79432 (763596), страница 5

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 5)

Очерки о трудовых достижениях города и области соседствуют здесь с материалами о семейных конфликтах, новости культурной жизни Иркутска - с памятными датами всемирной литературы. Грубость, хамство, ханжество, жестокость в быту бичуется так же страстно, как и разгильдяйство, очковтирательство, бесхозяйственность на производстве.

Обо всем этом пишет и Вампилов. Его герои - люди самых разнообразных профессий: строители и лесорубы, проводники вагонов дальнего следования и медсестры, бригадмильцы и кладовщики, честные граждане и жулики, но это всегда - люди повседневности, люди буднего дня, выхваченные из толпы.

В публицистике автор избегает детективно-крутых виражей, экстраординарных событий и выдающихся личностей. Он более склонен к рассказу о каждодневной работе, чем о прорывах и рекордах, более тяготеет к изображению самого человека, его внутреннего мира, чем его героических поступков.

В самом первом своем очерке, написанном но заданию редакции ("Мечта в пути"), в котором следовало рассказать о молодом дружиннике, остановившем хулигана, Вампилов словно бы так удивился расхождению между своим представлением о том, каким должен быть герой ("в наружности этого человека я предполагал найти что-нибудь от суровых героев Джека Лондона или глубокомысленного Шерлока Холмса"), и его реальным материальным воплощением ("а мне протянул руку юноша среднего роста, простой, обыкновенный, с бесхитростной улыбкой"), что, кажется, раз и навсегда отказался от живописания внешней эффектности и необычности своих персонажей.

Однако журналист пишет не о каждом, а о лучшем человеке (иногда, правда, и о худшем тоже), что же делать?

Вампилов-очеркист избрал ту простую, доверительную дружескую интонацию, которая позволила бы ему не краснеть при столкновении на жизненных дорогах с героем своего очерка. Никому из них - будь то дружинник Володя, пасечник Саша, милые проводницы поезда дальнего следования, маленькая, веселая штукатурщица Танька, мотористы, шоферы, сплавщики - не было бы неловко повстречать его вновь. Написанное о них было так же просто, бесхитростно и приветливо, каковой была их собственная работа - несложная, неглавная, но простая и необходимая, а образ жизни и душевный уклад были переданы с симпатией, доброжелательностью и абсолютным пониманием.

Вампилова-фельетониста привлекают события, мимо которых другой журналист, возможно, прошел бы: не выехавший на вызов фельдшер, пьяница, опустивший на жену тяжелые кулаки, излишне раздражительный и амбициозный капитан ГАИ, рыночный жулик, нечистый на руку кладовщик...

Едкий сарказм, умение безошибочно определить больное место, так сказать, драматический пуант ситуации, разглядеть не только прямых виновников событий, но и питающую их нравственную подоплеку - те черты, которые успешно послужат Вампилову впоследствии в драматургии, прекрасно срабатывают и здесь.

Фельетонист выволакивает на свет божий не только мужа-пьяницу и буяна, но и излишне скромное в этой ситуации поселковое начальство, не только сына-дебошира, но и "идеолога" его "подвигов" - мамашеньку-скандалистку, местную Кабаниху.

В русской литературе вообще нечасто встретишь фельетон, в котором впрямую и всерьез разбирались бы взаимоотношения свекрови с невесткой ("Зиминский анекдот"), хотя пьеса на эту тему есть - "Гроза", и она весьма трагична. Но в публицистике, ввиду щепетильности и анекдотичности предмета, к нему относятся осторожно. Нужно иметь особое мужество и такт, чтобы разбираться в семейной и нравственно-безобразной истории.

Вампилов проявляет здесь мудрость старейшины клана и зоркость комедиографа. Сценография фельетона выразительна: "Внезапно нагрянула жена. А с ней младенец сын и теща Мария Филимоновна. И они остановились в дверях. Муж Коля сидел за столом. А на столе были консервы, виноград и водка. А у окна стояла девица Маша. Коля смутился. От неожиданности. А Маша - ничего". Социальные типы четко определены: "Жениться ему было не впервой". "К тому же он пил и от водки не делался лучше". Пафос целенаправлен: "Феодосию Бойко знать необходимо. Для того, чтобы никогда с ней не встречаться. Черное сутяжничество, хамство, стяжательство слились в ее характере, как сливаются воедино трубы канализационной системы. Оскорбить сына, отматерить ребенка, оболгать прохожего - все может эта гражданка. Прибавьте сюда еще скупость, ворожбу, "врачевание" недугов и представьте эту женщину в роли свекрови". Нравственная позиция автора однозначна: "Остановить надо хама. Займитесь этим, товарищи зиминцы".

Главный объект вампиловских фельетонов - это хам и хамство во всех его разнообразных обличьях. В борьбе с ними голос писателя неумолимо требователен и настойчив:

"Пятьдесят лет назад на углу Арсенальской и Пестеревской был околоточный причал.

- Извозчик! Где стоишь, скотина!..

И никто этому не удивлялся, потому что это было принято по лошадиной тогдашней этике. Похожие разговорчики на углу Дзержинской и Урицкого немыслимы. И если сегодня в человеческих отношениях нет-нет да и проскользнет нечто лошадиное, то завтра, товарищ Богачук, вы ничего подобного не увидите, не услышите и, может быть, не сделаете сами... Завтра вы, вежливый и доброжелательный, остановите машину и скажете бодро и приветливо:

- Добрый день! Покажите, будьте любезны, ваше удостоверение.

И извинитесь за беспокойство.

И пожелаете счастливого пути.

И улыбнетесь.

И откозыряете.

И начальство потребует (это вам, Богачук, на всякий случай, для справки)" ("Лошадь в гараже").

"Есть уличные, трамвайные, должностные, высоко- и низкооплачиваемые хамы. Есть, а надо, чтобы их не было. Значит, относиться к ним следует со вниманием. Надо так, чтобы безнаказанно им не сходило с рук ни одно оскорбление, ни один окрик, ни одна брошенная телефонная трубка. Надо так, чтобы ими занимались коллектив, трамвай, улица. Надо их воспитывать, показывать, судить. Делать это необходимо каждый час. А если махнуть на них рукой, они зайдут далеко, и потом уже никто и никогда не убедит их в том, что они виноваты" ("Кое-что для известности").

Иногда голос писателя поднимается до открытого пафоса. "Бойтесь хамства! Хамы не перевелись. Хамы притаились. Они поняли, как опасно хамить в обществе, и расползлись по собачьим своим конурам. Они стали застенчивыми производственниками. Простыми скромными тружениками.

И остались хамами. Оглядевшись по сторонам - нет ли свидетелей, они наговорят вам мерзостей, забрызгают своей ядовитой слюной. Закрывшись на ключ, они изобьют детей, жену, оскорбят собственную мать. Выявляйте хамов, тащите их на свет божий, не спускайте с них строгих ваших глаз. Судите хамов! Не спускайте им ни одного мата, ни одного разбитого стекла" ("Зиминский анекдот").

Но, конечно, основная тема очерков Вампилова - это люди сибирских строек.

В решении этой темы журналистике Вампилова свойственно два рода особенностей: те, которые отличают его от коллег-сибиряков, и те, которые отличают его от общесоюзной, "европейской" литературной традиции.

Вместе с Вампиловым о людях сибирских строек пишут В. Распутин, В. Шугаев, Ю. Скоп - такие же начинающие иркутские литераторы, как и он. Нередко Вампилов с В. Шугаевым и Ю. Скопом ездят по заданиям редакции вместе и пишут фактически об одном и том же (позднее они издадут вместе коллективные сборники публицистики о людях сибирских строек: "Принцы уходят из сказок" и "Ветер странствий").

На таком тесном проблемном пятачке особенно в юности, в начале творческого пути еще трудно разминуться, и все-таки некоторые специфически-индивидуальные вампиловские черты ощутимы и здесь: выбор ситуации и характер изображения человека у Вампилова свой.

Никто из пишущих о Сибири не обходится без изображения героических будней первопроходцев, изображает их и Вампилов.

У его молодых коллег живописание повседневного трудного героического быта выдает почитателей Джека Лондона. Редко кто обходится без того, чтобы герою не пришлось нырять в ледяную воду, привязывая трос, погибнуть под рухнувшим деревом, под гусеницами бульдозера, обморозиться, голодать, поднимать на собеседника красные от недосыпания глаза, принести в бытовку в откинутом капюшоне плаща целый ушат воды, скопившейся за сутки мотания по трассе... - тяжелые героические будни, в которых нет места трусам, а сами герои несут в себе оттенок жертвенности.

Изображение героических будней присутствует и у Вампилова, но у него это не героика поступка, а героика нравственного самостояния личности, о которой он пишет, избегая восторженных интонаций. Рассказывая о самом начале одной из строек, он упоминает, конечно, что бригада строителей пришла сюда с тремя топорами, одной пилой и палатки ставили прямо на снегу, но гораздо больший интерес для него представляет не это, а то, как приехала к мужу Павлу Ступаку его жена Аня:

"Сначала муж, брагадир-плотник Павел Ступак, в письмах наказывал жене жить в Братске, ждать, когда построят жилой поселок. Но Аня собралась в дорогу, Аня уже все обдумала. Соседи засуетились. Им захотелось с первого этажа на второй, с третьего этажа - пониже. Аня просто-напросто сдала ключ и ордер в ЖКО и улетела в Нижнеилимск. Там в аэропорту дезертиры из Невона объявили ее сумасшедшей. Она приехала февральским вечером. Бригадир рубил дрова у палатки. Он удивился и открыл перед женой двери палатки, где жили пятнадцать солдат" ("Колумбы пришли по снегу").

Вампилова занимает не принятие героического решения, а повседневность, этот героизм окружающая.

Редко кто из пишущих о стройках обходится без презрительного упоминания о слабаках, дезертирах, летунах. Однако Вампилов видит в этом не только самоочевидное свидетельство человеческой слабости своих героев, но и свидетельство скверной организации производства, отсутствие внимания к человеку и заботы о нем. Он уже догадывается, что "иногда подвиг одного - преступление другого" (М. Жванецкий).

Одно дело, когда охота к перемене мест продиктована желанием "заботиться о себе, окружать себя вниманием, удобствами" ("Конец романа"), - здесь Вампилов беспощаден. Другое дело, когда тяготы быта порождены не объективными условиями, а бесхозяйственностью: "Что это? Мутный поток дезертирства? Кто эти люди? Хлюпики? Неженки? Маменькины сынки? Терпение, читатель, терпение... Люди сердятся за то, что вовремя не получают зарплату, за то, что в магазине нет товаров первой необходимости, что в Лесогорске нет яслей, детского сада, бани, за то, что в общежитиях пустуют красные уголки, не бывает газет, радио, а из настольных игр - одни карты" ("На пути к чунскому сокровищу").

Не жалует Вампилов и другую дежурную тему сибирской публицистики - трогательную неприспособленность романтических юнцов, умилению которыми отдал дань даже В. Распутин ("Я забыл спросить у Лешки"). Такой романтик у Вампилова скорее неумеха, чем поэт: "парень он, может, хороший, но здесь этого маловато... "

Однако расхождения с внутрисибирской журналистикой носят частный характер, более значительны расхождения с общей тенденцией публицистики тех лет.

Сибирь и покорение Сибири стали магистральными линиями литературы. Сейчас даже неловко перечислять имена авторов, отправлявших своих героев на сибирские стройки в поисках настоящей жизни. Стоит открыть подшивку "Юности", и мы увидим, что им окажется буквально каждый второй. Для городской молодежи европейской части страны Сибирь стала обетованным краем духовности, романтики, местом великих свершений, кузницей характеров, панацеей от любовных травм, служебных и семейных неурядиц, творческих бед.

Все эти темы мы встречаем и у Вампилова. Однако сейчас отчетливо видно, что то, о чем он писал, существенным образом отличалось от стереотипа. Вампилов сам родом из тех мест, куда литература отправляла своего героя на испытание.

Его очерки посвящены лесорубам, плотникам, бульдозеристам, экскаваторщикам, первопроходцам и покорителям тайги - словом, всем тем, о ком преимущественно пишут в то время. В обстоятельствах этих очерков присутствует вся полагающаяся ситуации героическая атрибутика: сибирский мороз, наледь на стенках палатки, где спят не раздеваясь, в бушлатах (в бушлатах, а не в телогрейках или ватниках!), гитара в задубевших мужских руках. Но человек предстает перед нами иным.

Герой Вампилова романтической сущностью своих поступков не озабочен, о переломном, "знаковом" характере своего поведения не подозревает, рефлектировать, преодолевать себя, менять в себе что-то не собирается.

На героев и ситуации, господствовавшие тогда в литературе, Вампилов смотрит по-иному, глазами человека, выросшего именно здесь, в Сибири. Для писателя, родившегося в Кутулике, "райцентре с головы до ног", этот край лишен экзотики, а его восприятие - романтической экзальтации. Усть-Илим, чуть позже ставший одним из песенных символов большой стройки, - для него всего лишь место конкретной служебной командировки. Его герой - ровесник каждого приезжего, ему понятно все, что манит искателей подвигов, но вместе с тем он не такой - его родина здесь:

"Хорошо родиться где-нибудь в Мелитополе, в безмятежном южном городе, провести детство в яблонях и полусне, коллекционировать марки, презирать девчонок, учиться играть на кларнете, стать пловцом-разрядником. Хорошо быть смешным и легкомысленным, провалиться на экзаменах, побродить по другим городам, поссориться с приятелями, влюбиться, помрачнеть, задуматься, послать все к черту и вдруг уехать в Сибирь, на стройку. Хорошо ехать в Сибирь бывшим футболистом, ценителем сухих вин, остряком, сердцеедом. Угадать в темную глухариную тайгу, в суровые морозы, к суровому бригадиру, выстоять, перековаться и зажить по-новому. Не жизнь, а роман!

Совсем другое дело, если ты родился в Сибири, вырос в Сибири, работаешь в Сибири. Да все это в одном и том же районе. И только, когда тебе пошел третий десяток, ты переехал в другое место. Это совсем другое дело" ("Белые города").

Вампилов был романтиком не менее любого приезжего, но его романтизм не географического, а социально-исторического толка: "Их детство осталось на дне моря... Над островом сомкнулись зеленые волны Братского моря... Пацаны стали сбегать с уроков, угоняли лодки, бродили по свежим путям, вдыхали запах шпал - излюбленный запах бродяг и неудачников. Дорога еще строилась, а уже замышлялись побеги и путешествия" ("Белые города").

Детство, оставшееся на дне моря, - это завязь, центральный мотив "Прощания с Матерой". Радость обретения будущего Вампилов схватывает в непосредственной и еще, наверное, не до конца осознанной близости с трагедией утраты корней. Для его героев - молодых ребят предместья - предчувствие новой жизни: разлив моря, запах нагретых солнцем теплых шпал - сильнее ощущения потери прошлого, разрыва с почвой, того, что для стариков и старух Матеры станет равнозначным гибели. Самой возможности этого поворота литература в те годы еще не предполагала, но у Вампилова "в свернутом виде", в зачатке он уже присутствует.

Прозе семидесятых годов было свойственно крайнее разведение городских и деревенских начал. Если герой оказывался в процессе перехода из одного жизненного статуса в другой (как, например, герой Шукшина), то этот процесс протекал у него остро драматически и внутренне конфликтно.

Герой Вампилова - человек того самого райцентра, поселка городского типа, который "от деревни отстал, а к городу не пристал" - человек предместья. Ему внятен и "город без окраин" (это - название одного из очерков), и село, и стройка, которая это село сметет. Герой Вампилова - человек предместья - входит в городское бытие легко и свободно, сохраняя всю полноту жизненных ощущений; ни ломать свой внутренний мир, ни чувствовать себя противопоставленным городу ему не приходится.

Характеристики

Список файлов статьи