72522 (763412), страница 43
Текст из файла (страница 43)
7. ПОСЛЕ ВОЙНЫ
всегда. Она говорит что поняла разницу между предложениями и абзацами слушая как он лакает воду, в том смысле что абзац зависит от эмоций а предложение нет.
Приехал Бернар Фай и остался с нами на все лето. Они с Гертрудой Стайн взяли привычку сидеть и говорить в саду обо всем на свете, о жизни, об Америке, о самих себе и о дружбе. Именно тогда и сложилась окончательно их дружба таких постоянных на всю жизнь друзей у Гертруды Стайн всего четверо. Он даже готов был терпеть Бэскета ради Гертруды Стайн. Позже Пикабиа подарил нам крошечного мексиканского песика, и мы назвали его Байрон. Байрон Берна-ру Фаю нравится просто так сам по себе. Гертруда Стайн дразнит его и говорит понятное дело ему не может не нравиться Байрон Байрон у нас американец а ей самой больше нравится Бэскет потому что Бэскет француз.
Билиньян напомнил мне еще об одном старом знакомом с которым мы там познакомились заново. Однажды Гертруда Стайн ходила гулять на берег реки и вернулась с визитной карточкой в кармане и сказала, завтра идем обедать к Бромфилдам. Сто лет назад во времена Хемингуэя Гертруда Стайн уже знакомилась с Бромфилдом и с его женой да и потом они время от времени этак вскользь пересекались, и еще мы вскользь пересекались с Бромфилдовой сестрой а теперь нате вдруг обедаем у Бромфилдов. С какой это стати, спросила я, а с такой сказала Гертруда Стайн и вся просияла, он все на свете знает о садах.
Мы отобедали с Бромфилдами и он на самом деле все на свете знает о садах и все на свете о цветах и все на свете о всяких разных почвах. Они с Гертрудой Стайн сперва понравились друг другу как садовники, потом понравились друг другу как американцы, а потом понравились друг другу как писатели. Гертруда Стайн говорит о нем что он американи-стей Дженет Скаддер, американистей нашей пехоты, но не такой серьезный.
335АВТОБИОГРАФИЯ ЭЛИС Б.ТОКЛАС
Однажды чета Жола привела к нам в дом Фёрмена, издателя. Он как и многие издатели до него горел желанием издавать Становление американцев да так горел что не потушишь. Но книга же такая длинная, там тысяча страниц, сказала Гертруда Стайн. Ничего, сказал он, мы ее урежем, страниц скажем до четырехсот. Ну что ж, сказала Гертруда Стайн, а почему бы и нет. Ну тогда урежьте ее а я ее опубликую, сказал Фёрмен.
Гертруда Стайн все обдумала а потом сократила текст. Она потратила на эту работу часть лета и мы все и она и я и Брэдли одобрили результат.
Тем временем Гертруда Стайн сообщила об этом предложении Эллиоту Полу. Пока он здесь он что угодно может вам обещать, сказал Эллиот Пол, но когда он вернется обратно в Америку ребята просто не позволят ему ничего подобного сделать и все. Кто такие эти ребята я так до сих пор и не узнала но насчет не дадут Эллиот Пол оказался прав. Не дали. Как ни старались Роберт Коутс и Брэдли так ничего и не вышло.
Тем временем репутация Гертруды Стайн среди французских писателей и читателей постепенно росла. Вышедшие в переводе отрывки Становления американцев, а потом еще Десять портретов вызывали неизменный интерес. Именно в то время Бернар Фай написал статью об ее творчестве опубликованную затем в Ревю эропеен. А еще они напечатали единственную вещь которую она сама написала по-французски маленький киносценарий о собаке по имени Бэскет.
Французы очень заинтересовались ее последними вещами и ее ранними вещами тоже. Марсель Брион опубликовал в Эшанж очень серьезную критическую статью о ней, и сравнил ее творчество с творчеством Баха. А потом он стал тисать в Нувель литерер, о каждой ее книге по мере выхода в свет. Особенно большое впечатление на него произвела книга Как писать.
336
7. ПОСЛЕ ВОЙНЫ
Примерно в это же время Бернар Фай засел за перевод фрагмента из Меланкты повести из книги Три жизни для тома под названием Десять американских романистов, а перед текстом должна была пойти его статья из Ревю эропеен. Однажды он пришел к нам в гости и стал читать свой перевод Меланкты вслух. У нас была мадам де Клермон-Тон-нер и перевод произвел на нее очень большое впечатление.
Как-то раз вскоре после этого случая она пришла к нам в гости и сказала что хочет поговорить с Гертрудой Стайн. Та вышла а она сказала, пришло время представить вас широкой публике. Что касается меня я верю в широкую публику. Гертруда Стайн тоже верит в широкую публику вот только как-то все не получалось. Ну уж нет, сказала мадам де Клер-мон-Тоннер, теперь все получится как надо. Давайте все как следует обдумаем.
Она сказала что начать надо с перевода какой-нибудь большой книги, важной такой книги. Гертруда Стайн предложила Становление американцев и рассказала ей как она урезала книгу до четырехсот страниц для американского издателя. Как раз то что надо, сказала она. И ушла.
Наконец а прошло кстати не так уж много времени, с Гертрудой Стайн встретился мсье Бутло из Стока и сказал что он решил взяться за издание книги. Были некоторые трудности с тем чтобы найти переводчика, но в конце концов все устроилось. За перевод взялся Бернар Фай а помогала ему баронесса Сейер, и выйти их перевод должен этой весной, и это именно тот самый перевод по поводу которого Гертруда Стайн этим летом не удержалась и сказала, я знала что по-английски это замечательная книга, но по-французски она получилась, ну, не то чтобы еще того замечательней, но по крайней мере такая же замечательная как по-английски.
Прошлой осенью в самый день нашего приезда в Париж из Билиньяна у меня как обычно было полно всяких
337
АВТОБИОГРАФИЯ ЭЛИС Б ТОКЛАС
дел а Гертруда Стайн отправилась купить гвоздей на базар на рю де Ренн. Там она встретила Гевару, художника-чилийца, и его жену. Они живут с нами по соседству, и они сказали, приходите завтра на чай. Гертруда Стайн сказала, но мы буквально несколько часов как приехали, дайте нам вздохнуть А вы все равно приходите, сказала Мерод Гевара. А потом добавила, у нас будет один человек с которым вам будет весьма небезынтересно встретиться. И кто же, спросила Гертруда Стайн любопытство у нее в крови Сэр Фрэнсис Роуз, сказали они. Ладно, сказала Гертруда Стайн, придем. К тому времени она уже не слишком возражала против знакомства с Фрэнсисом Роузом. Мы с ним познакомились и он само собой тут же перекочевал к нам. И был, можете себе представить, от волнения красный как рак. А что, спросил он, сказал Пикассо когда увидел мои работы. Ну когда он их в первый раз увидел, ответила Гертруда Стайн, он сказал, они по крайней мере не такие bete1 как все прочие. А потом, спросил он. А потом он всякий раз садится в углу и вертит полотна так и эдак и всячески их разглядывает и ничего при этом не говорит.
С тех пор Фрэнсис Роуз стал у нас частым гостем однако же Гертруда Стайн так и не утратила интереса к его картинам. Этим летом он писал наш дом с той стороны долины откуда мы его в первый раз увидели и увековеченный в Люси Черч с любовью водопад. Еще он написал ее портрет. Ему портрет нравится и мне тоже нравится а вот она не уверена нравится ей или нет, но вот только что она сказала, что наверное все-таки нравится. Этим летом мы чудно провели время, и Бернар Фай и Фрэнсис Роуз о лучших гостях нельзя и мечтать.
Был еще молодой человек который познакомился с Гертрудой Стайн потому что писал ей из Америки совершенно
1 Идиотские, дурацкие (фр )
338
7 ПОСЛЕ ВОЙНЫ
прелестные письма и это был Пол Фредерик Боулз1. Гертруда Стайн говорит что летом он просто прелесть и вполне имеет смысл а вот зимой ни прелести ни смысла как не бывало. Летом вместе с Боулзом к нам приезжал Аарон Коуп-ленд и безмерно понравился Гертруде Стайн. Боулз рассказал Гертруде Стайн и ей это очень понравилось что зимой когда в Боулзе по обыкновению не осталось ни прелести ни смысла Коупленд сказал ему с угрозой в голосе, если не будешь работать сейчас пока тебе двадцать, потом когда тебе будет тридцать ты никому не будешь нужен
Вот уже не первый год самые разные люди, в том числе издатели, уговаривают Гертруду Стайн написать свою2 автобиографию и она им обычно отвечала, да нет вряд ли.
Она стала подначивать меня и говорить что вот если бы я написала мою автобиографию это было бы здорово Только подумай, говорила она мне, какую кучу денег ты могла бы заработать. И стала выдумывать названия для моей автобиографии Моя Жизнь С Великими, Как Я Сидела С Женами Гениев, Двадцать Пять Лет С Гертрудой Стайн.
Потом тон у нее стал серьезным и она сказала, да нет послушай я серьезно ты просто обязана написать свою автобиографию. В конце концов она взяла с меня слово что если этим летом у меня будет время я сяду и напишу свою автобиографию.
Когда в свое время Форд Мэдокс Форд издавал Трансат-лантик ревъю однажды он сказал Гертруде Стайн, я неплохой писатель и неплохой издатель и неплохой бизнесмен но как же трудно если ты един в трех лицах
Я неплохая экономка и неплохой садовник и вяжу я тоже неплохо и я неплохой секретарь и неплохой издатель и
1 Пол Боулз (1910—1986) — американский поэт и прозаик. Начал печататься в 20-е годы в журнале «Транзиты», прозу стал писать уже после смерти Гертруды Стайн
2 Siс
339
АВТОБИОГРАФИЯ ЭЛИС Б.ТОКЛАС
очень даже неплохо лечу больных собак и как-то умудряюсь делать все это сразу но мне трудно представить чтобы ко всему этому прибавился еще и неплохой сочинитель.
Примерно шесть недель тому назад Гертруда Стайн сказала, сдается мне ты никогда не сядешь за эту автобиографию. Знаешь, что я намерена предпринять. Я хочу написать ее за тебя. Я хочу написать ее так же просто как Дефо когда-то написал автобиографию Робинзона Крузо. Так она и сделала и вот вам эта книга.
Елена Петровская Словарь раскрепощенных ритмов
Oblige me by not beginning. Also by not ending. Gertrude Stein. The Geographical History of America
Чем больше молодой Хемингуэй, решившийся представить миру творчество Гертруды Стайн, вычитывал фанки ее самого объемного романа «Становление американцев», тем меньше, гласит история, ему он нравился. Приговор со стороны любимого в России классика? Ничуть. Отнесемся к этому факту иначе, а именно не как к личному опыту начинающего литератора, испытавшего на себе, между прочим, сильное влияние методов Стайн, но как к поводу для постановки почти что провокационного вопроса: что остается от Стайн за вычетом «литературы»? Причем последнюю следует понимать как в положительном, так и в отрицательном смысле: в положительном в качестве того, что нас «держит», доставляя удовольствие особого рода, и в отрицательном, в каком обычно говорят: «Ах, все это литература». Можно ли предположить, что после подобных «разоблачительных» действий обнажится уже ничем не прикрытый прием? И если да, то почему его обнаружение связано с чувством разочарования и даже легкой досады? Разве один литератор — дабы продолжить серию вопросов, — проникший в «машине-рию» другого, не лучше видит, как она приводится в движение? Иначе говоря, разве для него это не самый захватывающий момент? Выскажем простейшую догадку: то, что откры-
ЕЛЕНА ПЕТРОВСКАЯ
лось глазам Хемингуэя (именно «глазам» — Стайн не раз повторяла, что пишет «глазами»), располагалось за пределами литературы. Во всяком случае той традиционной и по сей день превалирующей литературы, которой чужероден любой проводимый на ее территории эксперимент. Между тем Стайн была и остается одним из величайших экспериментаторов ушедшего века.
Сопровождая свои писательские усилия автокомментарием, а можно сказать и больше — теоретической работой, Стайн решительно настаивала на том, что целиком и полностью находится в настоящем. (Для этого «настоящего» существовало два слова: «contemporariness», то есть «современность», или настоящее, осознаваемое во времени истории, и «the (continuous) present», «(длящееся) настоящее», выражавшее внутреннее время самих ее творений, время, отвечавшее решению, как ни странно, чисто «композиционных», то бишь формообразующих, задач.) Находиться в настоящем — удел немногих. Дело в том, что люди оценивают произведения литературы и искусства исходя из устоявшихся канонов, что в оценке происходящего они отстают от него минимум на сорок лет и поэтому тот, кто по-настоящему располагается в собственном времени, соответствуя ему своими инновациями, неизбежно кажется им уродливым и смешным. Таков, по мнению Стайн, Пикассо. Такова, надо думать, она сама. За «современность» иногда приходится платить дорогую плату: долгие годы непризнания — это то, что довелось испытать непосредственно Стайн. Ибо «настоящее», и являющееся временем эксперимента, очень часто считывается только будущим, будущим, в котором этот эксперимент узнан и в данном качестве воспризнан. Этим мы не хотим сказать, что Стайн является предтечей постструктурализма, новейших версий феминизма или психоанализа — постулат, выдвигаемый «продвинутой» американской критикой, — потому что говорить так означает не столько отдавать ей запоздалую дань,
СЛОВАРЬ РАСКРЕПОЩЕННЫХ РИТМОВ
чем было бы очерчено и, быть может, определено наконец ее уникальное место. Скорее это означает растворять Стайн в нынешнем (теоретическом) понимании, в более позднем «настоящем», стремящемся перетолковать прошлое, отправляясь от своих основ. Если она и принадлежит какому-либо будущему, то только тому, что, подобно реактиву, окончательно проявляет ее творчество, — это такое внешнее время, которое, присоединяемое к стайновскому «настоящему», позволяет ему обрести необходимую меру равновесия. Не забудем при этом, что «равновесие» («balance»), по Стайн, — понятие из области соотношений. (Например, между «неэмоциональным» предложением и «эмоциональным» абзацем — но ко всему этому неприменим психологический масштаб.) «Равновесие» — это «композиция» («composition»), в том числе и проживаемого времени. Поэтому, оставаясь в рамках словаря самой Стайн, словаря тщательно отобранного и на каком-то этапе нарочито упрощенного, можно утверждать, что «настоящее», не теряя своей абсолютной природы, встречается с будущим и превращается буквально в «промежуток времени... наполненный движением» («a space of time... filled with moving») (курсив мой. —?/7.). Динамические «промежутки времени», эти внутри себя подвижные «целые вещи» («whole things», «entities»), существовали для Стайн как в литературе, так и за ее пределами (например, в виде отличительной черты всех неважно чем в точности занятых американцев). Не было их для нее в истории. От Стайн потребовалась не больше не меньше как прожитая жизнь, чтобы свершилось ее двойное «настоящее»: во-первых, чтобы все написанное ею образовало единый корпус, внутри которого, однако, сохраняется возможность заведомо открытых переходов (чтение посредством «серий»), и, во-вторых, чтобы ее «настоящее» смогло быть вписано в историческое время как систему в основном синхронных отношений. Пользуясь другим языком, можно сказать, что будущее (наше настоящее) дове-
585
ЕЛЕНА ПЕТРОВСКАЯ
ло эксперимент Стайн до логического завершения — оно сделало явным тот посторонний литературе мыслительный потенциал, который в нем неявно содержался.
Похоже, однако, что Гертруда Стайн недооценила собственную радикальность. Если в 35-м, развивая свои теории времени, она обмолвилась о том, что ее признают через тридцать лет, то расчет был явно неверным. Конечно, отчасти ее признали и раньше, особенно после «Автобиографии Элис Б. Токлас» (1933; но тогда Стайн было уже около шестидесяти). Шумным поэтому стало возвращение в Америку со своеобразным лекционным турне после трех десятилетий, добровольно проведенных в Париже. (К этой поездке Стайн написала в 1934 г. шесть лекций, изданных в Нью-Йорке год спустя отдельной книгой с бесхитростным, но точным названием «Лекции в Америке».) В каком-то смысле она пошла навстречу своей (непонимающей) аудитории, согласившись обсудить с ней многие из волновавших ее как пишущего человека проблем (для общего обзора таковых достаточно проглядеть одни лишь заголовки выступлений). Она пошла навстречу, но и осталась абсолютно верной себе, не изменив ни словаря, ни манеры. В этих вроде бы пояснительных лекциях сохраняются ее знаменитые повторы, предельно упрощен и даже уплощен активный словарный состав — задача, сквозная для всего ее творчества, хотя и решавшаяся разными путями, — особым образом ритмически организованы периоды и, понятное дело, вызывающе опущены запятые. (Эта пунктуационная стратегия, последовательно проводившаяся Стайн, возможно, не столь травматична для англоязычного читателя, как для читателя русского, привыкшего к большей нормативности знаков препинания; однако даже в английском недостающие запятые производят впечатление. Какое? Стайн стремилась к гладкости в передаче «непосредственности настоящего» («present immediacy»), к постоянно наращиваемой целости («a whole») — предложения,
СЛОВАРЬ РАСКРЕПОЩЕННЫХ РИТМОВ
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
