Михаил Веллер - О любви (947189), страница 14
Текст из файла (страница 14)
Его голос слышался прерывисто, издалека (трубка иногда прикрывалась перчаткой):
- Валя, ты? Не слышу!.. Что?.. Сейчас перезвоню!..
Она прождала у телефона двадцать минут. Через полчаса (ночь):
- Алло! Что?.. Все автоматы неисправны! Алло!!! На этом сеанс связи окончился.
(«Задача первого этапа - легкие положительные ассоциации, - развивал теорию Звягин. - А чтоб они возникали - надо изящно всадить крючок в ее самолюбие. Приучить думать о себе без досады, создать не избыток, а дефицит внимания со своей стороны, но - этически безупречный дефицит. Пусть ее душа свыкнется с мыслью, что ты можешь доставлять и радость, и боль, причем первое желательно, а второе - отнюдь. И что твое существование, с другой стороны, ни к чему ее не обязывает. Ты есть - и это значительно, и это неплохо! Понял, нет?»)
35. Мороз и солнце - день чудесный.
- А если бы она не умела ходить на лыжах?
- Всегда что-нибудь есть, - уверил Звягин. - Умела бы бегать на коньках. Или заниматься плаванием. Или любила сидеть в библиотеке (и сам усомнился). Или толклась бы у «Маяковки» или в «Сайгоне». Твой номер шестнадцатый: выяснять обстоятельства и применяться к ним. Впер-ред, хромоногий! Ларион и Тамерлан - похоже, да?
Идею подкинул в общаге друг Володя; компания составилась - на воскресенье. Странно, если бы Валя не приняла участие: хорошие лыжи, приличный костюм, зачет по физкультуре сдала из первых.
Поначалу предлагали Кавголово.
-
А кто был зимой в Петергофе? (В Кавголово многовато классных лыжников, такие конкуренты нам ни к чему.)
Никто не был. Решающим прозвучал аргумент:
-
А какая там архитектура!
Здравая мысль о приобщении к красоте возобладала. Ларик выглядел большим знатоком архитектуры.
Утром затолкались с гамом в электричку на Балтийском вокзале, заняли три скамейки, протерли замерзшие стекла: поехали! На Валю смотрели - на нее всегда смотрели: ладная фигурка, грамотный костюм, австрийские лыжи, тихое сияние. Ларик не смотрел. То есть смотрел - не больше, чем на остальных. И не иначе. И не искал возможности поговорить вдвоем. И это сразу создало для нее некоторое напряжение.
Более того – он сидел на другой скамейке, спиной к ней! Он опять смешил всякой всячиной, к нему оборачивались, изредка повертывалась и она, сохраняя естественность поведения и досадуя.
Снег искрился, краски блистали под февральским солнцем, купола золотились, Монплезир светился кармином сквозь серебряный узор ветвей - красота была выдана по первой категории снабжения. Синие накатанные колеи вились по аллеям, и лыжники скользили по ним с протяжным шелестом.
Ларик бежал длинным легким шагом, правильно натертые мазью лыжи держали скольжение, ритм и свет вселяли радость. Смотреть на него было приятно - как на всякого, кто что-то делает хорошо. Валя не знала, что он так спортивен на лыжне.
Он и сам этого не знал еще месяц назад. Пока Звягин не приказал срочно устроиться в секцию - и овладеть в темпе! «Спортсменом можешь ты не быть, но пыль в глаза пустить обязан!»
Он знал повороты и спуски этих аллей наизусть, прокатывая маршрут в лютые морозы, подмечая, где можно лихо скатиться, где удобно тормознуть так, чтоб веер снега взвихрился из-под лыж.
Он скалил зубы - на нее не смотрел.
Трамплинчик на обочье крутой дорожки торчал небольшой, пара любителей из пацанов прыгали раз за разом, пролетая десяток метров над низким настом. Какое ни на есть - а зрелище, ловкость всегда привлекает, нет?
Володя уперся палками вверху разгона, толкнулся, пронесся согнувшись - и преодолел несколько метров воздушного пространства, отчетливо шлепнув лыжами по утрамбованному снегу, сбалансировав руками и неловко тормозя у кустов.
- Ларик, а ты? - подначили.
Ларик утвердился наверху, комично подрожал коленями, покатил все быстрей, кренясь вбок и оседая назад, неуклюже оторвался от обрубленной снежной кромки трамплина и, маша и повернувшись в косом падении боком, зацепился лыжей, кувыркнулся через спину, проехал на животе и встал на четвереньки, стряхивая снег с лица.
Зрители надрывались в восторге.
-
Трамплин кривой, - оправдался прыгун, выковыривая из ушей.
-
И снег скользкий, - сочувственно добавил Володя.
-
Лыжи тяжелые, - пояснили из толпы.
-
Ноги кривые, - поправил мальчишеский голос.
Валя хохотала от всего сердца, и были на сердце этом и злорадство («Так и надо»), и тонкий-тонкий наждачный осадок («Опозорился...»). Володя лихо повторил прыжок; девчонки зааплодировали.
- Утешительный заезд для неудачников! - шутовски завопил Ларик, карабкаясь наверх. Резко пихнувшись, сложился скобкой и со свистом полетел вниз: толчок! носки лыж подняты, корпус вперед! тянуть параллельно земле! - и почти без хлопка ровно коснулся поверхности далеко от снежного уступа. С хрустом раскидывая из-под ребер лыж радугу, развернулся и четкой елочкой побежал в гору.
- Ура!
«Клоун».
Обгоняя Валю сбоку лыжни, он кивнул с одобрением:
- А ты неплохо ходишь. - Слепил снежок, кинул в Нину и с ней рядом побежал по снежной целине, болтая.
В павильончике у шоссе взяли тепловатый кофе с холодноватыми пирожками. Стекла горели красным, морозец поострел, покалывал.
- Во сколько электричка?
Ларик поискал глазами на автомобильной стоянке, оттянул рукав над часами:
-
Извините, мне пора!
-
Ты куда-а? Бросаешь?
Он шутливо-виновато развел руками, взял лыжи - вышел. И пошел к «Жигулям»-пикап цвета коррида.
- Стрекозел! - с напускным негодованием кинул Володя. - Зальем горе. Официант - еще две морковки!
И воскресенье как-то сразу кончилось.
Уже в вагоне Нина спросила подчеркнуто незаинтересованно:
-
С кем это он отбыл? Личный шофер?
-
Какая-то знакомая, - уклончиво пожал плечами Володя.
-
Покупай машину, Нинка, был дан не без ехидства совет.
И это ехидство единственно утешило Валю в ее думах.
- Я подожду того, кто мне купит, - не замедлил пренебрежительный ответ.
Весь вечер несчастная жертва любовных интриг и армейской тактики решала и не могла решить задачу: коли Ларик упорно лезет ей на глаза - он делает все специально ради нее, или ему действительно нет до нее дела? А что с Ниной? А что за машина? Сумбур и неразбериха... независимость его и нравится, и задевает...
«Так что - я к нему неравнодушна? Он имеет для меня какое-то значение?» Открытие ее удивило, задело. Но не настолько задело, чтоб из самолюбия запретить себе думать о нем; думать было все-таки не больно, приятно... однако не без горечи.
Ах, и быть любимой девушке потребно, и любить потребно, а вот страдать не хочется, но на самом деле душа без страданий не может... В душе ее наметилось некое движение, и в конце движения того, в перспективе проекторного луча, Ларик летел над заснеженными кустами, прижав руки к бокам и вытянув лыжи, и хлопала дверца «Жигулей».
-
А если ты разбил несчастному аспиранту жизнь? - обвинила дочь.
-
Каждому свое, - зевнул Звягин. - Настоящего человека не собьешь с пути ничем. От чего можно отказаться - то не очень-то и нужно было.
-
А конкретней можешь?
-
Отцепись, чадо. У него все в порядке. Поженятся они, уймись!
-
А что сейчас, интересно, делает твой бестолковый Ларик? Ну и имечко все-таки!
-
Сейчас? Зубрит план похода с Валей в кино.
-
Ты им что, сценарий написал?
-
Шпаргалку.
36. Из всех искусств для нас важнейшим является кино.
Ларик действительно собирался в кино.
- Я почему-то решила, что ты хочешь мне позвонить, - без обиняков заявила Валя, позвонив на вахту общежития. Наскучив неопределенностью, она брала инициативу в свои руки.
Помолчав, он ответил с извинением в голосе:
-
Я действительно собирался.
-
Я так и думала. И что ж тебе помешало?
-
М-м... Работа допоздна... и телефон вечно занят.
-
...Ну, как живешь? - храня превосходство в интонациях, спросила она.
-
Да вот, в кино собираемся.
-
На что?
-
В Зимнем стадионе фестивальные идут, «Полет над гнездом кукушки».
Пауза. Он не приглашал. Она не напрашивалась.
-
А «Скромное обаяние буржуазии» ты уже видела?
-
Нет.
-
Я тоже. Если хочешь, можем в пятницу сходить.
-
Я не знаю, буду ли свободна.
-
Нет, если хочешь.
-
Ну хорошо, позвони мне завтра вечером...
Она получила приглашение - и интерес к нему сразу ослаб. Итак, она по-прежнему может делать с ним что хочет. Но почему это не радует? Его легко вернуть... или это ей только кажется? Достаточно сознания того, что - может вернуть? И все-таки ей хотелось, чтоб он пригласил ее в кино! Не пойти? Ну и что. Он все равно не позвонит... Наказать тем, что пообещает, но не придет? А если он не огорчится, а наоборот - больше не согласится? Нет: надо пойти и вызвать его на откровенный разговор.
А Ларик долго бродил по морозным черным улицам - охлаждал пыл. Она позвонила! И захотела пойти с ним в кино! И попросила позвонить ей! Успех! успех! повторял он себе.
И трезвый внутренний голос, копия звягинского, осаживал: спокойно! Без головокружения от успехов. Мелочь! Не размякать, не поддаваться чувствам. Помни, как бывало раньше. Один неверный шаг - и конец всему, она потеряет интерес навсегда. Только не дать ей убедиться, что он любит! Иначе - провал, хана.
- Ты играешь комедию, но смеяться должны не над тобой, - говорил Звягин. - Если ты не умеешь заставить женщину плакать - будешь плакать сам.
-
А если и так плачешь? - тихо спросил Ларик.
-
Мужчине нельзя запретить плакать, но можно запретить показывать это.
Никчемный сюрприз ожидал Валю у касс: рядом с Лариком торчал чертов Володя с девицей. Вот тебе и наедине!
Когда погас свет, Ларик вытащил кулек с карамельками и, прошептав: «Простите бескультурную серость», протянул ей, а потом и им.
Не получилось уединения: Ларик и Валя сидели словно каждый по отдельности. Она ждала, сделает ли он попытку коснуться ее руки: и близко ничего подобного. Он был всецело прямо-таки увлечен фильмом: отпустил шепотом пару замечаний - не для нее, для всех, смеялся на смешных местах... А фильмец был, в общем, зануден, с ненужными неясными повторами, без действия, а так... непонятно что. И с чего это Лариончик стал такой вумный?.. И уж лучше бы он проявил навязчивость, откуда в нас столько английской благопристойности?
- Все это - вырождение, - авторитетно заметил он при выходе. - Вторичные идеи.
Володя с Галей мигом потерялись в толпе. Ага: все-таки решил остаться с ней вдвоем, подумала она снисходительно и с удовлетворением.
-
Есть хочется - ужасно, - признался Ларик. - Поздно, перекусить уже негде. Можно было бы погулять, но мороз ужасный, правда?
-
Да так... бывало и холоднее.
-
На верхотуре смену отпахать рожа деревенеет. Всe старые строители радикулитчики: разогреешься за работой а ветерок поясницу прохватит, и привет. Японцы, те шерстяные пояса под одеждой носят. И как строят!
То есть: намерзся за день, прогулка не улыбается.
- Зачем же ты выбрал эту профессию? - (Сам захотел, так чего расхныкался?)
- А - интересно. И - со смыслом. Это тебе не конвейер, не штаны в конторе просиживать. Крыша над головой каждому нужна. Но как подумаешь в мороз о горячем борще - аж слюнки капают.
А ведь голоден бедный мальчик, живет один, ест по столовкам, никто не позаботится...
-
Поехали - накормлю, - неожиданно велела она. - Борща нет, но если фасолевый суп тебя устроит...
-
Поздно уже...
Они прошли мимо «Маяковской», как бы не видя ее, дальше к «Площади Восстания»; время для принятия решения выигрывалось.
-
В двенадцать уйдешь, успеешь на метро к себе. Еще не ночь.
Ларик вздохнул:
-
Доброта тебя погубит.
Грамотный комплимент: шутливый, с тончайшим оттенком осуждения - поскольку отнюдь не часто была она добра к нему, признающий ее доброту в данном случае, выражающий благодарность - и сомнение.
-
И чеснок есть? - предвкушающе сдался он.
-
И лук тоже.
За Лиговкой у вокзала переминалась коротенькая очередь на стоянке: такси подъезжали.
- Сэкономим время? На тачке до подъезда. Бедная студентка не против?
В тепле и уюте машины, на мягком сиденье подлокотник не разделял их, как было в кино, касались друг друга краем одежды, на поворотах качало вбок, сдвигало плечами.
Ларик чувствовал: сейчас не выдержит, обнимет ее, прижмется лицом к холодной, гладкой, пахнущей морозом и духами щеке, зароется носом в родные волосы - и все будет кончено, кончено, кончено! Напрягся, вдохнул, сосчитал в уме до десяти. «Надо срочно говорить, говорить что угодно, когда говоришь - легче...»
Валя дремотно смежила ресницы. Ждала.
- На заочном можно сдать два курса за год, - услышал Ларик свой спертый голос. - Но стать настоящим специалистом заочно - это вряд ли. Архитектура требует человека целиком.
«Что за фальшь я несу?! - ужаснулся он. - Она же все понимает, чувствует, разгадает мою игру - и я ляпнул, кроме презрения мне ничего не достанется...»
Но у нее слова его вызывали мысли иные. И первая: еще один самолюбивый эгоист. Вторая: а кто ж за него позаботится о нем, на кого, кроме себя, он может рассчитывать. Третья: неужели он совсем не думает обо мне... сейчас вечер, мы вдвоем, едем ко мне... Четвертая: а все-таки он серьезный человек.
-
А что ты хотел бы построить? - заинтересованно-деловитый тон без грусти.
-
Нужен проект дома с крытым двором и собственным микроклиматом, а на кровли и перекрытия - солнечные батареи, - сказал Ларик. - Клад для Средней Азии, этой идеи я пока нигде не встретил.
Подъехали к дому.
-
Всего доброго, - сказал Ларик, стоя у открытой дверцы. - Спасибо за вечер.
-
Не поняла, - она подняла брови. - Ты что?
-
Извини, - вздохнул он. - Уже поздно. И общагу закроют.
-
Ты хотел есть, - пожала плечиками.
-
Да не настолько сильно. - Улыбнулся и вежливо пожал пальцы в мохнатой варежке. - Спокойной ночи. - И сел в машину. Угревшись на сиденье, расслабился и отплыл в грезы: она была здесь, с ним, в его объятиях, любила его, и он был счастлив.
А Валя открыла холодильник, убедилась, что суп, разумеется, был доеден за обедом, что с того, еды масса, можно было пожарить яичницу с колбасой... Из принципа раскрыла учебник; наука не лезла в голову.
37. Если к вам пришли гости - радуйтесь, что не госбезопасность.