоге две-три подписи на подъезд. Муж возвращается с практически пустым подписным листом и словами: «Я не знал, что у нас такие злобные жители».

— Впервые увидел, как от меня в ужасе разбегаются люди, — рассказывает он. — Распугал шпану на одном из этажей: попросил подписаться — как ветром сдуло. В одной из квартир открыл дверь огромный мужик с бодуна, весь опухший, в трусах. Злой. По идее я его должен пугаться, а не он меня. Но при словах «партия, подписи» он стал уменьшаться в размерах.

Подписывались в основном два типа людей: обеспеченные пенсионеры и 20–30-летние. Почти никого не пугала моя молодость. Наоборот, многие только из-за этого и подписывались.

— Вы за себя подписи собираете? Лично?! — поражались люди.

— Правильно, хватит там старикам заседать! — одобрила женщина лет сорока.

Когда подписчики ошибались и зачеркивали буквы, мне приходилось просить их расписываться рядом с исправлением: любое исправление в подписных листах — повод признать подпись недействительной. Так же поступят и в случае сокращенного написания адреса или если вместо имени-отчества будут инициалы.

На сбор подписей у нас с мужем ушло три выходных дня. После чего он заполнил бланк заявления, что собирал подписи добровольно, — иначе его работу сочли бы оплаченной в обход избирательного фонда.
 

Как регистрируют депутатов

Заполняю протокол об итогах сбора подписей, готовлю первый финансовый отчет (те самые 230 израсходованных рублей), отправляюсь в ТИК. И снова меня пытаются обдурить.

— Вы не написали, что я сдала финансовый отчет в количестве двух страниц, — указываю я на пропущенную строчку в описи сданных документов, когда член комиссии уже собирается ставить на ней печать.

— Ой, и правда! Строчка-то маленькая, я и не заметила.

К тому времени я уже знала, что в разных концах Москвы оппозиционных кандидатов снимают пачками. Избирательный кодекс столицы настолько дырявый, что позволяет придраться к любому. Например, по закону в подписном листе должна быть указана дата рождения сборщика подписей. А в образце подписного листа, утвержденном тем же законом, графы «дата рождения» нет. Напечатаешь «дата рождения» сам — могут признать, что изменил форму подписного листа, не напишешь — прямо нарушишь закон. На этом основании в Москве сняли многих самовыдвиженцев. Петра Милосердова — после того, как эксперт-графолог из МВД устно (по закону нужно письменное решение) признала, что три подписчика подписались по два раза. По Избирательному кодексу в таком случае надо было признать поддельными только три подписи, а не все шесть. Но признали поддельными шесть — как раз, чтобы не хватило до нужного для регистрации числа. Милосердов восстановился через суд. Тогда против него стали действовать другими методами:

— В районе распространили листовки с моей фотографией на фоне фашистского флага. А женщину — кандидата от КПРФ вообще обвинили в совращении малолетних. Позавчера ударили женщину-агитатора и отобрали часть тиража предвыборной газеты — пять тысяч экземпляров. Сегодня моих агитаторов дважды забирали в милицию.

— Но зачем тратить столько усилий на контроль за бесправными муниципальными собраниями?

— Власть хочет контролировать любую активность из принципа. Да и не такой уж это бесполезный орган. Если ходить и писать жалобы, депутат может доставить немало неприятностей. Он становится рупором проблем региона, а рупор властям не нужен.
 

О пользе совпадений

— Она самая первая подписи сдала! Молодец! — зампредседателя комиссии провожает меня в зал заседаний, приобняв за плечо.

— Как много молодых кандидатов! Я перед ними шляпу снимаю.

— Титанический труд! Это же с каждым человеком поговорить!

Отношение ко мне разительно меняется, стоит комиссии узнать, что я — журналист федерального издания. И утверждение кандидатом проходит удивительно быстро. Потом, правда, выясняется — ошибочка вышла.

— Как, разве «Среда обитания» — это отдел в журнале «Русский репортер»? А я думала, ты работаешь на «Первом канале», в передаче «Среда обитания», — сникает зампредседателя и переглядывается с начальницей. С этого дня отношение ко мне снова меняется. На прямо противоположное: всякий раз, когда я прихожу, они убегают из кабинета и запирают дверь.

Из 33 кандидатов в Южном Бутове не зарегистрировали пятерых. Все пятеро — от оппозиционных партий. По Москве из почти пяти тысяч кандидатов сняли шестьсот пятьдесят.
 

Агитация в метро

— Добрый вечер, любимые земляки! Соседи. Товарищи.

«Товарищи» в вагоне Бутовской ветки метро пугаются и недоверчиво утыкаются взглядами в странную девицу с внешностью типичного студента-промоутера.

— Меня зовут Алеся Лонская, я хочу стать районным депутатом от партии «Яблоко». Прошу вас поддержать меня, а не четырех единороссов, которые маскируются под самовыдвиженцев.

Вагон легкого метро скользит над Бутовским парком медленно и бесшумно, меня хорошо видно и слышно. Бутовская ветка почти всегда загружена, все сиденья заняты отборным электоратом — работающими людьми, вовлеченными в социально-экономическую жизнь города.

Но когда избирательная комиссия на полтора часа предоставляет мне бесплатное помещение для встречи с избирателями, эти люди на нее не приходят. Потому что к шести вечера никто из них домой не возвращается. Поэтому я иду к ним — в их вагон.

Иду, улыбаюсь, здороваюсь с каждым пассажиром, протягивая листовку (5 тысяч штук обошлись мне почти в 14 тысяч рублей, деньги на счет перечислила партия). Почти все протягивают руку. «Девушка, а у вас есть встречи с избирателями?», «А вы зна­комы с Явлинским?», «Я за “Яблоко” не голосую, но за вас прого­лосую».

Конечная. Они выходят из вагона. Победа! Всего одна листовка осталась на сиденье, остальные люди забрали с собой. Я надеюсь, что хотя бы треть из них живет в моем избирательном округе. КПД любой публичной агитации в муниципальной избирательной кампании низок: человек с соседней улицы голосовать за тебя уже не может, потому что в другом избирательном округе другие депутаты. Но, хотя у каждого прописку не спросишь, публичная агитация остается самым действенным средством. Раскладывать листовки в почтовые ящики неэффективно: почти все они оказываются в мусорке вместе с рекламой суши, пиццы и пластиковых окон. Мои листовки, развешанные на подъездах, каждый день срывают дворники-таджики. А листовки единороссов оставляют.

Я регистрируюсь на всех интернет-форумах Южного Бутова. Чтобы не отпугнуть избирателей, я не призываю голосовать за себя, а в зависимости от темы форума предлагаю назвать проблемы округа. Вклинившись в обсуждение автомобильной аварии, прошу помочь мне составить список опасных участков дорог нашего района, в другой теме инициирую обсуждение проблемы питания в детских садах, в третьей — призываю защитить свой голос и пойти наблюдателями на выборы. Форумчане начинают обсуждать выборы, детские сады и дороги, а заодно идут по ссылке в мой блог, где я расписала свою программу.

Через неделю агитации у меня появляются признаки профессиональной деформации: иду по улице и чувствую, что все прохожие вокруг стали вдруг родными, а каждую трещину на асфальте я воспринимаю как личный прокол и готова броситься разгребать свой двор лопатой.
 

Выборы

Южное Бутово разделено на четыре трехмандатных избирательных округа. В моем округе шесть кандидатов. Четыре из них связаны с «Единой Россией», пятый — независимый самовыдвиженец, шестая — я. Коммунисту и либерал-демократу в нашем округе в регистрации отказали.

В соответствии с законом я делегирую своих представителей в участковые комиссии и в ТИК. Мне удается «закрыть» 11 из 13 участков, а муж становится членом ТИК с правом совещательного голоса. Остальные кандидаты не направили никого и никуда — неужели они так уверены в победе?

Помня о том, как шла вся избирательная кампания, в день выборов я ожидаю масштабных фальсификаций (по слухам, должны были «продвигать» одного из кандидатов). Поэтому стращаю своих будущих членов комиссии рассказами о слабительном в предложенном чае и о том, что их могут запереть в туалете (так пытались поступить со мной, когда я работала наблюдателем на думских выборах. Подробнее читай: «Загадка русской Демократии» Выборы: как это было на самом деле).

Тут же, как к войне, готовимся к ночи подсчета голосов.

— Как мы будем ловить председателей участковых комиссий с протоколами до того, как они их перепишут?

— Вы видели длину коридора в ТИК? А их человек сорок придет, и все по кабинетам разбредутся. Единственный способ — стоять у лестницы на второй этаж и не пускать их в управу…

В общем, я была настроена воевать с врагом в его логове. А спустя полсуток, чуть не плача от стыда, пила вкуснейший чай, предложенный председателем комиссии одного из участков, добрейшей пенсионеркой — учительницей литературы.

— Я никогда не позволю себе фальсифицировать, — мягко выговаривает она, и видно, что для нее это дело чести, и я почему-то сразу ей верю.

На участке идет подсчет голосов. Мы все уже на пределе. Порядок подсчета, конечно, не совпадает со многими пунктами моей памятки наблюдателя, но тем не менее это самый честный подсчет голосов, который я наблюдала. Я видела каждую галочку в бюллетенях, и результат комиссии совпал с моим.

Под утро становится ясно, что я — депутат. И отношение ко мне вдруг резко меняется.

— Девушка, вот что, что лично вы можете мне сделать? Вы сядете там и будете сидеть, и пользы от вас никакой!

Учителя, только что предлагавшие мне чай, готовы меня заклевать. Такое ощущение, что я стала чуть ли не депутатом Госдумы, а им нанесена личная обида. Они не знают, что такое муниципальное собрание и зачем оно нужно, и почему-то думают, что я буду над ними начальником и буду получать зарплату.

— Пролезть, пролезть они все хотят!

— Как вам вообще это удалось — попасть туда? Что для этого надо сделать? Сколько подписей? Всего сто? Так мало? А почему не сто тысяч?

Голосование было протестным: только не за этих «отъевшихся», связанных с понятно какой партией. Первое место занял беспартийный прихожанин ближней церкви — сработала его «дешевая» на вид агитация: распечатка на листе А4 как-то ближе народу, чем глянцевые листовки. Второе — женщина, директор центра досуга и культуры. Третье почти по всем участкам — я. А в тех кварталах, где успела раскидать листовки, — даже первое.

Правда, уже утром во вторник выясняется, что не так все безоблачно: вводя протокол одного из участков в систему ГАС «Выборы», кто-то в ТИК вместо цифры 210 записал 20. Мне хочется верить, что это действительно случайно. Тем более что, даже лишившись этих голосов, я остаюсь на третьем месте: мой отрыв от кандидата, занявшего четвертое, — почти семьсот голосов.

— Ну зачем тебе туда?! — почти зло «напутствует» меня председатель другой комиссии (в одной школе их сразу две). — Ну что ты там будешь делать?! Ты же с людьми общаться не умеешь!

Но, видимо, кто-то не умеет еще больше, раз за них не проголосовали, утешаю я себя. Впрочем, даже если и так, никогда не поздно научиться.
 

Текст № 4

Искусство резать хвост

Умение расстаться с женщиной «по-хорошему» — довольно редкий талант, им мало кто обладает. Куда удивительнее, что в нашей стране многие мужчины не умеют расставаться вообще. Максимум, на что их хватает, — пропасть без вести. Психологи полагают, что правильная культура расставаний в России отсутствует из-за советского прошлого. Но прошлое в прошлом, а выдавить из себя «прости и прощай» не могут сейчас. Для тех, кто не в состоянии озвучить свое мужское решение, существуют специальные фирмы. Однако сотрудники этих фирм, похоже, испытывают те же проблемы.

— Вы ему не нужны. Ну вы же видите, он даже не захотел объясниться с вами лично и обратился к нам. Подумайте сами, на что вы в такой ситуации можете рассчитывать?