73669 (Творчество Улицкой), страница 3

Завершая рассмотрение цикла "Бедные родственники", необходимо обратиться к его названию. С одной стороны, нельзя не согласиться, что выведенные в рассказах герои отношениями родства и неблагополучием жизнь прямо определяют суть выбранного заглавия. Но с другой стороны, в прозе Улицкой благополучных людей не так уж много, а семейные связи всегда волнуют писательницу. Несомненно, автор вкладывал в название иной смысл. В привычном понимании “бедные родственники” - это люди нуждающиеся, обделенные, а потому и незначительные, зависящие от помощи более успешной родни. Вот с этим утверждением и спорит писательница. В ее рассказах внешность обманчива: сложно увидеть в грубой пьющей Кате Рыжей сознание высокого избранничества, в потемневшей больной Бухаре никто не распознает прежнюю красавицу, а о том, где нищая Генеле ("Генеле-сумочница") всю жизнь берегла от властей и родственников бриллианты, не узнали даже после ее смерти. Значительное и прекрасное может быть там, где его не ожидают найти, в том, кто всем своим видом говорит об обратном, - мысль, объединяющая восемь рассказов этого сборника "Бедные родственники".

"Девочки"

Следующий цикл "Девочки" ярко выделяется на фоне остальной прозы Людмилы Улицкой. В нем с тонким психологическим мастерством изображен мир девочек-подростков, особое возрастное восприятие действительности, которое, в конечном счете, определит ход их жизни. Человек формируется в детстве - это известное утверждение писательница проверяет и вносит интересные и глубокие дополнения.

Все начинается с появления ребенка на свет, как в рассказе "Чужие дети". С первых строк Улицкая поражает необычайным языком, в котором сочетаются образность и сдержанная манера повествования. “Факты были таковы: первой родилась Гаяне, не причинив матери страданий сверх обычного. Через пятнадцать минут явилась на свет Виктория, произведя два больших разрыва и множество мелких разрушений в священных вратах, входить в которые столь сладостно и легко, а выходить - тяжело и болезненно”. [с.126] Читая такое, сложно не поверить, как слово способно изменить суть того, о чем говорится. В одной короткой фразе писательница умеет сконцентрировать сложную для передачи обычным языком мысль; например, “…Гаяне мирно спала, словно бы и не заметив своего выхода на хрупкий мостик, переброшенный из одной бездны в другую”. [с.126] Для объяснения этой фразы потребовалось бы не одно предложение - здесь целая философская концепция, но художественная речь, которой Улицкая прекрасно владеет, легко обходится несколькими словами.

Уместно сделать небольшую оговорку: эти метафоры кажутся знакомыми, но говорят не о творческом бессилии автора, а скорее о восприимчивости к опыту предшествующей литературы. В более поздних произведениях подобных узнаваемых метафор станет меньше, что свидетельствует о постепенном развитии художественного слога автора.

Рождение и смерть, начало и конец того, чему все еще не найдено объяснение, все время занимают писательницу. Две неразделимые неизбежности человеческого бытия кажутся привычными, когда-то им радуются, когда-то противятся, но все время забывают, что это величайшая тайна, установленная гармония, существующая по своим законам. Самостоятельность жизни, которая ограничивает самостоятельность человека и одновременно формирует его, вызывает восхищение автора и является обширным полем ее исследования.

Выбранный термин "исследование" напоминает о свойственном Улицкой научном подходе, но он всегда уравнивается религиозной стороной ее творчества. Эта двойственность, пронизывающая произведения, служит объективности, можно сказать, универсальности повествования. “Теперешняя наука утверждает, что эмоциональная жизнь человека начинается еще во внутриутробном существовании, и весьма древние источники тоже косвенным образом на это указывают: сыновья Ревеки, как говорит Книга Бытия, еще в материнской утробе стали биться”. [с.138] Так начинается рассказ "Подкидыш" о сложно доступных пониманию взаимоотношениях сестер-близнецов. Виктория каким-то особым чутьем знает все слабые стороны Гаяне, и направляет свой недюжинный талант на выдумывание способов обиды беспричинно, но страстно нелюбимой сестры. Одной из блестящих ее побед было присвоение имени сестры. Что ее к тому подтолкнуло - “сам Фрейд не догадается” [с.140], но успех воодушевил. Снова и снова Гаяне подвергается испытаниям, одно из которых оставило глубокий, нестираемый след. Убедив сестру, что ее хотят украсть, Гаяне прячет Викторию в дровяной сарай, где она пережила самые страшные мгновения. Никогда не забудется ужас неведомого, одинокое бессилие перед “бездонностью и огромностью, нахлынувшими на нее” [с.146], и она всегда будет чувствовать, что, за границей “малости и милости здешнего мира” [с.146], существует что-то непостижимое. Вероятно, поэтому так легко Виктория внушит Гаяне мысль, что ее их семье подкинули. “Она поверила сестре сразу и неколебимо. Все объяснялось: тонкие тревоги ее жизни, беспокойства, темные предчувствия и неопределенные страхи получили полное оправдание”. [с.157] Полное сходство с сестрой даже не замечается - страх убеждает больше, чем реальность. Странная человеческая природа: с ужасом легко согласиться, несчастью всегда найдется объяснение. Несколькими годами раньше отец близнецов, Серго не поверил своему почти чудесному долгожданному отцовству. Он всегда считал, что все женщины порочны, и жена легко перестала быть исключением. Серго не замечает очевидного: у девочек точно такие же, как у него родинки… Но чтобы увидеть, надо хотеть увидеть.

Здесь Улицкая говорит о вере. Вера - поиск человеком пути к заданной цели, вечное стремление найти. Если же он не ищет сам, а просто перенимает чьи-то убеждения и стереотипы, он лишь продлевает заблуждения.

Своего рода продолжением этой мысли можно считать рассказ "Дар нерукотворный". В нем Улицкая рассматривает момент в процессе взросления человека, когда внушенные восприимчивому ребенку представления, - такие прочные и истинные в его увлекающемся сознании, - сталкиваются с действительностью, грубо противоположной идеалам и убеждениям.

Четыре новоявленные пионерки, гордо надевшие галстуки одного из “оттенков адского пламени” [с.112], на первом же собрании единодушно проголосовали за необходимость встречи с безрукой Тамарой Колывановой, которая вышила ногами портрет товарища Сталина, так поразивший их в музее. Племянницей необыкновенной женщины оказалась их одноклассница, что облегчало задачу. С гордым сознанием значимости своего мероприятия и таинственностью, позаимствованными у взрослых, в назначенный день девочки отправились к Колывановой на дом. Ехать пришлось далеко и виды бараков и сараев поубавили восторженности, но настоящим потрясением стала Томка. Насмешка, грубость, цинизм, которые она выплеснула на девочек, разрушили их светлые представления. Алена, самая убежденная пионерка, забыла о заранее подготовленной приветственной речи. Дочка дипломатических работников такой жизни никогда не видела. Она плачет от разочарования, испуга, обиды. Оказалось, что Томке дела нет до товарища Сталина. Все обман. Реальность не соотноситься с правильным порядком вещей, в котором ей так уютно жить.

Подобное искажение действительности - наследство родительского воспитания и отсутствие собственного опыта. Впереди у девочек еще много времени, чтобы понять, что мир устроен гораздо сложнее любой самой продуманной системы, но смутные ощущения неверности привычных представлений уже дают о себе знать.

В рассказе "Второго марта того же года…" Лиля переживает сразу несколько значительных событий. Так совпало, что в один день она испытала стыд публичного унижения, взрыв ярости, разочарование и страх полового взросления. Не связанные друг с другом события наваливаются на девочку единым ощущением отвращения к гадкой враждебной реальности. Она воспринимает потрясение как приближение собственной смерти. Смерть, действительно, есть в этом рассказе, но она пришла не к Лиле, а ее прадеду Аарону. Девочка очень близка с ним, ее тянет к умирающему старику, который говорит ей о Боге. Его сказки “про богатырей, красавиц, мудрецов и царей с мудреными именами” [с.163] переносят в прекрасный, “убедительно единственный” мир. Вдвойне больнее для Лили чувствовать, что постоянные насмешки и оскорбления за национальность связаны с любимым прадедом. Враждебность настигает ее со всех сторон, но тот день был похож на заговор. Началось с благих намерений учительницы призвать детей к национальной терпимости. Вид Антонины Владимировны говорит об обреченности ее замысла: “сверкая самой одухотворенной частью своего лица, железными зубами, состоящими в металлическом диалоге с серебряной брошечкой у ворота в форме завитой крендельком какашки, взяла в руки полутораметровую полированную указку и направилась к пыльному пестрому плакату в торце класса”. [с.170] Речь о равенстве народов, и евреев тоже, заставляет весь класс обернуться в сторону Лили. Учительница не понимает происходящего, как не верит в то, о чем говорит, воспроизводя выученные заветы родины. Похоже ведет себя Бодрик, поджидавший Лилю в подъезде. Вопрос - “Зачем ваши евреи нашего Христа распяли? ” [с.171] - его никак не касается. Мальчик повторяет чужое, потому что не может придумать другой повод для общения с Лилей. Неожиданно в конце рассказа возникает образ Великого Кормчего, умирающего на узкой кушетке. Сталин не столько символ эпохи, сколько олицетворение негнущейся системы, отдаляющей человека от реальности. Вероятно, автор пытается решить, почему человек забывает себя, меняя свое естественное и искреннее начало на неживые представления, и где границы этому явлению.

Героини сборника как раз в том возрасте, когда начинают осознавать свои поступки, но это еще и время перехода от детства к девичеству. По словам У. [кн. обозр. №33, 2000], “все рассказы выстроены по направлению к одному, названному "Ветряная оспа", - про то, как в отсутствие родителей девочки собираются вместе и в игровой форме совершают действо, которое есть ничто иное, как обряд инициации. <> Сам собой в девочках начинает работать глубинный пласт, желание пройти обряд, который и начинает женскую жизнь: в игровой ситуации они выполняют то, что составляет биологическое предначертание женщины, - брак, совокупление, роды ”. После игры они как будто взрослеют, чувствуя смущение от владения общей тайной. Только одна девочка осталась в стороне: Лиля не принимала участия в игре, читая на кухне "Старуху Изергиль". Важно, что именно она принесла открытки, которые вдохновили девочек на игру. Художественным чутьем она оценила притягательность наивных картинок с полуобнаженными восточными красавицами, вымышленными птицами в золотых клетках и волшебником в звездном халате, где все “взаимно любило и ласкало, всякое прикосновение рождало наслаждение: шелка к коже, пальцев к кувшину, веера к воздуху”. [с.184] А после, когда подруги будут примерять на себя заманчивый мир, Лиля не сможет оторваться от романтической книги Горького. На наш взгляд дело не в том, что она “еще внутренне не готова к восприятию и осмыслению этой информации” [остренко], а в том, что для нее притягательнее иные переживания. Ее увлекает не реальность, а более совершенный ее вариант - искусство, где мысль и чувство свободнее и ярче. Можно добавить, что она, в некоторой степени, переросла своих одноклассниц.

В рассказе есть еще одна героиня, опережающая девочек степенью посвящения в тайные взрослые отношения. Таня Колыванова, всегда и во всем последняя, преждевременными знаниями своими обязана нищете и неблагополучию жизни. Последний в цикле рассказ "Бедная счастливая Колыванова" о ее восторженной любви к учительнице. Недавно вернувшаяся из заграницы, Евгения Алексеевна похожа на артистку, и Таня влюбляется в нее, как в воплощение прекрасного недосягаемого мира, полной противоположности ее жизни. В нем не может быть бедности, пошлости, грязи, которые она постоянно видит дома. Ей так хочется прикоснуться к этому красивому счастью, что она решает сделать учительнице по-настоящему дорогой подарок - купить ей корзину цветов. Чтобы найти денег, она не пожалела продать себя. Ее мечта исполнилась: Евгения Алексеевна нашла под дверью драгоценный подарок. Дальнейшие события в жизни Тани развивались по неожиданному сценарию: через несколько лет она превратилась в красавицу, в нее влюбился швед и увез с собой. Оказавшись в мире, о котором мечтала, она сама того не зная, несчастна так же, как и любимая учительница. Изменились только декорации, но для полноты жизни не хватает искренних человеческих отношений.

Показав сокровенные тайны своих героинь и глубины детского сознания, автор подчеркивает, что многое во взрослении девочек происходит на почти инстинктивном уровне. Переживания и потрясения детства влияют на их судьбу, и даже самым близким людям не виден тот груз, который девочки берут во взрослую жизнь. У истоков будущих побед и ошибок лежат тончайшие впечатления первых лет жизни. Не случайно писательница любит рассказывать о детстве и о семье героев большинства своих произведений. Только в последних сборниках эта тенденция несколько ослабевает, что доказывает их переходный характер.

"Первые и последние"

Данное утверждение справедливо и для следующего цикла под названием "Первые и последние". В отличие от двух предыдущих, в нем нет столь тесного единства художественного пространства и объединения персонажей, но есть нечто сближающее разнородные по тематике рассказы. Одно из последних изданий сборника [эксмо. 2005] сопровождается высказыванием самой писательницы, отрывок из которого уместно здесь привести: “Может быть, есть какой-то закон, но я его не знаю, хотя постоянно чувствую его присутствие: победители и побежденные меняются местами, первые становятся последними, а последние обладают дарами, не предназначенными для победителей, - нищий радуется тарелке супа, а богатый страдает, не зная, кому оставить завещание… И во всем этом много мудрости, иронии и пищи для размышления”. Авторский комментарий позволяет составить самое общее, хотя вполне отчетливое представление о проблематике всего сборника, и все же на некоторых его особенностях стоит остановиться подробнее.