Михаил Веллер - О любви (947189), страница 22
Текст из файла (страница 22)
...Дочку я любил, очень. Она очень похожа на мать... Она ничего не скрывала. Ничего не знала. Она любила меня. И я - единственную ее любил. Кого мне еще было любить. Наверно, любил в ней и ее мать, которую любить не мог... Не любил ли я и тебя в ней, Брянцев?.. Не любил ли и свою жертву? разве не любят жертв... какой-то извращенной, но сильной любовью... Она вошла в комнату, и я увидел на ее руке это колечко.
Под моим взглядом она невольно отдернула руку. Потом растерянно показала: «Колечко...»
Я обернулся: глаза жены расширились: ужас истины пустил стремительный росток. Потемнение опустилось на меня.
Как будто это она - нашла свое колечко, и теперь ее ничего здесь не держит, все было заблуждением, опечаткой, сном, она опять молода и сейчас уйдет, все поправила. Я взглянул на жену, постаревшую, словно прошедшие годы и грехи разом прочитались на ее лице, и понял, что эта моя жизнь - ошибка, я не на той женился, а надо жениться на дочери. И логически подумал, что могу это сделать, так как она мне, во-первых, не дочь, а во-вторых, меня любит. А следом подумал, что раз она нашла колечко, то теперь она уже не выйдет за меня замуж, и я теряю ее навсегда. И значит все, что я делал, было напрасно, и вся жизнь была напрасна... Очевидно, выражение моего лица вызвало у жены крик, и этот крик превратил догадку и озарение в свершившийся факт.
И все сразу, вдруг, стало до жути и абсолютно ясно.
Дочь ничего не понимала. Она стояла - уже вне моей жизни. «Уйди!» - кощунственно закричал я, и она отступила испуганно, она а не жена! повернулась и быстро вышла. Я ждал в отчаянии, что она подойдет вопреки сказанному и обнимет меня, и все будет хорошо, но она всердцах, хлопнув, закрыла дверь, и я увидел в окно, как она вышла из подъезда и прошла по дорожке мимо кустов, и идет к углу, и когда она свернула за угол я понял, что все кончено.
Ощущение... прибегая к сравнениям - будто поезд пошел не по той стрелке, а все осталось там, на развилке. Я люблю дочь?., иначе чем раньше... не совсем как дочь... уж очень сильно похожа. Из жены же - теперь вынута для меня и та немногая суть, которая была. Смысла не осталось.
8
- «Хватило мужества... Жив человек в нем...» Походит даже на истину - мог ведь избежать, наверное... Жена догадалась? Э, выкрутился бы: нервы, устал, то-се... мало ли чего наплести можно, разуверить человека в том, чего он и сам не желает: мало ли безумных ложных откровений подчас в мозгу выстреливает.
Нет же - попер в милицию! Совесть заела? душа груза не вынесла, потребность возникла страданием искупить? вот уж вряд ли... не тот человек!
Рассудить: чего добился? Жене - за что еще такое страдание, мало ли намучилась в жизни - от него же. Дочь - уж ни в чем не виновата, ради нее хоть прежнее сохранить стоило. Больница, область лишилась хорошего хирурга, еще не одну жизнь спас бы, много добра принес. А вера в людей, наконец? эдак каждого черт-те в чем подозревать начнешь.
Планида такая? по истине своей поступил? так что угодно оправдаешь, удобный взгляд. Избавляться подобной ценой, за счет других, от собственного душевного дискомфорта - тот же суперэгоизм. Никто так не беспощаден, не причиняет столько зла, как стремящиеся превыше всего к приведению жизни в соответствие с некоей истиной и ставящие эту истину выше конкретного блага конкретных людей. Нет добра в такой честности. Мертвого не воротишь - так искупи хоть посильным добром.
Нет, братец: взвалил - так уж тащи до конца. Ишь ушлый: он о душе задумался, а другие по его милости страдай заново.
Одно ясно: такому - лишь свое желание в закон.
Самолюбие вознеслось, гордыня обуяла - снова презреть судьбу, поступить наперекор? Надоело все, ненужным стало - так уйди тихо, по-человечески, не руша жизни близким, - ну найди способ. Или - считал сделанное своеобразным подвигом, главным в своей жизни - и свербило где-то, чтоб все узнали? ахнули, оценили решимость!..- типичная горделивость преступника.
И получается, что такое признание - продолжение и повторение преступления; нет оправдания жестокости - по сути бесцельной.
А вероятнее - все проще, по-шкурному: боялся, что жена все равно сообщит - а за явку с повинной смягчат ему, учтут.
9
- Человек любит надеяться, что самое тяжелое - позади... Трудно сказать, что хуже: остаться без настоящего, или остаться без прошлого. Но мне - мне суждено было потерять прошлое и настоящее разом.
Господи, разве я не хотела, не пыталась полюбить его? Но он такой был... добропорядочный и мелкий, без изюминки и изъяна... весь от и до. Внушала себе чувство - тем вернее не могла действительно чувствовать... Лучше б пил, бил!., ах, тоже - лишь кажется... Теперь... я должна ненавидеть - и не чувствую ненависти...
Брянцев, Брянцев... ох... так же далеко, как та, восемнадцатилетняя - я... Теперь я понимаю спокойно, никогда не было уверенности у меня, что он женится. Нет, не мне одной он обещал... не мне одной...
Если он действительно любил меня... Тогда он должен был бы быть рад, что жизнь моя шла счастливо. Счастливо?! Но поглядеть на других... Господи, прости мне мои кощунственные мысли.
Разве он не положил свою жизнь ради меня? Кто из них положил свою жизнь ради меня?.. Все спуталось...
Он сделал это из-за меня! И узнав... это отталкивает, пугает... и притягивает меня в нем.
Он не понял... лучше б сказал, что все знает и женится из жалости!.., я могла бы полюбить... Сказать самой! но дочь так любила его; и он ее... я жалела...
Его слова... отрекался, прощался... не любовь ли подталкивала к решению? Отчаявшийся, опустошенный - не пытался ли в глубине души последним средством, фактически самоубийством, отказываясь от обладания - обрести мою любовь? Если так... Нас связывает большее, чем просто двадцать пять лет, прожитые вместе. Он всей жизнью пророс в меня насквозь, - сейчас, когда его нет, по боли я ощутила это. Я должна проклясть!., но мужчины поступали так испокон века... кому хватало мужества... Я ищу оправданий - как соучастница...
Можно любить преступника - не ничтожество. Я сопротивлялась признаться себе... Я прожила жизнь с ним, моим любимым. И сейчас, полюбив, - должна потерять. Дочь... Единственное, в чем я уверена, что знаю определенно; она, она есть у меня. Опять; отказаться от любимого - ради дочери... любимой моей дочери, которую я боюсь возненавидеть.
10
- Нет правды выше верности. Чем еще сохранить себя самое среди всеразъедающих сомнений. Кем бы ни оказался человек - был один кров и хлеб. Но тот, кто убил твоего отца... тот, кто сам был отцом - которого любила, которым гордилась...
Прислушайся к голосу крови: судить мать?., где право! Но вся его жизнь - следствие любви! вся ее жизнь - следствие предательства! Каждый платит. А я? «за грехи отцов»... Когда любишь - ищешь свою вину. Я бы хотела, чтоб его не существовало вообще! и хочу принять и на себя ту тяжесть, что на нем. Я чувствую себя виноватой - в чем?.. Разве можно разлюбить самых родных людей - что бы ни обнаружилось на их совести: они постигнуты не знанием - нутром; они те же для тебя!
И все-таки... стена, пролегла стена... за этой стеной они... он - преступный... жалость к нему? уважение? боль... он ближе мне чем-то, чем она. Она - единственный родной человек, он - должен стать чужим! но в душе они смещаются с предназначенных разумом мест: он - ближе, она - дальше.
От чего бы ты не отрекался - ты отрекаешься от себя. Но невозможно обрести себя, отрекаясь вторично. Мера верности - поступок, а не время. Он остался верен: она не должна жить с тем, кого знает как убийцу любимого; она не должна остаться с его безнаказанностью. Она! которая стыдилась родить меня без формальностей - от любимого! «незаконнорожденная...» не упомянула мне об отце! Пусть же хоть сейчас сумеет быть верной; она должна ждать его, она должна остаться с ним. Не только ради него - ради себя; иначе что же от нее останется.
Мне трудно жить с ней, даже видеть... Я уеду отсюда... выйду замуж, стану ей помогать... Мы никогда больше не сможем быть втроем, это невозможно... Но с ней я не буду - ради него? скорее, может, ради нее же.
11
- Меньше всего руководствовался я снисхождением, «гуманизьмом». Будь моя воля - не жить ему. Это как человек. А как судья - что ж, закон. Рассуждая логически, житейски, не следовало ли бы вообще его не наказывать? Исправляться ему - некуда, так сказать. Исходи наш закон из десяти или двадцатилетнего срока ненаказуемости за давностью - так и случилось бы. Справедливо?
Конечно - повинная... Заяви хоть жена - суд не имел бы ни единой улики; хозяйка та умерла, дом снесен... абсолютно недоказуемо. «Фактически - всей остальной жизнью своей он искупал совершенное преступление, являя и своим трудом, и своим поведением без преувеличения сказать пример для любого члена общества...»
Именно - здесь заковырка. Так у людей может составиться представление, что нет разницы между преступником и порядочным человеком. Убил - и живи дальше на благо ближних и собственное. Подрывается вера в целесообразность закона?., гораздо хуже, закон - лишь отражение необходимости жизни; подрывается вера в необходимость быть человеком.
Но - с колечком, а!.. Конечно - он избавился от него на следующий же день. Такие делал один кустарь-ремесленник, старичок и сейчас жив, промышляет помаленьку. И дочь их - просто купила похожее! он его и увидел.
Осуждение
-
Любовь моя, осень, - изрекаю я. - Когда приходит знание и покой, весна раздражает, пора беспокойства, и я жду сентября.
-
Ста-ре-ешь, - улыбается Анна.
-
Так, - перестаешь проповедовать, что раньше было лучше, и это старость: ясность и смирение.
-
Мужчина излагает кристально, - кивает бородатый из угла. Грязноволосые эстеты, мудрецы в поисках жратвы и аудитории, богема без искусства: шайка идиотов. Отыскиваю на столе невыпитую рюмку. «А в Швеции, - повествует мымра в свитере, - вместо «Нет выхода» над задними дверьми автобусов пишут «Выход с другой стороны» - чтоб уменьшить число самоубийств». Интеллектуи отдают дань проблеме самоубийств и мудрости шведов, переходя к обсуждению свободы секса. Все они гении в сослагательном наклонении. Моя причастность томительна. «Не злись, - трогает меня Анна, - лучше мы убьем время, чем оно убьет нас». Туда же.
-
Мы сейчас пойдем в ту комнату и закроем дверь, - говорю, - или побудь-ка одна, моя юная грация тридцати восьми лет.
-
С римской прямотой, - констатирует с удовольствием бородатый. «Вы умрете не от своей руки», - отворачиваюсь.
-
Ты... ты... - Анна изображает готовность к эффектному жесту.
- Я? Подонок, мм? - Она охает: синяки будут. Идет покорно, опустив голову в своих химических волосах.
У Люды были не такие волосы.
Волосы такие... похожие, м-да... у Маринки были такие.
Волосы эти легко ласкают мое остывающее лицо. Потом она ложится, прижавшись, и дышит успокаиваясь. Сейчас захочет пить.
-
Мы встречаемся, только когда я сама прихожу, - говорит она.
-
Тем лучше, - соглашаюсь я. - Мы встречаемся по твоему желанию.
Принц из андерсоновской русалочки был осел, каких поискать. Русалочка была прекрасна, смертельно любила его - и не говорила ни слова, немая. Это ли не идеал женщины? Он женился на другой - надеюсь, получил по заслугам.
Прикосновение Маринки приятно. Смытые картинки тасуются... я слышу собственный всхрап и размыкаю веки. Она приподнимается. Я тяну одеяло.
-
Я не нужна тебе, - с умеренной скорбью.
Началось; началось; ох!..
-
Хочешь сливу? - остались.
-
Ты не занят завтра?
-
Я тебе позвоню. Мне капает слезинка.
Из «Мира мудрых мыслей» я почерпнул, что «счастье есть удовольствие без раскаяния».
Она одевается у окна. У нее красивое тело.
- Ты не проводишь меня?
За окном фонарь, дождь; ее профиль изящен. У Люды был не такой профиль.
Линия профиля отсвечивает голубым на летящем фоне снежинок. Убранные деревья Александровского сада отдают сумеречный свет.
- Я так боюсь первой сессии, - говорит Вика.
Я успокаиваю солидно. Мы гуляем долго после кино, и она не отнимает руки.
Прожекторы зажглись, звенят куранты Адмиралтейства.
Я читаю Блока.
Вика печальна, девочка.