Автореферат (972183), страница 5
Текст из файла (страница 5)
Поэтому через проблему «Другого» (еврея) в русскойлитературе, было установлено, что основным способом моделирования данногообраза является создание особого акцента, который маркирует иноземца.Несмотря на недостаточное знакомство с еврейскими языками и их носителями,у русских писателей формируется представление о еврее как о человеке,который, разговаривая на русском языке, путает сибилянты: «с»-«ш» и неразличает звуки «ч»-«ц», «ж»-«з». То есть, наиболее продуктивным способомпередачи исковерканной речи «Другого» был фонетический. Возникнув впервой трети XIX столетия, он сохраняется в русской литературе напротяжении целого века. В разное время его использовали В.Т. Нарежный, Ф.В.Булгарин, И.С.
Тургенев, М.Е. Салтыков-Щедрин, Ф.М. Достоевский, И.С.Шмелѐв и др.Второй параграф («2.2. Морфологический и лексико –синтаксическийаспекты образа «Другого») посвящен эволюции изображения образа«Другого» в русской литературе. В 40-е годы ХIX столетия начинаетсядовольно активная интеграция евреев в русское общество. Происходит зревшаяна протяжении многих десятилетий встреча русской культуры с «Другим».Характерный акцент, по-прежнему, является основным маркером еврея врусской литературе, однако способы его передачи эволюционируют.
Так, втворчестве А.П. Чехова, писателя, имевшего опыт бытовых знакомств,социальных и этнографических наблюдений за жизнью евреев, возникает целаягалерея еврейских образов. До конца отказаться от изображения забавногоакцента писатель – юморист Чехов не мог, но он поднялся по языковойпирамиде на ступеньку выше своих предшественников: для передачи еврейскойречи он пользуется, как правило, не фонетическими чередованиями, асредствами морфологии и синтаксиса.
Чеховские евреи уже не шепелявят, они38Термин предложен Шафранской Э.Ф. в Шафранская Э.Ф. Мифопоэтика иноэтнокультурного текста врусской прозе XX - XXI вв: дис…. док. филол.наук: 10.01.01. М., 2008.16говорят, в целом, практически без акцента, искажая, однако, морфемный составрусского слова на идишский манер, а иногда используют своеобразныйподстрочник идишской фразы. Эта традиция продолжаются и в ХХ в. (напр., втворчестве М. Горького).
Таким образом, мы сталкиваемся с совершенно инымуровнем воссоздания национальной идентичности: происходит переход отизображения внешних (зачастую комичных) сторон к попытке моделирования«Другого» мировоззрения, проявляемого в строе речи.В третьем параграфе («2.3. Иноэтнокультурный текст илитературная традиция») рассматривается образ русскоязычного евреясквозь призму русско-еврейской литературной традиции. В начале разделаприводится краткий очерк истории русско-еврейской литературы. На примерепроизведений О.А. Рабиновича, С.А.
Ан-ского, представителей «южнорусскойшколы»39 (Д.Я. Айзмана , С.С. Юшкевича, И.Э. Бабеля) показаны особенностимоделирования образа еврея и его акцента в контексте данной традиции.Авторы, создавшие эти образы, знали еврейскую культуру изнутри, были еѐчастью, и вместе с тем пытались взглянуть на проблему собственнойнациональной идентичности со стороны, глазами соседей.
В их произведенияхзафиксирован момент встречи двух культур – русской и еврейской, – ихвзаимопроникновение.В Выводах по второй главе отмечается, что ключевой категорией примоделировании еврейского национального мира русскими писателями XIX –XX вв. является фигура «Другого», собирательный образ чужака, иноземца.Основным способом изображения чужой идентичности в творчествебольшинства авторов становится речевая характеристика персонажа,формируется особый еврейский акцент, маркирующий еврея в произведенияхрусской литературы вплоть до второй половины ХХ в. В первой половине XIXстолетия, когда разрыв между русским обществом и еврейским местечком былколоссален, чужак воспринимался лишь на уровне плана выражения, и«характерный» еврейский акцент, которой был одним из основныххудожественных способов создания образа еврея, базировался исключительнона фонетических чередованиях.
Со временем происходит расширение арсеналаприѐмов передачи речи «Другого»: авторы, получившие представление о языке,быте и обычаях соседей, добираются до более высоких ярусов языковойсистемы, опираются на средства морфологии и подчас синтаксиса, отказываясьпостепенно при изображении еврейского акцента от фонетических средств,раскрывая фигуру еврея более объемно, передавая особенности егомировидения и восприятия действительности, и своего положения в ней. Прирассмотрении становления образа «Другого» на протяжении столетия былвыделен ряд способов передачи его акцента, в частности – на примерепроизведений И.С.
Шмелѐва и И.Э. Бабеля. Эволюция образа еврея виноэтнокультурном восприятии указывает на развитие диалога культур, в39Термин был введѐн в обиход писателем В.П.Катаевым.17которые вступают национальные миры, на их со- и взаимоприкосновение,разрушающее замкнутый характер национального мира, и в то же времяактуализирует образ героя, который начинает играть не меньшую роль ввоссоздании национального мира, чем хронотоп и символика.Третья глава «Стратегия поведения и эволюция героя национальногомира: от разрушения к созиданию» включает три параграфа и посвященаодному из ключевых понятий для моделирования национального мира инационального сознания в литературном произведении: категории героя –персонажа, который находится в центре национального мира и на собственномопыте познает его законы, его обычаи, его границы.В первом параграфе (3.1.
«Истоки образа героя – бунтаря внациональнойлитературнойтрадиции»)предпринятапопыткареконструировать литературную генеалогию Кирилла Лютова и ИльиБрацлавского. На протяжении многих лет данная проблема вызывает бурноеобсуждение среди историков литературы. Так, израильский филолог С. Левин,автор одной из последних работ, посвящѐнных творчеству И.Э. Бабеля40,указывает на Дмитрия Оленина, героя «Казаков» Л.Н.
Толстого, как на одногоиз возможных «предшественников» Кирилла Лютова. Кроме того,рассматривая еврейский контекст творчества Бабеля, исследователь проводитпараллель между героем конармейского цикла и еврейским солдатом –интеллигентом из очерка старшего современника Бабеля С.М. Дубнова41«История еврейского солдата. Исповедь одного из многих», созданного наоснове подлинной биографии вольноопределяющегося А. Гольденштейна и егопредсмертного письма – исповеди.В этом разделе впервые предпринята попытка изучения героев Бабеля всопоставлении с персонажами ивритской литературы того времени.
В качествеодного из прототипов Кирилла Лютова и Ильи Брацлавского анализируется«талуш» – еврейский «лишний человек», ставший одним из основныхперсонажей ивритской прозы конца ХIX-начала XX вв. В контекстерассматриваемой эпохи образ «талуша» является своего рода связующимзвеном между русской и национальной литературами. Основные его черты –традиционное еврейское воспитание, последующий бунт против национальныйтрадиции, попытка вырваться из еѐ пут, терпящая крах, положение на стыкедвух национальных миров – воплотятся и в героях рассказов И.Э. Бабеля.Второй параграф («3.2. Герой – бунтарь в контексте прозы И.Э.Бабеля») посвящѐн исследованию эволюции и основных характерологическихчерт героя бабелевской прозы.
Персонажи конармейского цикла, связанные снациональной еврейской культурой, продолжают и трансформируют книжнуютрадицию «талушей» – беглецов из родного дома в мир, в пространство, незамкнутое национальными рамками. Особенно показателен в этом отношении40Левин C. «С еврейской точки зрения…» Избранные статьи и очерки. Иерусалим: Филобиблон, 2010.- 484 с.Семѐн Маркович Дубнов (1860-1941 гг.)-российский еврейский историк, публицист и общественный деятель,один из классиков и создателей научной истории еврейского народа.4118образ Лютова, соединивший в себе черты и еврейского «талуша», и русскогоинтеллигента, завороженного революцией и казачьей хаотической стихией.
Напути к синтезу двух культур герой совершает своего рода жертвоприношение:убивает гуся. Этот поступок становится для него своеобразной инициацией (ниодин из классических «талушей» этой инициации не проходит), и казаки,относившиеся к нему ранее, как гоголевские запорожцы – к Янкелю42,приглашают Лютова разделить с ними трапезу. Национальное сознаниесимволически размыкается, позволяя герою национального мира приобрестиновые качества, изменить литературные каноны. Постепенно щуплыйеврейский юноша в очках, вооружѐнный саблей и винтовкой, и готовый,скорее, принести себя в жертву, нежели убивать других людей, преображается втворчестве И.Э.Бабеля в нового героя, ветхозаветного богатыря, одесскогоСамсона Беню Крика.
Он могуч и бесстрашен, не боится ни жандармов, нибандитов и, если Илья Брацлавский (как и «талуши»), бунтуя против отца,бежит из дома, то Беня поднимает на отца руку, становясь хозяином дома, авпоследствии и всего города – Королѐм. Таким образом, Бабель завершаеттрадицию, начало которой положили авторы, писавшие о «талуше»: создаѐтидеальный, опирающийся на ветхозавѐтную традицию, национальный мир(дореволюционная Одесса – это своего рода Восстановленный Иерусалим сКоролѐм во главе), в центре которого находится цельный, не знающийсомнений и уверенный в себе герой.Третий параграф («3.3.
Национальный мир глазами ребѐнка»)посвящен сопоставительному анализу образов ребѐнка – повествователя втекстах И.С. Шмелѐва, Ш.Й. Агнона и И.Э. Бабеля.Главным героем, а по совместительству и повествователем, у Шмелѐва иАгнона является ребѐнок. Мальчик Ваня из Замоскворечья, которыйвоспринимает мир как «текущее естество времени»43, и юный Шмуэль, дни иночи проводящий за чтением древних фолиантов. Взрослые Иван СергеевичШмелѐв и Шмуэль Йосеф Агнон не могут выступить в роли повествователей,потому что стали частью уже совершенно другого мира, мира надломленного,профанного.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
