74467 (612402)

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла

Размещено на http://www.allbest.ru

Введение

Борис Пастернак с первых шагов своего творчества стремился к созданию книги,- «которая есть кубический кусок горячей, дымящейся совести». В наибольшей степени ему удалось приблизиться к этому идеалу в романе «Доктор Живаго».

История Романа и прозы Пастернака

Я не считаю целесообразным отдельно описывать историю романа, «Доктор Живаго» от эволюции прозы Пастернака. Борис Леонидович, несмотря на то, что преимущество в количестве его деятельности берут стихи, беспрестанно трудился в области прозы и именно ее Пастернак считал, вопреки общепринятым представлениям о нем, главным делом своей жизни. Роман, завершающий творчество Бориса Леонидовича, подводит итог под всеми прозаическими достижениями, когда-либо им созданными. Поэтому история романа зиждется на истории прозы Пастернака в целом и с ней не разделима.

Первые прозаические наброски Пастернака датируются тою же зимой 1910г., что и первые поэтические опыты, и с этого времени рядом с писанием стихов постоянно шла работа над прозой. Своими первыми опытами Пастернак остался неудовлетворен. Формальный блеск их - качество, особенно восхищавшее литературное окружение молодого Пастернака, - сам он очень скоро осознал как препятствие, мешающее поискам «человека в категории речи» и заглушающее «голос жизни, звучащий в нас».

Зимой 1917/1918 года, завершив книгу лирических стихотворений «Сестра моя жизнь». Пастернак начал работу над большим романом с предположительным названием «Три имени». Воплощение этого замысла и тогда, и много позже он считал поворотным пунктом в своей литературной судьбе. В марте 1919 г., заполняя анкету Московского профессионального союза писателей, на вопрос: «Пишете ли Вы, помимо стихов, художественную прозу?» - Пастернак ответил: «Да, и в последние два года - главным образом - прозу. Роман в рукописи около 15 печатных листов, свободный для издания. Центральная вещь нижеподписавшегося». Посылая летом 1921 года В.П. Полонскому отделанное начало романа (в следующем году опубликованное как самостоятельная повесть «Детство Люверс»), Пастернак в сопроводительном письме объяснял ему внутренние мотивы появления этой вещи: «...Я решил, что буду писать, как пишут письма, не по-современному, раскрывая читателю все, что думаю и думаю ему сказать, воздерживаясь от технических эффектов, фабрикуемых вне его поля зрения и подаваемых ему в готовом виде...»

Появление в печати «Детства Люверс» сразу выдвинуло ее автора в число самых заметных прозаиков современной России. Однако роман, в котором «Детство Люверс» занимает чуть ли ни пятую часть, так и остался не завершенным. Здесь сыграли свою роль и давление жизненных обстоятельств, и занятость в 20-е годы другими крупными оригинальными работами. Но главную причину сформулировал сам писатель: «Я ждал каких-то бытовых и общественных превращений, в результате которых была бы восстановлена возможность индивидуальной повести, то есть фабулы об отдельных лицах, репрезентативно примерной и всякому понятной в ее личной узости, а не прикладной широт».

В 1931 году в автобиографической прозе «Охранная грамота» автор эпоса о 1905 годе и поэмы «Высокая Болезнь» объяснил свое отчуждение от «Помпа и парада», окружавшего его, и впервые открыто заговорил о достоинстве художника «перед лицом своего времени - любого времени».

В 1932-33 гг. Пастернак возвращается к решению писать роман о судьбе своего поколения. Первые наброски были сделаны им, вероятно, летом 1932 года под Свердловском, куда Пастернак поехал собирать материал о социалистических преобразованиях хорошо знакомого ему Урала. По утверждению французского литературоведа Ж. Нива, Пастернак говорил ему, что именно там, под Свердловском, он «написал много кусков будущего «Доктора Живаго» (у партизан, в Сибири)», но «был еще далек от мысли о «Докторе Живаго» в том виде, в каком он сложился». Работа над романом (с перерывами) затянулась на годы, но в конце концов, как и предыдущие попытки большой прозы, осталась неисполненной. Объясненьем этому служит фраза автора: «Очень трудно мне писать настоящую прозаическую вещь, ибо кроме личной поэтической традиции здесь примешивается давление очень сильной поэтической традиции XX века на всю нашу литературу».

В октябре 1936 г., находясь в угрожающем положении, Борис Леонидович сообщал О. М. Фрейденберг: «Как раз сейчас, дня два-три, как я урывками взялся за сюжетную совокупность, с 32 года преграждающую мне всякий путь вперед, пока я ее не осилю, - но не только недостаток сил ее тормозит, а оглядка на объективные условия, представляющая весь этот замысел непозволительным по наивности притязаньем. И все же у меня выбора нет, я буду писать эту повесть». В мае 1937 года, когда ежеминутно можно было ждать ареста, Пастернак писал отцу: «...Ядром, ослепительным ядром того, что можно назвать счастьем, я сейчас владею. Оно в той, потрясающе медленно накопляющейся рукописи, которая опять, после многолетнего перерыва ставит меня в обладание чем-то объемным, закономерно распространяющимся, живо прирастающим, точно та вегетативная нервная система, расстройством которой я болел два года тому назад, во всем здоровье смотрит на меня с ее страниц и ко мне отсюда возвращается...» Попытки продолжать работу над «генеральной прозой» были надолго оставлены Пастернаком уже в 1938 году, как явствует из его письма к Л. К. Чуковской от 5 ноября 1938 г. (в этом же письме он говорит о своем намерении перевести шекспировского «Гамлета»). «...Если бы можно было и имело бы смысл (не для друзей и благожелателей, а вообще неизвестно ради кого) продолжать эту прозу (которую я привык считать частью некоторого романа), то я зазимовал бы в Переделкине, потому что широте решенья соответствовала широта свободнейших рабочих выводов. Но, не составляя в этом отношении исключенья из остальных моих повествовательных попыток , хромает и это начинанье, и совершенно не интересно, с добра или от худа хромает эта проза, так показательна ее хромота в тех внешних испытаньях, где художественным притязаньям первым делом не полагается хромать».

Сохранившееся «начало прозы 1936 года» слишком невелико по объему, чтобы с уверенностью судить о замысле, сюжете и хронологических рамках романа в целом. Можно лишь утверждать на основании косвенных данных, что повествование охватывало куда больший жизненный пласт по сравнению с уцелевшими главами, относящимися в основном к событиям 1905 года. На второй странице машинописи, обнаруженной в бумагах Вс. Вишневского, рукою Пастернака записан вариант заглавия - «Начало романа о Патрике». Рукопись романа, все следы подготовительных работ и главы продолжения погибли зимой 1941/42 года при пожаре дачи Вс. Иванова в Переделкине, куда Пастернак осенью 1941 года перед эвакуацией перенес сундук со своими бумагами и работами отца. В рукописном отделе Института мировой литературы сохранилась обложка предложенного к печати фрагмента романа с двумя зачеркнутыми названиями – «Когда мальчики выросли» и «Записки Живульта».

Смысловое тождество фамилий Живульт и Живаго очевидно и само по себе свидетельствует об их несомненной эмблематичности, а не случайном происхождении. Еще большее значение для осмысления единства всего творческого пути Пастернака приобретает это тождество, если учесть, что в рукописях ранних набросков прозы начала 10-х годов, во фрагменте, носящем заглавие «Смерть Реликвимини», встречается вариант его имени - Пурвит (от искаженного французского pour vie - ради жизни), образующего вместе с двумя другими - Живульт и Живаго - триаду тождественных по смыслу имен-эмблем. В тройственной форме этого по существу единого имени заключена центральная интуиция всего пастернаковского творчества - интуиция бессмертия жизни. Его герои – поэт Реликвимини-Пурвит, возникший в самом начале творческого пути Пастернака, и поэт Юрий Живаго, этот путь увенчивающий, - страдают и умирают, чтобы чудо жизни обрело бессмертие в их слове. Можно предположить, что та же тема лежала в основе неоконченных «Записок Патрикия Живульта». Имя героя - Патрикий - как и большинство имен персонажей будущего «Доктора Живаго» - тоже выбрано не случайно, и этот выбор может быть объяснен сопоставлением его значимой «внутренней формы» с одним из ранних вариантов заглавия «Доктора Живаго» - «Нормы нового благородства». Таким образом, смысл словосочетания «Патрикий Живульт» приблизительно может быть передан как «рыцарь жизни».

«Записки Патрикия Живульта» - «генеральная» проза Пастернака 30-х годов - были несомненно важнейшим звеном, связующим воедино все прежние попытки «большого романа» с замыслом «Доктора Живаго». Целый ряд мотивов, положений, имен и топонимов в дошедшей до нас части («Начало прозы 36 года») указывают на это с полной ясностью. Композиция этой части воспроизводит композицию «Повести» (действие начинается на Урале во время первой мировой войны и затем переносится в начало 1900-х годов). Явная претендентка на роль героини Евгения Викентьевна Истомина - это выросшая Женя Люверс, хотя обстоятельства ее детства изложены иначе, чем в ранней повести. Ее муж, «физик и математик» в гимназии уральского города Юрятина, ушел на войну добровольцем и, как Стрельников, пропал без вести. Облик Истоминой в «романе о Патрике» предвосхищает некоторые черты будущей Лары Антиповой. Как и героиня «Доктора Живаго», Истомина одна воспитывает дочь Катю. В образе Патрикия, от имени которого ведется повествование, легко опознаются автобиографические черты, с одной стороны, и признаки, сближающие его с Юрием Живаго, - с другой. Настоящее воспитание Патрик получает в доме Александра Александровича и Анны Губертовны (в «Докторе Живаго» – Анны Ивановны) Громеко вместе с их дочерью Тоней, которая впоследствии становится его женой и матерью его сына Шуры. Мотивы влечения Патрика к Истоминой предвосхищают описания чувств Юры к «девочке из другого круга»: «Истомина единственная из нас была человеком с откровенно разбитой жизнью. Она всех полнее отвечала моему чувству конца. Не посвященный в подробности ее истории, я в ней угадывал улику времени, человека в неволе, помещенного во всем бессмертии его задатков в грязную клетку каких-то закабаляющих обстоятельств. И прежде всякой тяги к ней самой меня потянуло к ней именно в эту клетку».

Образ «человека в неволе, в клетке» поясняет происхождение еще одной «говорящей» фамилии в романе «Доктор Живаго» - Гишар (от французского guichet - тюремное окошко) и, в сочетании с русским значением имени Лариса (чайка), делает понятным обилие «птичьих» ассоциаций в описаниях героини романа. Сближению Патрикия и Истоминой, фабульно не завершенному, предшествует отъезд семьи первого с Урала. И все же Пастернак не смог дописать этого сюжетно так ясно завязанного романа. В конце 30-х годов ему недоставало «далекого отголоска» живой человеческой реальности, свободного дыхания, того чувства всеобщности социальной связи, основанной на единстве ценностных представлений, без которого обращение художника к большой романной форме фатально обречено на провал. Достаточно сравнить пастернаковские письма 10 - 20-х годов с немногочисленными письмами конца 30-х, чтобы почти физически ощутить в последних катастрофическое падение жизненного напора.

Во время войны Пастернак находился в Чистополе, там он начал писать военную пьесу «На этом свете». Вернувшись в Москву осенью 1942 года, Пастернак попытался прочесть уже готовые куски двум-трем друзьям, но слушатели пришли в ужас от ее содержания, и по их настоянию Пастернак уничтожил почти все написанное. В его архиве сохранились два небольших фрагмента этой пьесы. Большую часть второго фрагмента занимает монолог солдатки Кузякиной, в переработанном виде ставший впоследствии рассказом Таньки Безочередевой, беспризорной дочери Живаго и Лары. Главные действующие лица пьесы - офицеры Дудоров и Гордон. В конце лета 1943 года Пастернак побывал на фронте в расположении Третьей армии, освободившей Орел. Во время этой поездки Пастернак вел путевые заметки и, кроме того, собирал материалы о жизни и смерти Зои Космодемьянской. Впоследствии они послужили ему основой для биографии погибшей невесты Дудорова - Христины Орлецовой (еще одного значимого имени в «Докторе Живаго»).

Зимой 1945/46 года был начат роман «Доктор Живаго». В позднем письме Вяч. Вс. Иванову, за несколько месяцев до известных «нобелевских» событий 1958 года, Пастернак подробно объяснял, чем был для него этот важнейший жизненный шаг: «Я давно и долго, еще во время войны, томился благополучно продолжающимися положениями стихотворчества, литературной деятельности и имени, как непрерывным накапливанием промахов и оплошностей, которым хотелось положить разительный и ощущаемый, целиком перекрывающий конец, которые требовал и расплаты и удовлетворения, чего-то сразу сокрушающего привычные для тебя мерила, как, например, самоубийства в жизни других или политические судебные приговоры, - тут необязательно было, чтобы это была трагедия или катастрофа, но было обязательно, чтобы это круто и крупно отменяло все нажитые навыки и начинало собою новое, леденяще и бесповоротно, чтобы это было вторжение воли в судьбу, вмешательство души в то, что как будто обходилось без нее и ее не касалось. Я не говорю, что роман нечто яркое, что он талантлив, что он - удачен. Но это - переворот, это - принятие решения, это было желание начать договаривать все до конца и оценивать жизнь в духе былой безусловности, на ее широчайших основаниях. Если прежде меня привлекали разностопные ямбические размеры, то роман я стал, хотя бы в намерении, писать в размере мировом. И - о, счастье, - путь назад был раз навсегда отрезан».

Переписка Пастернака свидетельствует о крайней интенсивности его работы над романом в зимние месяцы 1945/46 года. В январских письмах уже поступают, правда еще в самой общей форме, контуры замысла в целом. «Я, как угорелый, пишу большое повествование в прозе, охватывающее годы нашей жизни, от Мусагета до последней войны, опять мир «Охранной грамоты», но без теоретизирования, в форме романа, шире и таинственнее, с жизненными событиями и драмами, ближе к сути, к миру Блока и направлению моих стихов к Марине. Естественна моя спешка, у меня от пролетающих дней и недель свист в ушах» (письмо С. Н. Дурылину от 27 января 1946 года).

Характеристики

Тип файла документ

Документы такого типа открываются такими программами, как Microsoft Office Word на компьютерах Windows, Apple Pages на компьютерах Mac, Open Office - бесплатная альтернатива на различных платформах, в том числе Linux. Наиболее простым и современным решением будут Google документы, так как открываются онлайн без скачивания прямо в браузере на любой платформе. Существуют российские качественные аналоги, например от Яндекса.

Будьте внимательны на мобильных устройствах, так как там используются упрощённый функционал даже в официальном приложении от Microsoft, поэтому для просмотра скачивайте PDF-версию. А если нужно редактировать файл, то используйте оригинальный файл.

Файлы такого типа обычно разбиты на страницы, а текст может быть форматированным (жирный, курсив, выбор шрифта, таблицы и т.п.), а также в него можно добавлять изображения. Формат идеально подходит для рефератов, докладов и РПЗ курсовых проектов, которые необходимо распечатать. Кстати перед печатью также сохраняйте файл в PDF, так как принтер может начудить со шрифтами.

Список файлов курсовой работы