157676 (767433), страница 2
Текст из файла (страница 2)
«…Хотя неписаный естественный закон легко доступен пониманию тех, кто беспрестанно пользуется своим естественным разумом, и потому этот закон не допускает никакого оправдания для его нарушителей, однако так как имеется очень мало людей или, может быть, даже нет никого, кто в некоторых случаях не был бы ослеплен себялюбием или другой страстью, то естественный закон стал теперь самым темным из всех законов и потому больше всего нуждается в способных толкователях» (II, 213 – 214).
Как бы то ни было, руководствуясь своим разумом, человек может вывести естественные законы, из которых два являются основными. Первый гласит:
«Всякий человек должен добиваться мира, если у него есть надежда достигнуть его; если же он не может его достигнуть, то он может использовать любые средства, дающие преимущества на войне» (II, 99).
Из этого следует, во-первых, что следует искать мира и стремиться к нему; во-вторых – право защищать себя любыми (всеми возможными) средствами.
Второй закон, вытекающий из самой природы разума, формулируется следующим образом:
«В случае согласия на то других человек должен согласиться отказаться от права на все вещи в той мере, в какой это необходимо в интересах мира и самозащиты, и довольствоваться такой степенью свободы по отношению к другим людям, которую он допустил бы у других людей по отношению к себе» (II, 99).
Иными словами, здесь на основании теорий естественного права и общественного договора формулируется т.н. «золотое правило» морали, причем, учитывая негативную формулировку свободы [7], данное правило должно также приобрести негативную форму: quod tibi fieri non vis, alteri ne faceris, т.е. «не делай другому того, чего себе не желаешь» [8].
Далее Гоббс формулирует еще семнадцать законов естественного права (законы справедливости, благодарности, взаимной уступчивости, беспристрастности и т.д.), указывая, что к ним могли быть добавлены еще иные, направленные против всяких стремлений, ведущих «к гибели отдельных людей» (II, 121), однако считает такую подробность излишней, поскольку эти законы носят либо излишне ситуативный характер, либо самоочевидны для всякого.
Важным является уточнение Гоббса, касающееся силы естественных законов – они «обязывают желать их осуществления, но они не всегда обязывают… к проведению их в жизнь. Ибо тот, кто был бы скромен и мягок и выполнял бы все свои обещания в такое время и в таком месте, когда и где никто другой этого не делает, лишь отдал бы себя на разграбление другим и уготовил бы себе первую гибель, что идет вразрез с основами всех естественных законов, требующих сохранения жизни» (II, 122). Иными словами, в естественном состоянии основное положение естественного права – свобода делать все для сохранения своей собственной жизни – препятствует соблюдению иных естественных законов, «обязывающих совесть» (II, 122), но остающихся неэффективными без надежной гарантии их соблюдения [9]. Тем самым в большинстве случаев в естественном состоянии большинство естественных законов обречены оставаться бездействующими, поскольку их применение оказывается приостановленным в силу второй части первого естественного закона, дающего право «использовать любые средства, дающие преимущества на войне» (II, 99).
4. Левиафан. Итак, естественные законы сами по себе бессильны перед действием страстей, поскольку люди «от природы любят свободу и господство над другими» (II, 129). Для защиты «от вторжения чужеземцев и от несправедливостей, причиняемых друг другу» возможен только один путь, а именно сосредоточение «всей власти и силы в одном человеке или в собрании людей, которое большинством голосов могло бы свести все воли граждан в единую волю» (II, 132). Для установления общей власти необходимо, «чтобы каждый человек считал себя доверителем в отношении всего, что носитель общего лица будет делать сам или заставит делать других в целях сохранения общего мира и безопасности, и признал себя ответственным за это; чтобы каждый подчинил свою волю и суждение воле и суждению носителя общего лица. Это больше, чем согласие или единодушие. Это реальное единство, воплощенное в одном лице посредством соглашения [выд. нами – А.Т.]» (II, 132 – 133):
«Таково рождение того великого Левиафана или, вернее (выражаясь более почтительно), того смертного Бога, которому мы под владычеством бессмертного Бога обязаны своим миром и своей защитой. Ибо благодаря полномочиям, отданным ему каждым отдельным человеком в государстве, указанный человек или собрание лиц пользуется такой огромной сосредоточенной в нем силой и властью, что внушаемый этой силой и властью страх делает этого человека или это собрание лиц способными направлять волю всех людей к внутреннему миру и к взаимной помощи против внешних врагов» (II, 133).
Самый стиль Гоббса, говорящего о возникновении государства, решительно меняется, обретая вместо обычной логической чеканности патетические краски и усваивая библейский стиль шести дней творения – с показательным риторическим повторением:
Суверен «пользуется сосредоточенной в нем силой и властью, что внушаемый этой силой и властью страх делает… способным направлять волю всех людей…».
«Сила и власть» Левиафана, возникающего из состояния естественной вражды (первоначального хаоса), есть единственное, что способно упорядочить человеческий мир – то, что утвердившись, несет мир и покой – «субботний отдых», даруемый здесь как награда за повиновение, как готовность пожертвовать свободой, в естественном состоянии являющейся единственно свободой страстей. И как война рождается из свободы, так мир порождается страхом, непременным спутником «силы и власти», страх единственный способен породить сотрудничество, единственный может обеспечить осуществление естественных законов «взаимной уступчивости» и «легкого прощения обид» (II, 117).
Но Левиафан есть только смертный Бог и «хотя верховная власть, согласно положению ее учредителей, должна быть бессмертной, однако по своей природе она не только подвержена насильственной смерти в результате внешней войны, но в силу невежества людей и их страстей она носит в себе с момента своего учреждения семена естественной смерти или семена распада от внутренних распрей» (II, 172).
Уподобление Левиафана естественному организму имеет свои границы – и границы эти явственнее всего в состоянии кризиса и распада государства. В «естественном теле» все члены находятся «во взаимной зависимости» (II, 443). Так же верно и то, что в государстве все члены «взаимно связаны между собой, но зависят они только от суверена, который является душой государства. И стоит только этой душе исчезнуть, как государство так распадается в огне гражданской войны, что прекращается всякая взаимная связь между людьми в силу отсутствия общей зависимости от известного суверена, точно так же как члены естественного тела распадаются в земле вследствие отсутствия связывающей их души» (II, 443).
5. Суверен. Единственной скрепой государства является верховная власть – суверен, который есть «носитель лица» (в смысле латинского термина persona) государства, лицо, «ответственным за действия которого сделало себя путем взаимного договора между собой огромное множество людей, с тем чтобы это лицо могло использовать силу и средства всех их так, как сочтет необходимым для их мира и защиты» (II, 133).
Соответственно, права суверена и есть права государства – он единственный, кто может называться народом, тогда как то, к чему обычно применяется данный термин, есть собственно «масса – простое собрание индивидов (или, в государственном состоянии – граждан), которые от своей многочисленности не способны приобрести больше прав, чем каждый из них обладает по отдельности (I, 333 – 334).
Не суть важно, кто именно является сувереном – им может быть либо отдельное лицо, либо собрание. В первом случае государственное правление получит форму монархии, во втором – аристократии или демократии, в зависимости от того, будут ли участниками собрания-суверена только некоторые граждане или же каждый гражданин будет иметь право участвовать в собрании.
В «Левиафане» Гоббс фактически уклоняется от обсуждения вопроса о преимуществах той или иной из форм правления, поскольку существенным для него является отстаиваемый тезис о неограниченности власти суверена, тогда как конкретная форма, какую обретет суверен, зависит от частных обстоятельств и никоим образом не влияет на общее учение о государстве. В «Гражданине», написанном на девять лет ранее, Гоббс, однако, довольно подробно останавливается на этом вопросе, отдавая все преимущества монархии (впрочем, подобный вывод без столь подробной аргументации есть и в «Левиафане» – II, 145 – 151). В первую очередь Гоббс отказывается от традиционного со времен Аристотеля выделения наряду с тремя названными («истин-ными») формами правления еще трех – «порочных» или «испорченных» – анархии, олигархии и тирании, поскольку, на взгляд Гоббса, между первыми и вторыми тремя разница состоит исключительно в чувствах людей, о них говорящих (I, 350; II, 522).
Очевидным преимуществом монархии Гоббс считает то обстоятельство, что здесь власть сосредоточена в одном лице, способном быстро и эффективно, не будучи стеснен ни процедурой, ни возможностью – как для народного собрания или аристократического совета – сойтись в одном месте:
«Очевиднейшим признаком, что самая абсолютная монархия есть наилучшая из всех государственных форм, является то, что не только цари, но и государства, управляемые народом или оптиматами, всю власть во время войны передают только одному человеку…» (I, 384).
Из этого следует, что монархия есть наилучшая форма государства в военном отношении, «а чем иным являются многочисленные государства, как не военными лагерями, укрепленными и вооруженными друг против друга» (I, 384). Монархия, тем самым, обладает по меньшей мере одним существенным преимуществом, тогда как недостатки, ей свойственные, в равной или даже в большей степени присущи и двум остальным формам правления.
Демократия же обладает, среди прочих, и теми недостатками, что в ней как правило, у власти стоят не наиболее достойные, а наиболее красноречивые люди или же те, кто потакает страстям простого народа. Более того, поскольку и сами страсти изменчивы, да и состав народного собрания может быстро меняться, так как не все, пришедшие на одно собрание, придут и на следующее, то возникает надежда, сговариваясь и убеждая своих единомышленников в как можно большем числе прийти на следующее собрание в том случае, когда уже состоявшееся приняло решение, им нежелательное, и тем самым отменить ранее принятый закон и принять новый. Тем самым, в демократическом государстве «законы… носятся туда и сюда, как на волнах» (I, 382). Такой характер правления побуждает составлять партии, «а партии приводят к мятежу и гражданской войне» (I, 381). Кроме того, в наиболее важных случаях – при обсуждении дел войны и мира, при заключении международных соглашений, т.е. при всех тех действиях, которые более всего нуждаются в тайне – демократия действует публично и такого рода решения «становятся известны врагам еще раньше, чем они могут быть приведены в исполнение, и враги не хуже самого принимающего решение народа знают, что он может, чего не может, чего хочет, а чего не хочет» (I, 382 – 383).
Что же касается аристократии, то «характер ее правления намного ближе к монархическому, чем к демократическому» (I, 384 – 385) и, следуя логике предшествующего изложения, данная форма правления должна быть оценена как средняя по своей предпочтительности.
Однако, недостатки демократического правления не носят абсолютного характера и в некоторых случаях эта форма правления может быть сочтена столь же предпочтительной, как и монархия:
Это возможно в том случае, «если бы в демократическом государстве народ пожелал бы доверить обсуждение вопросов войны и мира и создание законов только одному человеку или очень немногим, довольствуясь лишь правом назначения магистратов и других должностных лиц, то есть властью без ее исполнения» (I, 383).
В последнем случае, т.е. фактически при представительной форме правления, «придется признать, что демократия и монархия ничем не отличаются друг от друга» (I, 383).
6. Права суверена. Оговорив те формы, которые может принимать суверен, Гоббс приступает к анализу прав суверенной власти, причем здесь использует уже исключительно формально-юридические процедуры. Иными словами, с момента основания государства право, ранее бывшее только голосом разума, теперь становится силой, пронизывающей самое существо «смертного Бога». Основные права, перечисляемые Гоббсом, суть следующие:
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
