158313 (622756), страница 15
Текст из файла (страница 15)
и вы доверяетесь Богу-Сыну. Сигнификация - это доверие к Другому, самому
связанному с доверием к Отцу.
На этом тройном взаимоотношении зиждется субъективная интерпретация.
Предсуществование смысла утверждается в личности Бога-Отца и за счет этой
личности. Тем не менее скрепленный с ним Сын изначально соотнесен с этим
величием. Его страстной путь, путь его субъективности есть путь разгадки этих
различий во взаимопринадлежности составляющих компонентов. В результате чего
обнаруживается Предсуществование самого Иисуса: "Прежде, нежели был Авраам, Я
есмь" (Ин.8,58).
Другими словами, нужно "прийти"4 к Я не на основании "виденного" или
припоминаемого знамения. Отныне знамение является траекторией субъекта и
заменяет знамение-дар. В связи с этим можно процитировать следующий полемический
отрывок: "Иисус же сказал им: истинно, истинно говорю вам: не Моисей дал вам
хлеб с неба, а Отец Мой дает вам истинный хлеб с небес" (Ин.6,32).
Для соприкосновения с сигнификацией недостаточно одного визуального восприятия,
чтобы обнаружить присутствие Дающего. Важно открыть то пространство, которое
должно быть названо субъективным и которое через репрезентацию (визуальное
восприятие) раскрывает подлинное доверие между мной и Отцом в новом сокровенном
внутреннем пространстве ["приходящего ко Мне не изгоню вон" (Ин.6,37)]. "Но Я
сказал вам, что вы и видели Меня, и не веруете. Все, что дает Мне Отец, ко Мне
придет; и приходящего ко Мне не изгоню вон, ибо Я сошел с небес не для того,
чтобы творить волю Мою, но волю пославшего Меня Отца" (Ин.6,36-38).
С открытием этого внутреннего и незримого пространства сенсорные основания
семиологии Иоанна преобразуются
292 Ю. Кристева
в интенсивное символическое измерение. Нет необходимости ни "видеть" Бога-Отца,
ни "знать" то, что Сын есть хлеб с Небес, подобно тому, как все "знают" отца и
мать Иисуса (Ин.6,41-46). Только тот, кто "пришел" от Бога, "видел" Отца ["Это
не то, чтобы кто видел Отца, кроме Того, Кто есть от Бога; Он видел Отца"
(Ин.6,46)]. Визуальная репрезентация на сей раз заменяется психической
(путешествие, родство) и одновременно символической (наделение смыслом): потому
что человек считает себя смысловым содержанием знамения и рожденным Третьим
(Отцом), к которому Сын относится с доверием и порождает веру других. Смысл,
если он субъективен, восходит к этому доверию. Будучи любимым учеником Иисуса,
Иоанн смог поставить веру и любовь в основание своей концепции сигнификации.
Где находится ключ к этой субъективной семиологии для сообщества Иоанна? В
Евхаристии, через которую причастник приобщается "есть Плоти Сына Человеческого"
и "пить Крови Его" (Ин.6,53).
Можно усмотреть за этой устной и символической ассимиляцией верующего Богу-Сыну
мощную идентификацию участника Литургии с Абсолютным Субъектом. Более возвышенно
Христос определяется как "скрепленный" (scelle) с Отцом через веру. Речь идет о
фантазматической идентификации, которая мобилизует как образность, так и
восприятие, и разворачивается вплоть до абстрактной сигнификации, венчающей этот
путь. Кроме того, динамика этой евхаристической идентификации вызывает подлинное
"пре-существование", раскрывая различные уровни субъективного опыта верующего:
чувство возвышенной любви, преображение раздирающей ненависти в умиротворяющую
веру и преобразование пороков в добродетели. "Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою
Кровь пребывает во Мне, и Я в нем" (Ин.6,56).
В идентификации между "мной" и "Им" опять происходит смещение, которое приводит
причастника к разделению крестных страданий Христа, Абсолютного Субъекта и
образца для подражания в представлениях верующих, а не только к получению его
даров. Выражаясь семиологически, начиная с этого пароксистического
взаимопроникновения "меня" и "Его", которое совершается в Евхаристии, опытные
дешифровщики знаков должны были бы, в свою очередь, трансформироваться в
субъектов. Не собираясь принимать знаков Дающего, они становятся способными к
расшифровке его роли, которую подтверждает бытие в свете их собственной
идентификации.
293 Знамения на пути к субъекту
Исходя из шестой главы Евангелия от Иоанна, польза от этой субъективации
знамений двойная. С одной стороны, фантазматическая сопричастность бесконечному
божественному смыслу открывает перед субъектом вечное интерпретационное время:
можно сказать, что для него существует вечность. С другой стороны, символическая
идентификация с Богом-Сыном, нацеленная на слово, имеет прямое влияние на тело.
Знамения, имевшие значимость с самого начала, вновь обретают здесь сенсорную и
аффективную основу. И наоборот, осознавая себя соединенным через слово с
Абсолютным субъектом, верующий обретает воскресение своего собственного тела.
Этот опыт телесного и сенсорного воскресения выступает как результат переноса -
перехода к любви к Другому, мыслимому как обещание Воскресения и вечной жизни.
"Как послал Меня живый Отец, и Я живу Отцем, так и ядущий Меня жить будет Мною"
(Ин.6,57).
Однако этот эффект словесного возрождения является лишь оборотной стороной
эффекта принятия смысла. Повествование Иоанна заканчивается отводом сенсорных
знамений в пользу "духа" и "слова". "Дух животворит; плоть не пользует нимало.
Слова, которые говорю Я вам, суть дух и жизнь" (Ин.6,63). Уровень христологии
Иоанна, в конце концов, очень высок. Она не признает телесного присутствия
Высшего Субъекта. Все еще основываясь на идентификации христологии с эффектом
литургического духовного возрождения, Иоанн укрепляет веру через идентификацию
"Я" со смыслом Бога-Сына, скрепленного (scelle) (дающегося) в страданиях с
Богом-Отцом. "И сказал: для того-то и говорил Я вам, что никто не может придти
ко Мне, если то не дано будет ему от Отца Моего" (Ин.6,65).
Понятна трудность этого требования, которая выходит за пределы как рационального
познания, так и фетишизма эзотерических сект. Отступление и измена не только
возможны, но и предусматриваются: "С этого времени многие из учеников Его отошли
от Него и уже не ходили с Ним" (Ин.6,66).
Тем не менее рефлексия Иоанна предлагает образцовый путь для психоаналитика -
путь знамения-дара, подчиняющего "людей" власти Другого. Мышление Иоанна
развивает двухуровневую теорию любви-идентификации (между Богом-Сыном и
Богом-Отцом, между верующим и Иисусом) как основание полной субъективности, в
лоне которой знамение перестает быть даром. В конце концов, чудо-дар
удовлетворяет и убивает нужду, с необходимостью вписываясь в ограниченность
возможностей перед лицом смерти ("не тот хлеб, что ели отцы, которые умерли").
Отныне
294 Ю. Кристева
знамение действует как давняя пред-метафора: возврат к Отцу, воздействие на
жесткость потребностей дают как новый импульс к бесконечной интерпретативной
деятельности, так и возврат к телесной идентичности.
В конечном итоге две модели знамения открываются читающему этот текст:
поставленная под сомнение первая и предлагаемая взамен вторая. С помощью Иоанна
нам открывается новая динамика сигнификации - кольцевая (от собственной Самости
к Другому), гетерогенная (смысл и аффект), бесконечная (интерпретация через
игру). В этой динамике "дар" Сына его Отцу, смерть Иисуса включается
295 Знамения на пути к субъекту
в веру (путь, любовь). Она сообщает новый импульс вечности смысла и жизни, не
фиксированного ни на искупительной смерти, ни на смертоносной царской власти, в
чем, собственно, и отказывает Иисус.
Эту циркуляцию можно назвать переходом. "Чудо" перехода Иисуса по морю является,
в конце концов, одним из наиболее впечатляющих. Этот переход необычен: "лодка
пристала к берегу" внезапно, и только одно воображение может следовать за
Иисусом, идущим по воде... Можно вообразить, что этот переход нематериален.
Во всех обстоятельствах Иоанном подчеркивается внутренний христианский характер
Иисуса-чудотворца. Начинается история, вехами которой являются Плотин, Отцы
Церкви, Декарт, Гегель и многие другие. Однако только открытия Фрейда, возможно,
позволяют подойти ближе - извне к метафорическому переосмыслению таинства
евхаристического слияния в (появление, пришествие) субъекта.
Олимпия де Гуж
ДЕКЛАРАЦИЯ ПРАВ ЖЕНЩИНЫ И ГРАЖДАНКИ
Предисловие
Идея равенства полов как и вообще идея равенства, является составной частью понятия демократии, которое разарабатывалось в рамках философской традиции гуманизма, Просвещения и европейских революций XYII-XYIII вв. Первые официальные документы по правам человека появились в конце XYIII в., когда практически в одно время были приняты Декларация независимости США (1776) и Декларация прав человека и гражданина во Франции (1789). В этих документах, лежащих в основе современной концепции прав человека, отсутствовало признание гражданских прав женщин, отсутствовала идея равенства полов. Идея равенства полов, выраженная в текстах XY-XYII вв., первоначально представляла из себя "теоретическую реабилитацию женского пола"1, защиту права женщин считаться полноценным человеком. В XYIII в. в эпоху Просвещения и Великой французской революции состоялись первые выступления женщин в защиту своих политических и гражданских прав, тогда же были сформулированы требования и опубликованы документы, требующие признания прав женщин как граждан. Вызов был брошен "проматерью феминизма" Олимпией де Гуж (1745-1793), которая в 1791 г. сформулировала, опубликовала и озвучила первый, по сути феминистский, манифест - Декларацию прав женщины и гражданки.
Немецкая социалистка и феминистка начала ХХ в. Лили Браун в книге "Женский вопрос" посвящает Олимпии де Гуж несколько страниц в главе о роли женщин в эпоху Великой Французской революции. По ее мнению, Олимпия де Гуж была одной из самых своеобразных и оригинальных личностей, которой "суждено было сделаться первой организаторшей женского движения"2.
Лили Браун пишет: "Ее настоящее имя было Мария Гуз, ее родители были простые люди из Монтобана, но весьма вероятно, что своим рождением она была обязана любовной связи ее матери Олимпии с поэтом Ле Франк де Помпиньяном. Красивая девушка, бурбонские черты которой дали повод также считать ее отцом Людовика XV, вышла замуж очень рано, но спустя немного лет сбросила с себя оковы несчастливого брака3. Олимпия отправилась в Париж, вела блестящую светскую жизнь, но скоро круто изменила свою жизнь, отдавая себя работе для общественного блага.
По мнению ее современников, она поражала всех богатством своих идей и силою своей речи. Во всем, что она писала и говорила, звучала женская натура в ее прекраснейших чертах. Перед лицом царившего голода она с помощью публичного воззвания и собственным примером добилась того, что многие богатые женщины с самоотверженной готовностью принесли в дар государству свои драгоценности. Она горячо агитировала за устройство образцовых государственных мастерских для безработных, что и было отчасти выполнено.
Настоящую эпоху составили выступления Олимпии де Гуж на поприще женского движения. В своем обращении к женщинам она восклицала: "Разве еще не время, чтобы и среди нас - женщин - началась революция? Разве мы никогда не примем деятельного участия в формировании общества?" Когда же появилась Декларация прав человека, возбудившая всеобщий энтузиазм, то она опубликовала манифест, прокламировавший права женщин и в сжатых, но сильных словах заключавший программу женского движения"4.
По другим данным5, французская писательница и революционерка Олимпия де Гуж была дочерью мясника и прачки, рано вышла замуж за очень богатого пожилого мужчину. Овдовев, она поселилась в Париже и стала довольно известным автором нескольких комедий, поставленных в столичном театре. Истовая республиканка, она основала несколько женских организаций в эпоху революции, опубликова более 30 политических памфлетов. Хотя Олимпия де Гуж поддерживала Революцию, она активно выступала против кровопролития, против казни короля, против политики Робеспьера и Марата. Это привело ее на эшафот в 1793 г., она была казнена как реакционная роялистка.