72530 (763420), страница 26

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 26)

.штами очки и т. д. «Жизнь слишком коротка, чтобы надевать мрачное». Устраняя из жизни все, что напо­минает о серьезном, в особенности о смерти — самой (апретной теме нашего времени, мода отметает по­следние следы зажатого в кулак дисциплинарного ми­ра и становится забавной во всех своих выражениях. Шик, желание выделиться отходят на задний план, поэтому одежда из магазинов готового платья замени­ла одежду от кутюрье, следуя живой динамике моды. На смену хорошему вкусу, высокому стилю приходит веселый стиль: эпоха юмора сменила эпоху эстетики.

Несомненно, начиная с двадцатых годов мода не переставала «раскрепощать» внешность женщины, со­здавая «юный» стиль, устраняя пышность в одежде, изобретая экстравагантные или смешные (к примеру, у Э. Скиапарелли) формы. Тем не менее в основном до шестидесятых годов женская мода подчинялась прави­лам изысканной эстетики, где ценились сдержанность и элегантность, заимствованные у мужской моды, су­ществовавшей с времен Брюмеля. Этот мир остается позади как в отношении дам, так и в отношении муж­чин: возникла культура фантазии; юмор стал одной из категорий, влияющих на манеру одеваться. Шик уже не состоит в том, чтобы следовать последнему крику моды. Он заключается в умении мгновенно создать впечатление, вне зависимости от стереотипов, в свое­образии look,¹ его необычности и оригинальности для модников и незаметности, relax² для людей непритяза­тельных. Все больше оригинальности влюбленных в себя людей — для одних, все больше непринужден­ного и раскованного единообразия — для большинст­ва, — так выглядит общество нарциссов, которое во­площает тенденцию к разнообразию в мире моды, к

¹ Внешний вид — англ.

² Непринужденность — англ.

221

к

ликвидации ее критериев и императивов, к мирно му сосуществованию стилей. Покончено с громкими скандалами, с обвинениями в нарушении правил эле­гантности; нужно лишь оставаться самим собой, даже без претензий на шик, но с чувством юмора. Можно позволить себе все, все носить, всему радоваться. При­шло время «второй стадии»; в своем развитии мода превращается в «искусство для искусства», она утра­чивает как элемент соблазна, так и элемент вызова.

Несколько лет назад возникла мода «ретро», кото­рой свойственны свои особенности. В пятидесятых, шестидесятых годах, когда было принято носить плис­сированные юбки независимо от возраста, мода «рет­ро» не следовала никаким строгим или ранее неиз­вестным правилам, лишь тонко намекая на прошлое и возрождая давно забытые элементы, сочетая их более или менее свободно. В этом смысле мода «ретро» при­способлена к персонализированному обществу, жаж­дущему освободиться от всяких ограничений и рас­считывающему на либеральность вкусов. Как ни па­радоксально, но именно благодаря этому мнимому культу прошлого мода «ретро», как оказалось, все больше соответствует современности. «Ретро» высту­пает как «антимода» или «антимир»: она означает ко­нец не всякой моды, а ее юмористической или паро­дийной фазы, подобно тому как антиискусство лишь воспроизводило и расширяло художественную сферу, привнося в нее элемент юмора. Отныне судьба анти­систем состоит в том, чтобы возникать под знаком юмора. «Ретро» не имеет никакого содержания, ни­чего не значит, изощряется в некой легкой пародии, чтобы объяснять и выпячивать архаичные элементы моды. Не вызывая ностальгии, не пародируя прежнюю моду, это карикатурное воспоминание о прошлом но­сит скорее метасистемный характер: «ретро» демонст­рирует систему моды и подчеркивает саму моду в ее

222

повторении и имитации на новом уровне. В данном i лучае, как и в других, последним этапом развития символического является его самовоспроизведение i о гласно правилу, что всякое повторение имеет юмо­ристическую окраску, поскольку превращается в ре-(ультате зеркального эффекта в насмешку над собой. 11овый парадокс обществ, основанных на новаторстве, ыключается в том, что, преодолев определенный порог, системы развиваются таким образом, что воз­вращаются в свое первоначальное состояние. Если мо­дернизм был основан на приключениях и исследо­ваниях, то постмодернизм зиждется на возвращении прежних ценностей, изображении самого себя; он ста­новится забавным в социальных теориях, содержит элементы самолюбования в системах «пси». Поспеш­ное движение вперед подменяется вторичным откры­тием основ, внутренним развитием.

«Нет ничего более модного, чем делать вид, что не интересуешься модой. Таким образом, можно надеть на себя трико танцовщика или китель в стиле Мао с пресыщенным видом той, которая навсегда отказалась от всяких ухищрений, объявленных пошлыми, чтобы защитить ультраклассическое удобство рабочей одеж­ды. А вид человека незначительного, в боксерских тру­сах или в платье сестры милосердия, удачно дополнен­ном какими-нибудь аксессуарами, будет как нельзя более соответствовать требованиям моды». После по­явления джинсов наблюдается дальнейшая тяга к одежде типа рабочей, типа военного обмундирования или спортивной формы. Спецовка, пара из грубой ткани, блуза художника, парка, флотский дождевик, крестьянская юбка: фривольный стиль ассоциируется с серьезной и деловой личностью, мода подражает ми­ру профессионалов, становясь приверженной явно па­родийному стилю. Имитируя утилитарную одежду, мода маскирует свои устои, торжественность «хоро-

223

iiifii

шего тона» исчезает, формы утрачивают то, что можп< i было бы принять за манерность и вычурность; мода и ее окружение перестают противостоять друг другу н соответствии с повсеместной тенденцией к отриц.1 нию противоречий. Сегодня модной является небреж ность, раскованность; новое должно выглядеть пони шенным, а нарочитое — спонтанным. Самая утончен ная мода подражает и пародирует естественносп. наряду с либерализацией постмодернистских институ тов и нравов. Поскольку мода утрачивает свой харак тер изысканности, ее стиль становится забавным, опи раясь на лишенный внутреннего содержания нейтра лизованный плагиат.

Предметом пародии становится не только труд, природа или сама мода; в настоящее время в процесс юморизации вовлечены все культуры. Так, появилась мода носить косички наподобие африканских: едв<1 попав в разряд модного, то, что было ритуальным и традиционным, утрачивает свой серьезный характер и граничит с маскарадом. Таково новое лицо этноцида вместо уничтожения экзотических культур и народ ностей возник неоколониализм с юмористическим душком. Белые не могут уважать внешнюю сторону этих культур, а теперь такое отношение распространя­ется и на их внутреннее содержание. Теперь не обо­собление, не изоляция чуждых нам существ лежит в основе отношения к ближним; постмодернистское об­щество столь падко на новизну, что не может от нее отказаться. Напротив, мы воспринимаем все, что угод­но, мы выкапываем и пожираем что угодно, но сопро­вождаем это насмешкой над своим ближним. Неза­висимо от нашего субъективного к нему отношения, изображение чужого «Я» в моде приобретает насмеш­ливый оттенок, поскольку это обратная сторона логи­ки «неизвестного ради неизвестного», очищенного от всякого культурного значения. Это не презрение, а

224

неизбежно, помимо наших желаний, возникающая па­родия.

Внушает тревогу то совершенно неизвестное ранее, оолее того, массовое явление, которое возникло за последнее время в моде. По существу, одежда нераз­рывно связана с ее лейблом. Почти везде — на джин­сах, рубашках, пуловерах — в глаза бросаются над­писи и этикетки; они на майках, эти буквы, аббревиа­туры, синтагмы, формулы, приковывающие к себе внимание. Настоящее вторжение всякого рода изобра­жений и типографских знаков. Рекламный трюк? Свести все к этому было бы слишком простым объяс­нением, поскольку то, что написано на товаре, зачас­тую никак не связано с названием фирмы или изде­лия. Желание покончить с безликостью, афишировать принадлежность к какой-то группе, возрастной ка­тегории, культурному или региональному происхож­дению? Тоже нет. Неважно — кто, неважно — когда носит, неважно — что, независимо от того, что написа­но на его одежде. По существу, соединив надпись с логикой, мода расширила свои границы, увеличила об­ласть возможных комбинаций; при этом оказывается, что юмор затронул надписи, культуру, смысл, группо­вую принадлежность. Знаки оторваны от их значения, их использования, их функции, их основы; остается лишь налет пародии, парадоксальное сочетание, где одежда — это насмешка над надписью на ней, а над­пись — насмешка над одеждой. Это все равно, что в газетной карикатуре зашифровать имя изобретателя

книгопечатания.

То, что попадает в орбиту моды, оказывается под знаком юмора, а все, что выходит из моды, ожидает та же судьба. Что может быть любопытнее и смешнее, чем одежда или прически, производившие такой фу­рор несколько лет назад? Устаревшее как вблизи, так и издалека вызывает смех. Видно, необходима какая-

8 Жиль Липовецки

225

то задержка во времени, чтобы увидеть во всей ее красе забавную сторону моды. Незлому, непринуж­денному и непосредственному юмору соответствует невольный, несколько тяжеловесный юмор всего об­ветшалого. Однако если мода — категория, связанная с юмором, то это объясняется не только его более или менее случайным содержанием. Если заглянуть по­глубже, то увидим, что она обусловливается самим ее характером, неизбежной логикой, способствующей появлению всего нового или псевдонового, и соответ­ственно, деградацией ее форм. Мода представляет со­бой структуру юмористическую, а не эстетическую, в том смысле, что, попав в эту категорию, как новое, так и старое оказываются наделенными «смешными» чер­тами в результате постоянного и циклического про­цесса обновления. Не существует новизны, которая не принимала бы фривольные, любопытные и забавные формы; не бывает моды «ретро», которая не вызывала бы улыбки.

Как и реклама, мода ничего не сообщает, представ­ляя собой «полую структуру», но будет ошибкой ви­деть в ней новую форму мифа. Императив моды не в том, чтобы рассказывать сказки или внушать грезы, а в том, чтобы вносить перемены, перемены ради пере­мен; так что мода существует лишь благодаря этому непрерывному процессу смены форм. При этом она выражает сущность наших исторических систем, ос­нованных на ускоренном темпе экспериментаторской работы, демонстрации их функционирования в усло­виях игры и беззаботности. Изменения происходят при этом во время действия, но скорее в форме, чем в содержании: разумеется, мода обновляется, ко это больше похоже на пародирование перемен с програм­мированным ритмом, увеличением скорости циклов, определяющей новизну gadgets, и очередной сезон си­мулирует их оригинальность и неповторимость. Боль-

226

шая, безобидная пародия на наше время, мода, несмот­ря на форсирование ею нововведений, на ее динами­ку, обусловливающую обветшание символов, ни убий-( гвенна, ни самоубийственна (Р. Кениг), она забавна.

Юмористический процесс и гедонистическое общество

Феномен юмора никак не связан с какой бы то ни было эфемерной модой. Прочной и неизменной частью нашего общества является элемент юмора: благодаря несерьезному отношению к информации, которое он вызывает, юмор составляет неотъемле­мую часть обширного полиморфного механизма, ко­торый способствует приданию гибкости или персона-лизированию жестких и дисциплинарных структур. Вместо принуждения, иерархической и идеологиче­ской отчужденности налицо чувство интимности, юмористической разрядки, являющейся языком гиб­кого и открытого общества. Узаконивая полет фанта­зии, юмор вносит элемент легкомыслия в получаемые сообщения, придает им ритмичность и динамичность, идущие рука об руку с распространением культа ес­тественности и молодости. Юмор обусловливает «мо­лодежные» и подбадривающие высказывания, устра­няет их тяжеловесность и мрачный характер; в сооб­щениях он служит тем же, что «линия» и «форма» в изображении человеческого тела. Подобно тому, как тучность становится «запретной» в системе, требую­щей от индивидов их присутствия и мобильности, эмоциональные разглагольствования отходят на за­дний план, поскольку они несовместимы с требовани­ем оперативности и быстроты, необходимых в наше время. Нужно, чтобы все, оказывающее шокирую­щее, ослепляющее, утяжеляющее жизнь воздействие,

227

было устранено и уступило место «жизни», вызыва­ющим галлюцинации рекламным роликам, символам элегантности; юмор обостряет чувства.

Будучи радостной стороной процесса персонализа-ции, феномен юмора, каким он представляется нам, неотделим от эпохи потребления. Именно бум по­требностей и гедонистическая культура, им обуслов­ленная, сделали возможным такое повальное увлечение юмором, что оно привело к деградации церемониаль­ных форм общения. Общество, главной ценностью которого становится всеобщее счастье, вынуждено производить и потреблять в больших масштабах сим­волы, приспособленные к этому новому этосу, ска­жем, веселые, радостные сообщения, которые в лю­бой момент можно «выдать» как награду подавляю­щему большинству народа. Юмористический код, по сути, является, довеском, «духовным ароматом» мас­сового гедонизма при том условии, что этот код не уподобляется извечному инструменту капитала, пред­назначенному для стимулирования потребления. Не­сомненно, забавные послания и сообщения отвечают интересам рынка, но в действительности проблема состоит в следующем: зачем это нужно? Почему воз­ник всеобщий интерес к чтению комиксов даже у взрослых, хотя у них и без того мало времени, между тем как во Франции ученые это явление проигнори­ровали или же отнеслись к нему с презрением? По­чему в одном номере газеты столько смешных и лег­комысленных подрисуночных подписей? Почему юмористический клип заменил прежнюю рекламу — «реалистичную» и болтливую, серьезную и перегру­женную текстами? Это невозможно понять, ссылаясь на потребность продать товар, на один лишь прогресс в дизайне или на развитие техники рекламы. Если юмористический настрой «пустил корни», то лишь потому, что он соответствует новым ценностям,

228

новым вкусам (а не только классовым интересам), новому типу личности, стремящейся к развлечениям и разрядке, испытывающей аллергию на торжествен­ность слога после полувековой социализации благода­ря потреблению. Несомненно, веселый юмор, предна­значенный для широких масс, возник не вместе с обществом потребления: в США с начала XX века существует большой спрос на комиксы, в это же время огромный успех выпал на долю мультфильмов; смешные рекламы появились около 1900 года («шина Мишлен преодолевает любое препятствие», веселый силуэт Дядюшки Лустюкрю, грубоватые шутки трио «Риполен»). Однако распространение и обновление юмористических приемов стало возможным лишь с потребительской революцией и появлением новых ге­донистических ценностей.

В настоящее время юмор хочет быть «естествен­ным» и тонизирующим: в читательской почте, в кри­тических статьях, например в «Либерасьон» или «Ак-тюэль», широко используются риторические оборо­ты, восклицания, повседневные и непосредственные выражения. Юмор ни в коем случае не должен ка­заться вымученным или чересчур мудреным: «От А (произносится «эй») до W (произносится «дабл ю»), от AC/DC (эй си — ди си) до Wild Horses (дикие лошади) — это все, что нужно прочитать (и выучить) о группах тяжелого рока, чтобы больше не выглядеть балбесом на вечеринке по случаю окончания учебно­го года, устроенной директорской дочкой. Повторять больше не стану. Доставайте ручки, kids,¹ записывай­те!» (Либерасьон). Юмористический настрой больше не ассоциируется с тактом, с буржуазной изящно­стью манер, он использует язык улицы, допускает фамильярность и непринужденный тон. Конкуренция

¹ Ребята — англ.

229

между классами с целью мнимого господства прояв­ляется лишь на поверхности явления, корни которого следует искать в изменении всего образа жизни, а не в битвах за классовое преимущество. Отнюдь не яв­ляясь показателем культуры и благородства, юмори­стический настрой лишает изысканности и респекта­бельности символы минувшей эпохи, нарушает поря­док старшинства и иерархического неравенства ради торжества непринужденности, отныне возведенной в ранг культурной ценности. Не следует также прини­мать всерьез сетования марксистов: видишь столько веселых картинок, что действительность кажется го­раздо более монотонной и бедной, чем на самом деле; избыток комического компенсирует и прячет от нас подлинные невзгоды. В действительности юмор ра­ботает над упрощением возвышенных понятий, ли­шением их тяжеловесности и степенности. Юмор — подлинный показатель демократизации. Демократи­зация, которая меньше ценит идеологию равнопра­вия, чем сокровища общества потребления, к кото­рым относятся индивидуалистические страсти, про­буждает массовое желание жить свободными сию же минуту и, соответственно, обесценивает строгие фор­мы: культура спонтанности, free style,¹ живой юмор, который представляет собой лишь одно из ее прояв­лений, идет рука об руку с гедонистическим индиви­дуализмом; она стала исторически возможной лишь благодаря инфляционистскому идеалу свободы лич­ности в персонализированном обществе.

Характеристики

Список файлов статьи